Я очень надеялся приехать в Мюнхен в 2012 году на его столетие. Теперь уже не суждено. Его Императорское и Королевское Высочество эрцгерцог Отто Австрийский скончался на прошлой неделе в своем доме недалеко от озера Штарнберг под Мюнхеном. Последний наследный принц Австро-Венгерской империи (он стал им в 1916 году в возрасте четырех лет после кончины двоюродного дедушки, императора Франца Иосифа) жил среди нас живым свидетелем жестокого двадцатого века. Человек, сохранивший младенческие воспоминания о крахе блестящей аристократической Европы, существовавшей вплоть до конца Первой мировой войны, он дожил до новой эры краха тоталитарных идеологий и торжества европейского единства. Более того, Отто фон Габсбург (так, в основном, он был известен во всем мире) – международный председатель Панъевропейского союза и в течение двадцати лет (1979–1999) депутат Европейского парламента – внес и свой вклад в европейскую историю.
Я познакомился с ним в 2004 году, когда приехал на «Виллу Австрия» под Поссенхофеном в Баварии брать интервью для «Би-би-си». Беседа вместо оговоренных сорока минут продолжалась почти два часа. С тех пор было несколько встреч, как «под запись», так и частных.
Эти заметки субъективны. Я очень любил его, как, наверное, любил бы погибшего в новосибирской сталинской ссылке дедушку, которого я никогда не видел. Собственно, не полюбить этого бодрого старика – активного, всегда любезного, с умной и чуть лукавой улыбкой – нормальному человеку, по-моему, было невозможно. Наследник одной из самых блестящих династий Европы был прост в общении и то, что называется старым русским словом «обходителен». Его простота была, как мне кажется, не только следствием традиционного для королевских особ воспитания, но и искренней веры в бога. Истовый католик, отец семерых детей, Отто Габсбург был глубоко убежден, что человечеством движут не только социально-экономические процессы, но прежде всего большие идеи и готовность людей отстаивать свои убеждения.
Эрцгерцог знал абсолютно всех, кто сыграл хоть какую-то роль в двадцатом столетии, от своего двоюродного дедушки Франца Иосифа (хотя это были смутные детские воспоминания) до Бориса Ельцина, от папы Пия Одиннадцатого (и всех последующих пап) до Солженицына. В разговоре он мог запросто сказать, например: «Помню, я убеждал Рузвельта не делать этого, но он поступил по-своему» или «Де Голль говорил мне, что...» Единственным западным государственным деятелем, с которым эрцгерцог принципиально не стал встречаться, был Гитлер. Эрцгерцог рассказывал мне: «Я в 1933 году был в Берлине, об этом узнал Геринг, он позвонил мне и стал уговаривать встретиться с фюрером – мол, он очень этого хочет. Я уклонился от приглашения и покинул Германию. Не собирался оказывать ему чести своим посещением».
Через пять лет после этого, в марте 1938 года – накануне аншлюса – австрийский наследный принц сообщит тогдашнему австрийскому канцлеру Курту фон Шушнигу, что он готов прилететь в Вену, чтобы защищать свою родину от гитлеровского захвата той единственной силой, которая была в его распоряжении – именем династии. Но Шушниг испугался отменить введенный Австрийской Республикой в 1918 году запрет на въезд в страну представителей семьи Габсбургов и закон о лишении их гражданства. Да и сами австрийцы с радостью были готовы сдаться Гитлеру.
Фюрер этого не забыл. Два года спустя проживавший в Бельгии Отто чудом успел спастись от ареста гестапо и уехать в Америку. Кстати, Австрия, с таким энтузиазмом вступившая в рейх, во многом именно благодаря патриотизму эрцгерцога и его отличным отношениям с Франклином Рузвельтом получила статус страны, пострадавшей от агрессии, – совершенно ею не заслуженный. Но попытка эрцгерцога вернуться домой была вновь пресечена. Потребовалось еще почти двадцать лет и официальный отказ от любых претензий на престол, чтобы запрет начали постепенно снимать. Достаточно сказать, что в Европейский парламент проживавший в Германии Отто избрался по спискам баварского «Христианско-социального союза» как германский гражданин.
На самом деле, политическая карьера эрцгерцога Отто началась гораздо раньше – в возрасте шести лет, в ноябре 1918 года, когда в Голубом салоне дворца Шенбрунн под Веной его отец Карл Первый подписал документ об оставлении трона (но не об отречении). Через несколько недель семья, вокруг которой сжималось кольцо местных красногвардейцев, сумела уехать в Швейцарию. Император Карл, формально остававшийся королем Венгрии, которая, в свою очередь, также формально оставалась монархией под регентством адмирала Миклоша Хорти, предпринял попытку вернуться в Будапешт и вернуть законно принадлежавшие ему права. Но ему пришлось отступить под давлением стран так называемой малой Антанты – соседей Венгрии: Югославии, Чехословакии, Румынии и их патрона – Франции. Они пригрозили интервенцией в случае, если Габсбурги вернутся на престол. Да и сам Хорти не хотел уходить от власти. Императору пришлось покинуть Венгрию. На этот раз ему с трудом удалось найти место для ссылки. Это оказался португальский остров Мадейра. Там брошенный всеми, кроме семьи, Карл Первый и умер в 1922 году.
