© illustrationsource.com

Знаменитый голландский архитектор, теоретик деконструктивизма Рем Колхас представил в арт-центре «Гараж» свою книгу «Нью-Йорк вне себя». Одна из самых влиятельных работ об архитектуре и устройстве города, написанных во второй половине XX века, вышла на русском языке в переводе Анастасии Смирновой (М.: Strelka Press, 2013) более чем через тридцать лет после того, как был издан оригинал. 

«Нью-Йорк вне себя» – это одновременно и исследование истории Нью-Йорка (архитектурной, социальной и культурной), и манифест о «поэтической метафизике общей природы небоскребов». «Манхэттен, – пишет Колхас, – Розеттский камень ХХ века. Мало того что огромную часть его территории занимают архитектурные мутанты (Центральный парк, небоскребы), осколки утопических фантазий (Рокфеллеровский центр, штаб-квартира ООН) или какие-то уж совершенно необъяснимые феномены (музыкальный театр «Радио-сити»). К тому же каждый квартал здесь – это целые напластования фантомной архитектуры: тут и исчезнувшая застройка, и тени бывших владельцев, и неосуществленные проекты, и расхожие представления, в которых фигурирует Нью-Йорк, совсем не похожий на настоящий. Эта книга – толкование именно такого Манхэттена, попытка обнаружить в его, на первый взгляд, разрозненных и даже противоречивых фрагментах хотя бы какую-то последовательность и закономерность; это интерпретация, стремящаяся представить Манхэттен продуктом некой несформулированной теории манхэттенизма, основная программа которой – существовать в мире, целиком созданном людьми, иначе говоря, жить внутри фантазии – была настолько амбициозна, что реализовать ее можно было только никогда ничего не формулируя в открытую». Манхэттен с его высокой плотностью, властью денег и подчиненной ролью архитектора Колхас называет подлинной моделью мегаполиса будущего.

Slon вспомнил еще 5  незаурядных книг о городах мира.

 «Стамбул: город воспоминаний»
Орхан Памук Нобелевский лауреат, турецкий писатель Орхан Памук получил премию с формулировкой «за поиск души своего меланхолического города». В книге «Стамбул: город воспоминаний» Памук продолжил этот поиск: собственные впечатления писателя от города, в котором он прожил более 50 лет, переплетаются с культурной историей Стамбула. «Но я сейчас хочу рассказать не о меланхолии Стамбула, а о той, в чем-то похожей на нее, печали, которую мы, стамбульцы, принимаем с гордостью и переживаем все вместе, сообща. Чтобы почувствовать ее, нужно суметь увидеть ее истоки в городских пейзажах и в моментах, выхваченных из потока городской жизни. Я говорю о рано опускающихся сумерках и об отцах семейств с сумками в руках, спешащих домой по окраинным улочкам, освещенным тусклыми фонарями. Я говорю о пожилых продавцах книг, которые после очередного экономического кризиса, дрожа от холода в своих лавках, целыми днями впустую ждут покупателей; о парикмахерах, жалующихся, что народ стал меньше бриться; о застывших у пустых пристаней старых босфорских пароходах и о матросах, с ведрами в руках моющих палубу, одним глазом поглядывая на стоящий в отдалении черно-белый телевизор и думая о том, что скоро они пойдут в каюту спать; о детях, играющих в футбол на мощеных брусчаткой узких улочках среди машин; о женщинах с платками на головах и с пластиковыми пакетами в руках, молча ждущих на остановке автобуса, который все не едет; о пустых лодочных сараях рядом со старыми ялы; о чайных, под завязку набитых безработными; о терпеливых сутенерах, разгуливающих летними вечерами по самой большой городской площади в надежде отловить пьяного туриста; о толпах людей, спешащих зимними вечерами на пароход; о женах, заждавшихся возвращения своих мужей и выглядывающих, раздвинув занавески, в вечернюю темноту за окном; о стариках в тюбетейках, торгующих во дворах мечетей религиозными брошюрами, четками и розовым маслом; о похожих как две капли воды подъездах десятков тысяч многоквартирных домов, чьи стены от грязи, ржавчины, копоти и пыли потеряли всякий цвет; о муниципальных зданиях, где каждая дощечка в полу скрипела от шагов еще в те времена, когда они были особняками пашей; о сломанных качелях в парках; о корабельных сиренах, ревущих в тумане; о полуразрушенных городских стенах, сохранившихся с еще византийских времен; о рынках, пустеющих по вечерам; о руинах бывших дервишских обителей; о чайках, неподвижно сидящих под дождем на ржавых, обросших мидиями и водорослями бортах барж; о еле заметном дымке, поднимающемся из единственной трубы огромного столетнего особняка в самый холодный день зимы; о толпе мужчин, ловящих рыбу с Галатского моста; о холоде в читальных залах библиотек; об уличных фотографах; о запахе дыхания, вырывающемся из кинотеатров, которые раньше были роскошными заведениями с позолоченными потолками, а теперь превратились в салоны порнофильмов, посещаемые мужчинами с виноватым выражением на лицах; о проспектах, на которых после заката не встретишь ни одной женщины; о толпах, собирающихся жаркими, но ветреными днями у дверей контролируемых муниципальными властями публичных домов; о молодых женщинах, выстраивающихся в очередь у дверей лавок, торгующих мясом по сниженным ценам; о перегоревших лампочках, зияющих черными дырами в буквах призывов, что по религиозным праздникам натягивают между минаретами; о там и сям наклеенных на стены потемневших и порванных рекламных плакатах; об усталых старых долмушах, которые, скрипя и охая, ползут по крутым склонам грязных городских улиц – в любом западном городе эти американские раритеты 1950-х годов попали бы в музей, а здесь продолжают трудиться; об автобусах, набитых пассажирами; о мечетях, у которых постоянно крадут свинцовые облицовочные плитки и водосточные трубы; о кладбищах, похожих на чуждые этому городу участки какого-то другого мира, и о растущих там кипарисах...»

