Майя Булгакова в фильме «Крылья» (1966, реж. Лариса Шепитько)
В октябре по социальным сетям прокатилась новость — во Львове сносят мемориальную доску, посвященную Ларисе Шепитько. Пророссийские паблики были полны негодования, но и в украинских задавались вопросом: что происходит? В Украине Шепитько, ученицу Довженко и уроженку Львова, всегда считали частью украинской культуры. В итоге Горсовету пришлось** выступить со специальным заявлением, в котором говорилось, что советскую доску, где главной заслугой Шепитько была Госпремия СССР, заменят на новую, на которой будет написано о ней как о выдающейся кинорежиссерке, навсегда вписавшей свое имя в историю мирового кино. О фильмах и судьбе Ларисы Шепитько рассказывает Екатерина Барабаш.
Сейчас уже не восстановить дословно, что сказал Александр Довженко, впервые увидев Ларису Шепитько, поступившую на его курс во ВГИК. По одним сведениям, он воскликнул: «Я в вашем лице увидел всю красоту моей родины!», по другим — «Это не девушка — это орел!» А может, он сказал и то, и другое. В любом случае разглядеть в пухленькой провинциальной красотке орла — это ж какой глаз надо иметь.
Лариса Шепитько родилась в Бахмуте, тогдашнем Артемовске. Сразу думаешь: ну хоть не увидела того, во что сейчас превратили ее город. Потом — Львов. Во Львове училась, там же окончила школу. Украину никогда не забывала, хотя ездила туда редко. Однажды сказала: «Никогда больше не буду соглашаться на поправки. Пусть лучше закрывают картину — вернусь тогда к себе во Львов, буду шляпки шить». Это ненароком сказанное «к себе» кое о чем говорит: Украина навсегда оставалась для нее домом. Украинкой она не была, хотя украинский знала хорошо — во Львове училась в украинской школе и потом долго еще не могла избавиться от мягкого фрикативного «г». Ну и конечно, не надо забывать, что ее первым учителем в кинематографе был Довженко — украинец, никогда не то что не забывавший родину, но и всю жизнь остававшийся украинцем, хоть и фигурирует он везде как советский режиссер. Как и Шепитько.
Но в Украине что Довженко, что Шепитько всегда считали и считают «своими», а Ларису здесь всегда называли «львовянкой».
После Львова были Москва и ВГИК. Рассказывала, что особых талантов вроде как не было, умела всего понемножку — писать, рисовать, руководить компаниями друзей. И кто-то из львовских друзей-умников то ли в шутку, то ли всерьез обронил, что есть одна профессия, где все это пригодится — «кинорежиссура». Лариса восприняла эту реплику всерьез и ринулась в Москву. Вот так это чудо с косичками и попало к самому Довженко. Правда, всего на полтора года — 25 ноября 1956 года Александра Петровича не стало. Но Лариса и сама говорила, и со стороны очевидно, что за эти полтора года мастер словно передал ей себя, свой талант, свое дотошное мастерство, выбрал ее своим alter ego.
И куда-то делись косички-кудряшки, опали румяные щечки, и на свет божий явилась молодая красивая гордая женщина. Вылупился тот самый орел, которого прозорливо угадал в ней Александр Петрович. И еще не успев окончить ВГИК, это юное создание стало ни много ни мало почти основателем целого национального кинематографа. Киргизского.
Лариса Шепитько
Дипломный «Зной» (1962) был первой картиной только что созданного «Киргизфильма». Чингиз Айтматов, чей рассказ «Верблюжий глаз» собралась экранизировать Лариса, поначалу был в ужасе — 23-летняя девица, она же все только испортит. Но там, на этих съемках в степи при 45 градусах жары, стало ясно: орел вырос.
Сначала снимали вдвоем с другим режиссером, такой же юной Ириной Поволоцкой. Потом обе заболели гепатитом, только Ирина уехала, а Лариса осталась. На съемки ее приносили на носилках — исхудавшую, слабую, но с горящими глазами и волей, которой хватило бы на три дивизии богатырей. Ее гнали в Москву лечиться и отдохнуть, а она злилась. Наверное, не пройди она тогда тех испытаний, может, и не состоялась бы та Шепитько, которую мы знаем. А уехавшую Поволоцкую она даже не включила в титры, хотя та и немало поработала в самом начале.
Но Шепитько не была бы собой, если бы умела прощать то, что считала предательством.
«Зной» Шепитько не любила, считала ученическим фильмом, пробой пера. Картина и правда была простенькой, с ноткой юношеской назидательности. Главный герой — парнишка, приехавший поднимать целину — сталкивается с тяжелыми характерами тамошних взрослых старожилов, в отчаянии убегает, но возвращается, поняв, что на целине есть дела поважнее. В этом фильме уже было то, что всю недолгую жизнь больше всего интересовало Шепитько — цена выбора, цена совести, обретение/потеря себя.
Шепитько с агрессивной обидой воспринимала все разговоры о женском кино, уверяя, что есть просто кино, а есть «дамское кино». «Дамское» — это мелодрамы с рюшечками, и совершенно необязательно, чтобы их снимали женщины. Несть числа мужчинам-режиссерам, снимающим именно это.