Под занавес своей первой сессии думцы напринимали таких законов, что смех, да и только. Поспешили – людей насмешили: получилось коряво, внутренне противоречиво (не говоря уже о противоречиях с действующим законодательством) и как-то нарочито нелепо. По закону о митингах можно разгонять путинги. По закону об НКО можно было объявить иностранным агентом Патриарха Московского и Всея Руси – вовремя одумались и внесли поправки. Под закон о клевете можно подвести любого работника официального идеологического фронта. Они ведь ужас как любят безосновательно обвинять своих оппонентов в разных смертных грехах, от похищения миллиардов в лихие девяностые до работы на «госдеп». А мы, россияне, так любим посмеяться. Любой показанный нам палец вызывает приступ гомерического хохота.

И так оно, судя по всему, задумано. Чем смешнее, тем лучше. Чем больше предположений вроде высказанных выше будет звучать в прессе и в блогах, тем легче заболтать суть дела. А она исключает преследование за участие в путингах, расходование средств экуменического движения на приобретение дорогих часов и клевету на критиков режима. Российское правоприменение так устроено: любой карательный закон карает только тех, кого нужно карать, а если (и пока) кого не нужно, то и не карает. С этой точки зрения, самые нелепые законы оказываются самыми функциональными, потому что они лучше подходят для нужд селективного правоприменения.

Помимо чистой, ничем не замутненной целесообразности, глупые законы дают и еще два бонуса. Во-первых, на них трудно реагировать рационально. Скажем, по закону об НКО любые получатели иностранных грантов, если они хоть как-то отметились в публичной сфере – а отметились все – должны объявить себя иностранными агентами. И пошла писать губерния: одни отказываются признать себя слугами «госдепа» на том основании, что то ли всегда получали, то ли впредь будут получать только российские гранты (ага, конечно), другие говорят, что ладно, раз так надо, будем агентами. Можно говорить что угодно: оказавшись в идиотской ситуации, приходится реагировать идиотским образом, а не реагировать нельзя.

На самом деле, эта логика законотворцев была обкатана на деле «Пусси Райот». Любой здравомыслящий человек понимает, что участницы панк-группы нарушили правила приличия. Можно как угодно относиться к РПЦ, но подобные пляски в местах поклонения не делают чести их участницам. Это мелкое хулиганство, которое, по правде сказать, не заслуживает ничего, кроме мягкого общественного порицания и забвения. Примерно так же, как если бы в каком-нибудь губернском городе кто-то пукнул в присутствии губернатора, причем было бы достоверно известно, что сознательно, в расчете на шокирующий эффект. Представьте, однако, что испустившего ветры бедолагу арестовали и хотят посадить лет на 15, скажем, за терроризм. Так возникает идиотская ситуация, от которой порядочному человеку трудно держаться в стороне, потому что очевидна чудовищная жестокость. Но что ни скажи по существу дела, получится глупо.

Во-вторых, такие законы трудно воспринимать всерьез – и с трудом верится, судя продукту, что у их составителей была серьезная мотивация. Понятно ведь, что умный человек до такого не додумается. Ну, дали волю думским дурачкам, так они и расстарались. А умный человек скажет, да и в твиттере напишет с величественной афористичностью: «Теорию заговора принимаю только тогда, когда опровергнута теория глупости». Но теория глупости, в принципе, неопровержима, а в данном случае прилагаются специальные усилия к тому, чтобы она выглядела самой правдоподобной. Раз это глупость – чего волноваться? Как-нибудь само собой рассосется.

Думаю, не рассосется, потому что ничего особенно глупого я в летних законах 2012 года не усматриваю. С правкой на специфику российского правоприменения (а не делать такую правку было бы для законотворцев, мягко говоря, не осмотрительно), это очень умные законы. По существу, это пакет репрессивного законодательства, направленного на комплексное свертывание основных политических прав и гражданских свобод: собраний (закон о митингах), ассоциаций (закон об НКО) и слова (закон о клевете). Принимая этот пакет, Дума – а точнее, ее кураторы в реальной власти – действовала не просто рационально, но в полном соответствии с внутренней логикой существующего в России политического режима. Логику такого рода иногда высокопарно называют «законами истории».

Тут надо сделать оговорку. По сути дела, у российских властей есть только один аргумент, к которому прибегают в ситуациях, когда надо рационально оправдать репрессивное законодательство: так делают во всех демократиях. Ситуации эти не так уж часто, но возникают, и этот аргумент звучит неизменно. Действительно, у демократий долгая история, и их законы, особенно в странах с прецедентным правом, содержат немало причудливого.

Скажем, американский закон FARA, из которого надергали словечек для нового российского законодательства об НКО, был принят не в идиллических условиях, и его всегда можно было использовать для репрессивной практики. Факт, однако, состоит в том, что он не используется таким образом – и именно потому, что американское правоприменение не селективно. Если ты сегодня применишь его против какого-нибудь «Института демократии и сотрудничества», явно существующего на российские деньги и проводящего российскую повестку дня, то завтра найдется судья, который применит его, скажем, против Американского сионистского комитета. А кому это надо? В США в качестве «иностранных агентов» регистрируются почти исключительно лоббистские конторы.

Режимы, для которых репрессивное законодательство является средством выживания, к числу демократий не относятся, и если уж искать примеры, исторически предваряющие современную российскую практику, то это не США и Германия, а Белоруссия или, скажем, Сингапур, где законы о клевете издавна и весьма эффективно используются против оппозиции. Могут ли авторитарные режимы обходиться без репрессивного законодательства? Могут, покуда не ощущают серьезной угрозы. Если угроза возникает, то возможны две реакции: либерализация или репрессии. Это закон истории. Выбор одной из этих реакций тоже отнюдь не случаен, а обусловлен воспринимаемой степенью угрозы. Если она воспринимается как сильная, то более вероятна либерализация. Если как слабая – репрессии.

Российский авторитарный режим довольно молод. В первой половине «нулевых» Россия была хоть и плохонькой, но все же электоральной демократией. Потом политическое поле зачистили, а в последние два-три года, под шумок либеральной риторики экс-президента, режим вошел в стадию консолидации. А поскольку серьезных угроз не ощущалось, до окончательного ограничения гражданских свобод дело не доходило: если нет разницы, то зачем (репутационно) платить больше? На этом благостном фоне декабрьские митинги вызвали такой испуг, что были приняты кое-какие либеральные меры. Потом, однако, пришли в себя. Выяснилось, что ничего особенного не произошло, а значит, эти меры уместно выхолостить и включить альтернативную стратегию. Стратегию репрессий. Вот ее и включили. Таковы законы истории, и они мертвенно серьезны. Теперь нам предстоит огрести их по полной программе. Будет не до смеха.