В юности я регулярно участвовал в том, что мы тогда по-взрослому, по-бандитски называли «стрелками». Действующие лица этих стрелок делились на две категории: одни — лохи — только языками чесать умели (знаменитое многократное «а ты че?» с обеих сторон), другие — правильные пацаны — сразу переходили к делу, то бишь к драке.

Похоже, что на этой энергии общественных поглаживаний правильные пацаны в итоге сделали мощные политические карьеры. «Ленинградская улица», как известно, научила: «Бить надо первым».

Разговаривать — это не кул. Сила — кул. Мы, как известно, не ведем переговоров с террористами. «О чем говорить?» — не понимает Путин, когда его спрашивают про потенциальную встречу с Зеленским. «Я не пойду на компромиссы», — говорит Нетаньяху, когда его спрашивают о независимой Палестине. Хартумская резолюция арабских государств тем временем гласит: «Никаких переговоров с Израилем».

Да, о своей любви к переговорам и сделкам каждый день заявляет Дональд Трамп, но мы знаем цену его заявлениям. «…существует значительная вероятность переговоров с Ираном… я приму решение о том, действовать или нет, в течение следующих двух недель», — передал президент США журналистам и на следующий день сбросил бомбы.

В общем, тема нового Republic-Weekly — переговоры и компромиссы. Вот что внутри.

Начинаем с большого интервью с Борисом Бондаревым — дипломатом, бывшим советником миссии РФ в Женеве, но главное — единственным сотрудником МИДа, который демонстративно подал в отставку из-за войны в Украине. Человек, в основе профессиональной деятельности которого — стремление к компромиссу, отказался идти на компромисс. Это интересный парадокс и интересная судьба.

Я поговорил с Бондаревым о том, как устроены международные переговоры, о том, кто сейчас является мировыми звездами дипломатии (тут не без сюрпризов), и обсудил главные политические встречи последнего времени: переговоры с Украиной, переговоры с США, скандал в Овальном кабинете. Мне было очень интересно слушать ответы Бондарева — поделитесь в комментариях, интересно ли вам было их читать.

С Бондаревым мы говорили главным образом о конфликтах, в которых принимает участие Россия. Но мир в целом сейчас, очевидно, приоритизирует Ближний Восток. С этой темой я пошел к нашему постоянному политологу Климу Бакулину (напоминаю, псевдоним) и попросил объяснить, почему между Израилем и арабским миром невозможен компромисс. А главное, действительно ли он невозможен. Бакулин предложил несколько объяснений, все они — тут.

Едем дальше по точкам международной напряженности — причем на машине времени. Следующая остановка — 1990-е в ЮАР, когда последний белый президент ЮАР де Клерк согласился закончить расовую сегрегацию, пошел на массу компромиссов, начал привлекать темнокожих политиков к руководству страной, освободил Нельсона Манделу из тюрьмы и фактически разработал вместе с ним концепцию будущего государства. Де Клерк предпочел переговоры и мирный транзит власти вооруженным столкновениям и агонии режима. Но именно из-за этого сейчас в ЮАР к нему относятся крайне неоднозначно. Почему? Трагедия человека компромисса — в этом тексте Василия Легейдо.

Фредерик Вилем де Клерк и Нельсон Мандела

Я тут, кстати, все время пишу «переговоры» и «компромисс» через запятую, как будто это примерно одно и то же или, по крайней мере, одно следует из другого. Но самые сложные компромиссы — это ведь компромиссы внутренние. Ими тоже богата история. Анна Наринская* написала нам в номер о компромиссах советской интеллигенции с советским режимом на примере Юрия Олеши, который в 1927 году написал роман «Зависть» о «лишнем человеке» в большевистской России, а через три года — пьесу о раскаянии антисоветчика «Список благодеяний». Очень актуальный текст, обязательно прочитайте.

Юрий Олеша

Последний материал номера — самый личный. Это история долгих «переговоров» журналиста Сергея Бондаренко с его наркозависимым братом. Недавно брат умер, и теперь Сережа рассказывает, как они годами искали компромисс: достать дозу или нет; кто за ней должен сходить; а что будет, если отказаться? Трагический финал не отменяет важности и пользы этих «переговоров», и здесь мы можем тянуть нитку от комнаты в хрущевке до страны, границы которой «нигде не заканчиваются».

Переговоры не являются гарантией того, что все закончится хорошо. И даже гарантией того, что что-то в принципе закончится. Они не должны приносить сторонам удовольствие. Они не обязаны быть простыми. Единственное, что точно гарантируют переговоры, — это альтернативу. Даже Путин считает, что «бить первым» надо тогда, когда драка неизбежна. Но неизбежной она становится тогда, когда заканчивается разговор. Величие гопнического «А ты че?» в том, что оно бесконечно. Его можно повторять сотни раз, пока никто не нажал на курок. И после стрельбы «А ты че?» тоже обязательно прозвучит. Вопрос в том, сможет ли кто-нибудь ответить.

Помните Александра Лебедя и его интервью Евгению Киселеву про «интернациональный долг» и «переговоры», которое до сих пор вирусится в тиктоке? Оно часто мне попадается, и я всегда смотрю его целиком.

https://www.youtube.com/watch?v=-Fwp-qTpl4A

* Минюст считает «иноагентами»