Младича, как выяснилось, арестовали на рассвете в селе Лазарево, рядом с городом Зренянин. Он не оказал сопротивления и представился полиции неким Милорадом Комадичем. В отличие от политического вождя Караджича, отрастившего себе к моменту ареста длинную бороду и шевелюру, Младич сохранил свой естественный вид. Впрочем, генерал сильно состарился и плохо выглядит. Это неудивительно: ведь по словам очевидцев, в конце боснийской войны у него случился инсульт, да и к тому же он страдал серьезными заболеваниями.

В России Младича многие (из тех, кто слышал о его существовании) считают героем, отстаивавшим сербские интересы. И может быть, даже ждали, что у нас тут в Сербии или хотя бы в боснийской Республике Сербской пройдут демонстрации, что-нибудь разобьют или подожгут, в общем, народ как-то выразит свое возмущение, но ничего этого не было. Арест Младича был воспринят молча, спокойно и философски. Вернее, геополитически: как неизбежная и давно ожидаемая плата за Европу.

Запад никогда не признавал формирования боснийских сербов и поставленную ими цель объединения с Сербией законными, многие их деяния автоматически рассматривались как преступные. Тем более к таким деяниям было отнесено наступление на Сребреницу, находившуюся под защитой ООН, и последовавшие массовые расстрелы практически всей мужской части населения.

Вступив в анклав в июле 1995-го, Младич сообщил перед включенными видеокамерами об «освобождении сербской Сребреницы», и том, что пришло время отомстить «туркам». Турками или балиями сербы часто называют боснийских мусульман. То, что Младич называл «местью туркам», для Запада стало «геноцидом мусульман». А то, что в Сребренице имел место именно геноцид (то есть действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу), установлено вердиктами Международного трибунала по бывшей Югославии и Международного суда ООН.

Президент Сербии Борис Тадич уже вскоре после появления в СМИ первых сообщений о задержании Младича официально подтвердил эту информацию, не забыв упомянуть об усердии, с которым сербские власти искали Младича. Хотя искали ли беглеца в действительности – это еще вопрос. Некоторые политики на Балканах (как, например, член президиума Боснии и Герцеговины Желько Комшич) да и просто информированные люди считают, что сербским властям было всегда известно, где прячется экс-генерал.

Вообще, до 2002 года Младич не скрывался от правосудия. СМИ сообщали о том, что его видели то в ресторане, то на кладбище, где похоронена его дочь, то на футбольном матче. Он всплывал в различных городах Сербии и Боснии. Военная карьера Младича не закончилась сразу после того, как в 1995 году МТБЮ выдвинул против него первые обвинения, а президент Республики Сербской Биляна Плавшич сняла его с должности командующего Главным штабом Армии Республики Сербской (8 ноября 1996 года). Младич продолжал числиться на военной службе в Республике Сербской, а заодно на службе в армии Союзной республики Югославии (Сербия и Черногория), откуда он был официально уволен 28 февраля 2001 года Воиславом Коштуницей, сменившим Милошевича на посту президента. С тех пор Младич исчез, но все источники указывали на то, что прятался он именно в Сербии.

В прошлом году власти Сербии увеличили награду за информацию о местонахождении Младича до 10 млн евро, а недавно заявили о том, что готовы возобновить переговоры с родственниками беглеца о его аресте и выдаче в Гаагу. Обогатился ли кто-то на 10 миллионов или нет, пока не известно. Но зато установлено, что Младича задержали в момент визита к одному из родственников.  

Арест Младича, как это ни странно, совпал по времени с некоторыми важными для судьбы Сербии и ее нынешнего президента Бориса Тадича событиями. В Белграде совсем недавно побывал главный обвинитель Международного трибунала Серж Браммерц с настойчивым требованием арестовать Младича (и другого беглеца Горана Хаджича). Визит Браммерца был связан с его очередным докладом для Совбеза ООН о сотрудничестве стран бывшей Югославии с Гаагским трибуналом. И это отнюдь не ритуальное событие, если вспомнить, что от оценок главного обвинителя зависят темпы сближения республик бывшей Югославии с Европейским союзом, давно ставшим их заветной мечтой.