Я сам историк по образованию, но очень не люблю идиотского выражения «история не имеет сослагательного наклонения». Имеет, еще как имеет! Если бы Хорти поступил, как подобает дворянину, человеку чести, и вернул трон своему королю, а тупые и мстительные балканские, французские и британские политиканы не были бы так зациклены на мести Гогенцоллернам и Габсбургам, мы, возможно, жили бы сегодня в другой Европе. Просвещенный конституционалист, продолжатель одной из древнейших европейских династий, король Карл Четвертый несомненно стал бы, как минимум, моральным противовесом Гитлеру и гитлеризму. «Фюрер ненавидел идею монархии, потому что знал: она несет в себе настоящую легитимность, которой он сам никогда не обладал», – заметил мне как-то другой свидетель эпохи, бывший король Румынии Михай. К последнему австрийскому императору и его сыну это относится в полной мере.
В 2004 году все ветви большого семейства – семьсот Габсбургов во главе с Отто – собрались в Риме на торжественную беатификацию, то есть прославление в лике блаженных покойного императора Карла Австрийского-Миротворца. Это был один из самых счастливых дней для эрцгерцога, всю жизнь бравшего пример с отца.
«Мне было всего девять–десять лет, но я был не по годам взрослый и интересовался политикой, – рассказывал мне эрцгерцог Отто. – Отец гулял со мной в последние месяцы жизни и именно тогда навсегда вложил мне в душу чувство долга перед народами бывшей империи». И он служил им, как мог, всю свою долгую жизнь. Как публицист и политический философ, а затем как депутат Европейского парламента этот необычный Габсбург был равнодушен к роскоши и развлечениям. Его главным занятием была политика. А в политике его занимала одна идея – европейское единство. Ее органической частью была борьба за освобождение Центральной и Восточной Европы от коммунистической тирании.
При его деятельном участии в августе 1989 года состоялся так называемый панъевропейский пикник в Шопроне, на венгерско-австрийской границе – первый символический прорыв «железного занавеса». Чуть позже Отто фон Габсбург отказался от предложенного ему поста президента Венгрии, чтобы продолжить работу в Европарламенте, лоббируя там оказавшееся в конечном счете успешным вступление в ЕС бывших земель австрийской короны.
В своих статьях пятидесятых годов он очертил контуры нынешнего европейского проекта, включая и прямые связи регионов друг с другом, минуя центральные правительства, и даже учреждение поста панъевропейского президента, символом которого он видел корону Карла Великого. Она хранится в венском дворце Хофбург среди других сокровищ Габсбургов. Критики утверждали, что эрцгерцог втайне видел себя в качестве этого главы наднациональной Европы. Если даже и так, то для потомка Карла Пятого, императора Священной Римской империи и первого панъевропейца, такие мечты были вовсе не зазорны.
Я как-то сказал ему: «Вы – Габсбург, Вы не можете не быть монархистом!» Эрцгерцог ответил: «Я легитимист. Неважно, монархия или республика, главное, чтобы государственный строй выражал свободную волю граждан».
Я не во всем был с ним согласен. Отношение эрцгерцога к исламу и возможности его интеграции в европейский контекст было, на мой взгляд, довольно наивным. Его преданность идее самоопределения народов иногда игнорировала непростые политические реалии посткоммунистического и постсоветского мира.
Отто фон Габсбург был жестким критиком обеих войн в Чечне, и за это ему приклеили идиотский ярлык «русофоба». Парадокс в том, что идея эрцгерцога отпустить чеченцев на все четыре стороны становится сегодня мейнстримом для русских националистов, которые его клеймили, и вообще, перестала быть табу во внутрироссийских дискуссиях.
В ноябре 2007 года в Мюнхене, на приеме после торжественной мессы по случаю его 95-летия, мы с эрцгерцогом говорили о будущем России. Мне запомнились его слова: «Я горд, что в 1990 году впервые представил Бориса Ельцина депутатам Европейского парламента. Он, конечно, совершал ошибки. Но у него было твердое представление о будущем России как свободного и демократического государства. И к этому представлению рано или поздно России придется возвращаться».
Теперь, когда эрцгерцог Отто ушел от нас, я все время думаю: «Может быть, и это его предсказание, в конечном счете, окажется верным?»
