Как бывший физик и историк науки я с интересом слежу за дискуссиями вокруг РАН. Они кипят, как море во время сильного шторма, не принося, правда, серьезных плодов. Мне же на память приходят исторические реминисценции… Европа второй половины XVII века. Идет первая научная революция. В двух странах, практически одновременно, создаются институты, которые должны стать центром генерации «позитивного» знания. Во Франции создается Парижская Академия наук. Создается как государственный институт, куда король приглашает ученых светил со всей Европы. За участие в заседаниях Академии ее члены получают деньги. Все это позволяет сразу же поставить исследования «на поток», организовать их экспертизу и публикацию. Парижская Академия почти мгновенно приобретает авторитет во всем цивилизованном мире. В Англии сюжет иной. Так называемый «невидимый колледж» – неформальное объединение джентльменов, интересующихся наукой, преобразуется в общественную организацию (если пользоваться современной терминологией), которую берет под свой патронаж король. Так возникло Лондонское Королевское общество. При избрании (не назначении!) новый член был обязан заплатить членский взнос, а затем платить взносы регулярно, в том числе за участие в заседаниях ЛКО. Не случайно Исаак Ньютон после своего избрания в ЛКО направил его руководству вежливое письмо, в котором, фактически, отказывался от членства в Обществе, поскольку не мог (или не хотел?) платить. ЛКО сделало Ньютону исключение и освободило его от взносов. ЛКО наладило регулярный выпуск «Philosophical Transactions», правда, публикации в этом издании сильно различались по качеству, что уже в XVIII веке дало основание Джонатану Свифту в сатирической форме описать деятельность ЛКО под видом Лапутянской академии. Итак, в XVII столетии сложились две принципиально разные формы организации науки: одна – государственная, а другая – общественная. Как известно, Петр I, посетив заседания научных организаций в Париже и Лондоне, выбрал для будущей Петербургской Академии французскую (то есть государственную) модель. Эта модель была реализована уже после его смерти. В столицу Российской империи пригласили выдающихся ученых, из которых достаточно упомянуть Л.Эйлера и И.Бернулли, и на некоторое время труды Академии, издававшиеся на латыни, стали едва ли не самыми читаемыми в Европе. Однако заметим, что расцвет Петербургской Академии продолжался недолго. После отъезда из России знаменитых иностранцев научная продуктивность этого института резко упала, и, в целом, Академию наук практически до 1917 года вряд ли можно назвать лидирующим институтом российской науки. Обращает на себя внимание большое число политических скандалов, сотрясавших Академию, одним из ярких примеров которых было неизбрание в Академию великого русского химика Д.И.Менделеева. Следует подчеркнуть, что судьба Парижской Академии наук в целом демонстрирует ту же закономерность. После реформы Академии Наполеоном произошла последняя вспышка активности французской науки, которая постепенно сменилась медленной потерей лидерства. К концу XIX века Парижская Академия уже не была главным двигателем науки, как в начале века. Реформы системы Академии наук после революции дали известные плоды. В ряде направлений советская наука осуществила серьезные прорывы. Но это тоже можно охарактеризовать как «вспышку» с последующим снижением результативности. Помимо этого, полезно напомнить, что многие выдающиеся исследовательские центры СССР изначально не относились к Академии наук. Достаточно упомянуть советскую «колыбель гениев» – Ленинградский физико-технический институт, созданный академиком А.Ф.Иоффе. Вероятно, пора вернуться в наши дни. Как же выглядят дискуссии о судьбе РАН в исторической (не истерической) перспективе? История показывает, что академия наук как государственный институт оказывается эффективной на ограниченном временном отрезке, после чего происходит ее политизация, бюрократизация и вырождение. В связи с этим возникает ряд вопросов. Стоит ли организовывать еще одну «вспышку» активности, если она вновь приведет к прозябанию? Сколько будет стоить эта вспышка всему обществу? Не стоит ли обратиться к опыту стран, лидирующих в научном отношении в наши дни? Некоторые ответы на эти вопросы напрашиваются сами собой. Однако, я вовсе не утверждаю, что государство должно снять с себя всякую ответственность за развитие науки. Но «жесткая» форма ее организации, которую представляет РАН, должна быть явно смягчена. Поэтому мне нравится идея создания параллельных исследовательских структур и новых систем финансирования исследований. Без революций, через эволюцию. РАН следует сохранить, но следует признать, что она уже никогда не будет играть ту роль в науке нашей страны, какую играла при социализме. Восстанавливать российскую науку – не значить восстанавливать АН СССР.