«Лондон. Биография»
Питер Акройд Британский поэт и писатель, лондонец Питер Акройд написал увлекательную историю родного города, решив рассказать о Лондоне со времен Римской империи до наших дней как о живом человеке. Собственно, Акройд и стал изобретателем самого этого жанра – «биография города». «Если вы дотронетесь до постамента конной статуи короля Карла I на Чаринг-Кросс, ваши пальцы могут наткнуться на окаменелые останки морских лилий, морских звезд или морских ежей. Существует фотография этой статуи, сделанная в 1839 году; даже от попавших в кадр наемных экипажей и мальчишек в цилиндрах веет далеким прошлым, но как же невообразимо давно жили эти крохотные морские обитатели! Вначале было море. Одна из популярных некогда песенок называлась «Почему бы в Лондоне не плескаться морю?», но тут и спрашивать нечего: ведь пятьдесят миллионов лет назад на месте нашей столицы действительно гуляли морские волны. Водная стихия и поныне напоминает о себе следами, оставленными ею на древних камнях Лондона. На портлендском камне, из которого сложены Кастомс-хаус и церковь Сент-Панкрас-Олд-черч, различимы диагональные напластования, возникшие благодаря океанским течениям; на стенах Британского музея и Мэншн-хауса, резиденции лорд-мэра, попадаются вкрапления доисторических ракушек. Сероватый мрамор вокзала Ватерлоо хранит отпечатки морских водорослей, а характерные борозды на стенах подземных переходов свидетельствуют о мощи давно отбушевавших ураганов. По камням моста Ватерлоо можно изучать ложе верхнеюрского моря. Таким образом, нас до сих пор окружают шторма и течения, и, как писал Шелли, Лондон, этот «великий океан», «извергает на берег останки жертв и воет, требуя еще».

«Венеция. Прекрасный город»
Питер Акройд Вслед за биографией Лондона Питер Акройд написал книгу о Венеции. Акройд рассуждает о том, почему венецианцы так отличаются от остальных итальянцев, как на островах, постоянно страдающих от наводнений, сохранились произведения искусства, и когда империя купцов и художников превратилась в город Казановы и туристов. «Было бы совершенно неправильно употреблять антропоморфные образы слабости и увядания. Венеция просто изменила свою сущность в соответствии с изменившимися обстоятельствами и достигла коммерческого успеха в другой форме. Это по-прежнему богатый и богато одаренный город... Он нашел рынок сбыта и переключился на продажу последнего товара – самого себя. Память и история Венеции стали предметом роскоши для удовольствия гостей и путешественников. Она торговала товарами и людьми, и в конце концов она стала торговать собой», – пишет Акройд. Писатель рассказывает одну из историй основания города, которую рассказывали сами венецианцы: «Они путешествовали по далеким и уединенным водам. Они приплыли на плоскодонных лодках, двигавшихся по мелководью. Они были изгнанниками, вдали от своих городов или ферм они спасались бегством от племен мародеров с севера и востока. И они прибыли в это дикое место, в широкую и плоскую лагуну, где смешивались пресная вода рек материка и соленая вода Адриатики. <...> Хотя лагуна находилась недалеко от центра римской цивилизации, она была отдаленной и укромной. Тишину этого места нарушали лишь крики морских птиц, шум волн и шелест тростника на ветру. Ночью здесь была кромешная тьма – лишь лунная дорожка уходила вглубь беспокойных морских вод. Когда, еще при дневном свете, изгнанники приплыли, море растянулось в линию мглы, и облачное небо, казалось, отражало серебристые движения воды... Они нашли остров. И голос из морских глубин велел им построить церковь на этом участке земли».

