Завтра в Москве открывается Пятая московская биеннале современного искусства (куратор основного проекта – нидерландский критик Катрин де Зегер) – главное событие года для российских художников, кураторов, критиков и вместе с тем повод в очередной раз посетовать на тяжелое положение отечественного арт-рынка. Между тем в конце мая в Москве состоялся первый в России неблаготворительный аукцион современного искусства Vladey, организованный владельцем галерей Regina и Red October Gallery Владимиром Овчаренко. По мнению экспертов, если торги станут регулярными и привлекут внимание серьезных коллекционеров, со временем это поможет вывести наш contemporary art из затянувшегося кризиса. Slon разбирается, насколько аукционная модель эффективна для продвижения отечественных художников, почему сегодня для них закрыты крупные западные площадки и как заработать на современном российском искусстве.

Продано!

Атмосфера на первых весенних торгах Vladey была подчеркнуто деловой и стороннему наблюдателю могла показаться, пожалуй, даже подавляющей. Четверть лотов так и не нашли покупателей, а цены (порядка 7000 евро за лот) были далеки от рекордов, которые бьются европейскими аукционными домами Sotheby's и Christie's. Однако, по мнению участников и гостей аукциона, сгущать краски все же не стоит: общий результат продаж составил свыше 500 тысяч евро, а некоторые работы были проданы по цене, в два раза превышающей первоначальную. Так, например, работа Леонида Сокова «Ленин и Джакометти» ушла с молотка за 21 тысячу евро (изначальная цена 12 тысяч). За рекордную сумму 85 тысяч евро ушла работа Ивана Чуйкова 1971 года с первоначальными 50 тысячами евро.

Директор Мультимедиа арт музея Ольга Свиблова довольна результатами первого в стране неблаготворительного аукциона современного искусства: «В этот раз ушло больше половины лотов – такой показатель считается удачным. Наилучшую динамику роста цен показали молодые художники. Некоторые из них – вообще неизвестные, не имеющие никакой галерейной и выставочной истории. И для них это большой прорыв. Классики современного искусства вроде Штейнберга, Чуйкова, Васильева, Кошлякова продемонстрировали, на мой взгляд, блестящие результаты». Кроме того, по мнению Свибловой, это важный шаг на пути создания в России полноценного рынка современного искусства. «Аукцион, кроме прочего, хорош еще и тем, что дает прецедент цен – котировки. У нас ведь огромное количество сегментов рынка вообще не имеют котировок. Понятно, что цена не есть выражение ценности работы, но хорошие художники все равно рано или поздно начинают прилично стоить. Конечно, есть пузыри, которые потом сдуваются, тем не менее у рынка – своя логика, и она соответствует логике саморазвития искусства. Скажем, 20 лет назад у нас не было никакого антикварного рынка, а сегодня он прекрасно существует, на нем появились серьезные игроки, и антикварные аукционы работают вовсю. С современными художниками будет то же самое, главное помнить, что историю искусства делают коллекционеры». 

Бизнесмен Марк Гарбер – один из немногих в нашей стране коллекционеров со стажем, поход на аукцион для него – почти работа. Первые торги Vladey Гарбер назвал прорывом на российском арт-рынке, правда, похвастаться новыми приобретениями не смог: «Несколько работ, за которыми я пришел, очень быстро улетели, причем выше того ценника, который я для себя определил».

Аукцион как идеальный способ продаться в России

Модель аукциона может быть более комфортной для российского менталитета, чем что-либо еще, отмечает Ольга Гротова, арт-консультант, до недавнего времени руководившая лондонским отделением галереи Regina. Аукцион предполагает некое шоу, светское мероприятие, в то время как галерейный бизнес более размеренный и интимный. Сам Владимир Овчаренко подчеркивает, что на российском рынке до появления Vladey не существовало важного структурного элемента – аукциона современного искусства: «Мы этот недостаток устранили». Конечно, мечты о моментальном взрыве интереса к современному искусству в России пока остаются мечтами. Надо набраться терпения, работа потребует колоссальных усилий и времени, признается галерист. Насколько эта модель может быть приемлемой для открытия новых талантов, покажет время. Мнения экспертов на этот счет расходятся.
Уильям МакДугалл, директор аукционного дома MacDougall, который специализируется на русском искусстве и продает картины таких современников, как Зураб Церетели, считает, что участие в торгах – хороший пиар для молодых художников. Впрочем, его коллеги полагают, что оно может стать и своеобразным испытанием – если художник не вызывает интереса на нескольких аукционах, его репутация рискует быть подпорченной. Художник Владимир Дубосарский, чьи работы были представлены на Vladey, отмечает:

«Аукцион – это вторичный инструмент продвижения художника, он полезен в первую очередь тем, кто уже состоялся».

Примером тому может быть персональный аукцион Дамиена Херста, одного из самых дорогих современных художников, организованный в 2008 году Sotheby's. Это был весьма необычный для европейского арт-рынка эксперимент, поскольку Херст решил обойтись без галерей и продать свои работы коллекционерам напрямую. Общая сумма лотов, проданных на аукционе, составила 111 миллионов фунтов (состояние художника оценивается примерно в 200 миллионов фунтов). Однако его российским коллегам до таких рекордов пока далеко.