Судя по утечкам, пассаж, касающийся Сербии, в новом докладе Браммерца был очень критическим (как и в прошлый раз). Такая оценка означала, что Сербия не получит в обозримой перспективе статус официального кандидата в ЕС. А для правящих в Сербии демократов, чьим главным коньком является евроинтеграция, это стало бы мощным ударом по популярности. Из-за экономических проблем демократы и так растеряли симпатии электората и рискуют на ближайших выборах уступить власть националистам.

Теперь Браммерцу придется скорректировать сербскую часть доклада. И, судя по его реакции на арест Младича, он это сделает не без удовольствия. Удовлетворение выражают и в столицах стран ЕС. Главный месседж выступлений европейских дипломатов сводится к тому, что устранено основное препятствие на пути Сербии в Евросоюз. Европейцы напоминают, что еще не арестован Хаджич, но всем и так понятно, что он – более мелкая фигура по сравнению с Младичем, и Сербия вполне может рассчитывать на статус официального кандидата в ЕС уже в этом году. Как раз Демпартии Тадича будет что предъявить избирателям на приближающихся выборах.

Младич, сам не желая того, уже сделался частью предвыборной кампании в Сербии. Причем используют его и прозападные демократы, и националисты. От этого сознание большинства сербских избирателей пребывает в странной раздвоенности. С одной стороны, по данным опросов, большинство сербов (51%) против выдачи Младича в Гаагу. Но то же самое большинство одновременно выступает за активную интеграцию Сербии в Евросоюз. Хотя делать и то, и другое одновременно никак невозможно.  

Трактовать данные опросов можно по-разному. По одной из версий, высокий процент противников выдачи Младича объясняется не столько симпатиями к нему лично, сколько недовольством населения ухудшающейся экономической ситуацией. И все же число симпатизирующих Младичу не стоит приуменьшать. Сторонников Младича особенно много в среде людей, не утруждающих себя изучением современной балканской истории, и на этом умело играют партии националистического толка.

Как бы там ни было, «толпа» пока себя никак не проявляет, хотя с момента ареста Младича прошло уже много часов и официально объявлено о начале его экстрадиции в Гаагу. В окна западных посольств не летят булыжники и бутылки с зажигательной смесью, не наблюдается и многотысячной демонстрации с проклятиями в адрес сербских властей. На митинг в поддержку Младича в центре Белграда в четверг вечером пришло всего 200 человек. Спокойно и в Сербии, и в Республике Сербской, где, как считается, население придерживается более националистических взглядов.

В свое время реакция в Сербии на арест Караджича была весьма бурной, но уже через несколько дней большинство сербов забыли об этом событии. Арест никак не сказался ни на стабильности в стране и регионе, ни на рейтинге правящих демократов. Хотя Младич воспринимается в сербском обществе как фигура гораздо более чистоплотная, чем Караджич, что дает националистам больше возможностей укрепить свои позиции за счет нового ареста.

При режиме Милошевича возможность того, что сербы совершали где-либо военные преступления, попросту отрицалась. Тогда власти в Белграде утверждали, что сербы были исключительно жертвами сепаратистов в Хорватии и Боснии, действовавших при поддержке Запада. Такая версия гражданской войны в Югославии до сих пор остается основной в устах националистически настроенных политиков. Но в последние годы сербы видели немало доказательств военных преступлений, совершенных их соотечественниками. Сербские демократы протянули руку хорватам и боснийским мусульманам, принеся извинения за невинные жертвы. Тадич побывал и в Сребренице, и в Вуковаре, где происходили самые кровавые события 90-х годов, а также в марте 2010 года инициировал принятие в парламенте резолюции с осуждением массового убийства боснийских мусульман.

Конечно, все эти шаги сербских властей сопровождались острыми спорами и среди политиков, и в обществе в целом, но серьезного риска для мира на Западных Балканах уже не было. Большинство сербов почувствовали на себе преимущества политики примирения и не испытывают никакого желания снова проливать кровь за неясные националистические идеалы.