«Одесса: величие и смерть города грез»
Чарльз Кинг Американский историк и публицист Чарльз Кинг представляет собственный взгляд на историю Одессы – «Америку в миниатюре», по Марку Твену. «На протяжении долгого времени Одесса не была похожа на другие города России. Культурная, общественная и политическая жизнь города отражала не столько официальные представления и идеалы, сколько альтернативную, маргинальную реальность», – пишет Кинг. Журнал The Economist назвал эту книгу «достойным вкладом в историю одного из наименее известных и наиболее величественных европейских городов». При этом Кинг далек от идеализации города. «Город этот, как и все те, кто претендует на величие, разочаровывает не в меньшей степени, чем вдохновляет, – пишет американский историк. – Его чудовищные черты проступают не реже, чем самые благородные, и их куда больше, чем допускает легковесная версия прошлого Одессы». Кинг описывает «жестокую войну Одессы против своих евреев, то есть против себя самой», рассказывает о периоде румынской оккупации 1941–1944 годов и  о том, как одесситы бесконечно доносили друг на друга, анализирует узаконенный антисемитизм послевоенных лет.

«Парижане. История приключений в Париже»  Грэм Робб Книга британского писателя, литературоведа и историка Грэма Робба – это череда историй реальных исторических персонажей: от Наполеона до Марселя Пруста, вплетенных в историю города. «Замысел состоял в том, чтобы создать нечто вроде миниатюрной "человеческой комедии" Парижа, в которой история города освещалась бы реальными событиями из жизни его обитателей. Каждый рассказ правдив, каждый представляет собой завершенное целое, но бывает и так, что они перекликаются и пересекаются, что служит вехами во времени и пространстве. Некоторые районы и здания заново появляются на различных этапах, увиденные глазами разных людей и видоизмененные благодаря событиям, навязчивым идеям, провидцам, архитекторам и течению времени», – пишет Робб. «В 1781 году герцог Шартрский, ищущий удовольствий либеральный двоюродный брат короля, который испытывал хронический недостаток наличных денег, начал превращать территорию своей королевской резиденции в удивительный базар, на котором процветала экономическая и эротическая деятельность. Вдоль одного из пассажей были возведены деревянные галереи, образовавшие великолепный дворик. Они выглядели как железнодорожный вокзал (если бы он существовал), вживленный во дворец. Лавочники, шарлатаны и артисты заняли эти галереи еще до того, как их постройка была закончена в 1784 году, и почти мгновенно Пале-Рояль превратился в волшебный город в городе, который никогда не закрывал своих ворот. Если верить Луи-Себастьяну Мерсьеру, «узник мог жить там, не испытывая скуки, и начинал мечтать о свободе лишь спустя несколько лет». Это место полушутя называли «столицей Парижа». Ни один человек, который видел Пале-Рояль в 1787 году, не мог сомневаться в прогрессе промышленности и преимуществах современной цивилизации. Там были театры и кукольные шоу, и каждую ночь в садах запускали фейерверки. Галереи и пассажи вмещали свыше двухсот магазинов. Не пройдя и нескольких сотен футов, человек, которого не заботила цена или честность лавочников, мог купить барометр, резиновый плащ, рисунок на оконном стекле, экземпляр самой последней запрещенной книги, игрушку, чтобы порадовать самого деспотичного ребенка, коробку румян для его учительницы и какую-нибудь вещь из фланели для жены. Он мог рыться в горах лент, маркизета, помпончиков и атласных цветов. В медленно движущейся толпе он мог оказаться прижатым к незнакомой привлекательной женщине, голые плечи которой сияли при свете ламп, и отправиться дальше спустя мгновение – уже с совершенно пустыми карманами. Если человек был достаточно богат, он мог проиграть свои деньги в игорном доме на первом этаже, заложить свои золотые часы и пиджак с вышивкой на втором и утешиться с одной из женщин, которые проживали в съемных комнатах на третьем».