Слишком русское, чтобы его купили

Российский рынок современного искусства в ближайшем будущем вряд ли породит таких успешных с финансовой точки зрения художников, как Дамиен Херст, соглашаются эксперты. Почти все элементы, необходимые для нормальной работы арт-рынка, находятся в зародышевом состоянии: профессиональные учебные заведения, арт-критики, галереи, зрители и потенциальные покупатели. 

«Художественный пейзаж в России скуден, нам всего нужно больше – художников, искусствоведов, музеев, галерей, спонсоров и коллекционеров», – говорит Владимир Овчаренко.

С ним согласен и Владимир Дубосарский, один из наиболее успешных и дорогих российских художников: «По большому счету имеет значение только одно – общее количество художников. У нас их 300, а должно быть 300 тысяч. Таких галерей, как Regina, должно быть несколько тысяч, как в Нью-Йорке. Коллекционеров – не 8, а, например, 800, и жить они должны не в одной Москве, а по всей России. Отдельная тема – культурная политика государства и отношение общества к современному искусству. Сегодняшнее российское общество находится в упадке, соответственно, и искусство пребывает в упадке. Никакие биеннале, никакие точечные события не изменят ситуацию».
В России, в отличие от большинства европейских стран и США, мало профессиональных арт-учреждений, поддерживающих современное искусство. Российские художественные школы сегодня готовят хороших ремесленников, но не современных художников, подчеркивает Владимир Овчаренко: «Современное искусство – это не умение держать кисточку. Художникам важно не только знать историю искусства, но и следить за актуальными процессами в художественном мире, чтобы создавать что-то по-настоящему новаторское. Подобное образование для художников сейчас в России практически отсутствует». Как результат, многим современным российским художникам трудно стать актуальными на Западе. Европейскому и американскому зрителю непросто бывает понять темы, связанные с новейшей российской историей и советским наследием, которые часто затрагиваются даже совсем молодыми художниками. Национальная самоидентификация и фиксированность на теме «русскости» делает их неинтересными в России и в большинстве случаев непонятными за границей. Даже те коллекционеры, которые хотят вкладывать деньги в современное искусство, предпочитают инвестировать во что угодно, но не в современное русское искусство, соглашаются эксперты.
Уильям МакДугалл говорит, что русские покупатели делятся на тех, кто помимо любви к искусству и желания инвестировать в него хочет удивить своих западных друзей, и тех, кто хочет удивить своих русских друзей. Первые покупают работы современных западных мастеров, а вторая группа предпочитает работы российских классиков. И российское современное искусство остается за бортом. Кроме того, у русских пока слабо развита культура собирания, отмечает Ольга Гротова. Люди зачастую подходят к процессу покупки произведений искусства несистемно, хотя в России существует ряд значимых частных коллекций. Многие российские коллекционеры отдают предпочтение визуально ярким и декоративным произведениям, зачастую избегая эмоциональнo сложных работ, какими, например, являются картины Семена Файбисовича, широко выставляющиеся в США и Европе с 1987 года и пользующиеся там большей популярностью, чем в России.

Во что вкладывать?

Уильям МакДугалл говорит, что инвестирование в современное российское искусство – хорошее вложение денег, поскольку отечественный contemporary art намного дешевле западного и произведений российских классиков. Многие покупатели, пришедшие на весенние торги Vladey, стратегически покупают только работы неизвестных художников, часто вообще без какой-либо выставочной истории. Они убеждены – через десять-двадцать лет эти имена прозвучат не только на родине, а их ранние произведения вырастут в цене в десятки раз. Возможно, это излишне оптимистичный взгляд, но бесспорно одно – настоящее искусство проверяется только временем. Проблемы современного российского арт-рынка отражают проблемы сегодняшней России и являются их частью.
Многие при этом проводят параллели с Китаем. Арт-эксперты всего мира говорят о Китае как об очень успешной модели развития современного искусства. Китайские коллекционеры поддерживают своих художников, которые, укрепившись на родине, начинают приобретать мировое значение. Подобная модель могла бы сработать в России при условии существования сильных и последовательных коллекционеров, соглашаются эксперты.
Марк Гарбер, который много лет собирает работы российских художников, объясняет: «Поскольку у нас с экономикой все не слава богу, то и современное искусство остро реагирует на любые экономические изменения. Современное искусство сильно зависит от состояния экономики – быстро взлетает и быстро падает. Мы не понимаем процессов, происходящих сегодня, потому что находимся внутри них. Должно пройти время, чтобы мы смогли оценить то, что происходит сейчас, в том числе и в искусстве. Авангард, который сейчас всеми признан и оценен, в свое время тоже не был понят и востребован. Возможно, через несколько десятков лет AES+F будут считаться самыми востребованными художниками. Вообще, чем больше будет выставок, аукционов, публичных событий, тем лучше.

Правильно говорят – чтобы узнать, что такое хорошее вино и что такое плохое, нужно лет пять попить того и другого. Мы в этом смысле еще не напились.

Надо посмотреть на хорошее искусство в большом объеме, тогда сразу станет понятно, что есть плохо, а что – хорошо».

Сделать это можно будет уже совсем скоро – с 20 сентября по 20 октября, когда в столице пройдет Пятая московская биеннале современного искусства, и на осенних торгах Vladey 10 октября.