Разброс оценок и прогнозов экономической ситуации на следующий год чрезвычайно высок – от очередного финансово-экономического Армагеддона до возвращения к старым добрым 2000-м годам с бешеными темпами экономического роста и ростом цен на все виды активов. То же самое происходило и в конце 2008 года, когда обвал мировой экономики носил беспрецедентный характер, но даже среди профессиональных прогнозистов находились те, кто ожидал, к примеру, роста американской экономики на уровне 3 – 4%. Как мы знаем, получилось по-другому. Такое разнообразие прогнозов приводит к тому, средние консенсусные оценки колеблются в районе слабого оптимизма при достаточно большом количестве «крайних» точек зрения по обе стороны от этого консенсуса (см. Рис. 1). Традиционно на стороне «оптимистов» выступают в основном представители инвестиционных банков и инвестиционных компаний. Аргументы «оптимистов» основываются на бурном росте крупных развивающихся экономик – Китая, Индии, Бразилии, Индонезии, которые должны «вытянуть» всю мировую экономику. Поводом для оптимизма также являются достаточно высокие темпы восстановления мировой торговли (см. Рис. 2) при подавлении явного протекционизма и торговых конфликтов. Достаточно оптимистично оценивают перспективы мировой экономики и международные организации – МВФ, Всемирный Банк, ОЭСР. К примеру, последний декабрьский прогноз ОЭСР предполагает, что экономика США вырастет на 2,5% в 2010 году, а экономика России – на 4,9%.
К группе «пессимистов» можно отнести ряд независимых экономистов и экспертов, в том числе Нуриэля Рубини, бывшего экономиста МВФ Саймона Джонсона, бывшего главу ФРС Пола Волкера и других. Основной аргумент пессимистов заключается в том, что фундаментальные проблемы мировой экономики так и не были пока адресованы в ходе масштабных антикризисных мер. За счет снижения процентных ставок и беспрецедентного ослабления денежно-кредитной политики, включая не вполне традиционные меры, а также мощных программ «фискальных стимулов» удалось притушить пожар. Однако в какой степени можно судить о возобновлении устойчивого роста, даже с текущих низких уровней, говорить рано. Внутренний спрос в развитых странах остается подавленным, более того, сам выход из рецессии остается под вопросом. В частности, то, что были радикальным образом пересмотрены данные по динамике ВВП за III квартал США (с первоначальных 3,5% до 2,2%) и Японии (с первоначальных 4,8% до 1,3%) не радует. Отрицательные ставки, искусственно поддерживаемые центральными банками, а также рост государственных расходов, замещающий снижение частного потребления, носят временный, кризисный характер. Их «растягивание» на длительный период времени чревато большими рисками дальнейшей «разбалансировки» мирового хозяйства. Отрицательные реальные ставки приводят к искажениям при принятии инвестиционных решений и дестимулируют сбережения. Нетрадиционные меры монетарной политики, включая прямую покупку финансовых инструментов частного сектора, чреваты риском создания новых пузырей на месте старых по мере восстановления экономики. Государственный долг тоже можно наращивать лишь до определенных пределов. Причем этот предел оценить достаточно сложно – многое зависит от достаточной иррациональный веры инвесторов в способность государства ограничить госдолг. Эта вера может также смениться на прямо противоположную. Что же должно измениться, чтобы обеспечить сбалансированный рост мировой экономики? По мнению многих экономистов, ключевым вопросом является проблема так называемых «глобальных дисбалансов». В упрощенном понимании проблема предположительно сводится к способностям американской экономики снизить зависимость от внутреннего спроса и в большей степени ориентироваться на экспорт, а китайской – расширить внутреннее потребление за счет подавления экспорта (читай – укрепление юаня) и сокращения частного сбережения. Некоторые экономисты, такие как Риккардо Кабальеро, видят первопричину глобальных дисбалансов именно в спросе. По простому: искусственный спрос со стороны центробанков развивающихся стран на низкорискованные активы вызвал соответствующее предложение, в том числе и в виде низкокачественных бумаг, упакованных как AAA. На мой взгляд, проблема дисбалансов в какой-то степени сознательно упрощается и не сводится, как это порой ставится, к вопросу о том, когда же Национальный банк Китая позволит укрепиться юаню. Действительно, мы достаточно слабо понимаем характер и структуру глобальных дисбалансов и то, в какой степени они оказывают негативное влияние на экономический рост. Как показывает история, мировая экономика могла быстро расти и в условиях существования сильных дисбалансов, и в их отсутствие.
Глобальные дисбалансы могли создать условия для кризиса, но не стали его причиной. По сути, сейчас сам термин стал все больше использоваться как зашифрованный символ того, что американская и европейская экономики постепенно теряют конкурентоспособность к азиатским странам. В глобализованном мире развитым странам становится все труднее обеспечивать технологическое и инновационное лидерство в условиях острой конкуренции с развивающимися странами. Условно говоря, то, что США мало что может предложить Китаю на экспорт – это проблема, в первую очередь, американской экономики, а не Китая. Постиндустриальная экономика, несмотря на все надежды, которые на нее возлагались и возлагаются, не может полностью заменить производство машин, оборудования, станков и прочего. Все бы хотели жить в «креативном» будущем, но кто-то должен и производить товары, выращивать злаки, строить и т.д. Изображение «глобальных дисбалансов» как коренной проблемы мировой экономики лишь маскирует то, чего не хочется замечать. Государствам, в том числе и нашему, следует сосредоточиться не на том, чтобы искать «виновника» где-то за границей, а на том, чтобы лучше делать то, что мы уже умеем, и учиться тому, чего пока не умеем.
