Выборы в Москве. «Неизвестное общество» обнаружило себя

Между думскими выборами 2011 года и днем голосования 2013-го – 20 месяцев, чуть меньше двух лет. Стихийный митинг 6 декабря 2011 года на Чистопрудном бульваре в Москве – начало гигантского и сложного процесса, который отчетливо выражен вчерашним голосованием. Скажи кому год назад, что Навальный получит 27%, а Собянин – едва-едва одолеет планку, отделяющую его от второго тура, что Евгений Ройзман окажется мэром Екатеринбурга, – не только ультраскептики вертели бы пальцем у виска, но смеялись бы и те, кто профессионально занимается историей трансформаций политических систем. Выборы 2013 года отчетливо показали: российское общество из статичной «управляемой демократии» превратилось в «неизвестное общество». Хотя звездочеты в течение двух лет убеждали друг друга и Кремль в том, что под Путиным по-прежнему лежит большой айсберг надежно замороженной поддержки, а признаки таяния – лишь незначительные процессы по краям этой ледяной глыбы, правы оказались те, кто говорил, повторяя слова одного из лидеров советского периода: «Мы не знаем общества, в котором живем».

И вот отчетливо подтвердилось: нет другого надежного способа понять «неизвестное общество», чем провести выборы, убрав жесткое административное и полицейское давление. Московский «референдум» переворачивает сложившиеся представления о том, кто живет в столице и как эти люди видят себя и свое будущее. Таким же референдумом оказалось и голосование в «третьей столице» России – Екатеринбурге. Да, Россия – большая и неровная страна: выборы в Ярославскую думу отличаются от выборов в Курултай Башкирии; структура общества в Чечне сурово отличается от вологодской. Но после сентября 2013-го, после отчетливого голоса Москвы и Урала те в Кремле, кто хотел бы вести политику по принципу «плюнь в глаза, все божья роса», – будут в трудном положении. Старая политическая машина Кремля, так называемая суверенная демократия – еще работает, но уже на издыхании, мотор сбоит, топлива для нее все меньше и меньше. Сторонникам этой системы все труднее убеждать друг друга в ее нормальности.

Кремль теперь в очень трудной ситуации. Ему либо придется заговорить человеческим языком, перейдя из пространства авторитарного дискурса в дискурс публичной политики, либо в обозримом будущем рухнуть с пылью и вонью с той воображаемой высоты контроля, на которую он себя занес в результате самонадеянности Путина. Все мы заинтересованы не в революции, а в трансформации политической системы из дряхлой – в современную и отвечающую реальной структуре общества. Неимоверно интересно, как именно, на каком языке заговорит путинская группировка в ближайшие дни. Будут ли ее влиятельные участники фальшивить, наивно зализывая рану, или начнут искать новый словарь? Будут ли они уповать на то, что треть горожан можно будет как-то «упаковать» с помощью телевизора и политических технологий, или примут политический вызов времени? Прожив в Москве с рождения, пройдя здесь через все пункты истории постсоветской России, я хорошо понимаю, что именно последние два года – и замыкающий их сентябрь 2013-го – создают ту совершенно новую возможность вырваться из неудачного политического транзита «из ниоткуда в никуда», который, по-видимому, начался очень давно, в 1993 году.

До выборов мы говорили: давайте проголосуем. Пусть это вовсе еще не близкая возможность избавления от омертвелой системы, пусть это лишь надежда. Шанс. Давайте, говорили мы, сохраним этот шанс. И вот он не только сохранен, но и приумножен. Это не 12%, как того хотели кремлевские пропагандистские центры, не 20%, о которых с осторожным оптимизмом говорили мы сами. Это 27%! Причем реальный вес этих 27% гораздо выше, чем вес 51%. Очевидно, что 51% Собянина гораздо более расплывчат, неочевиден в своей структуре, а мотивации в нем не столь надежны, чем мотивации тех, кто сделал иной выбор на этом референдуме. Иначе говоря, теперь предстоит еще раз всем самоопределиться – и тем, кто проголосовал за Навального и Ройзмана, и тем, кто проголосовал за партию власти. Цена персонального политического выбора резко возросла. Это самоопределение и приведет страну к новой системе политического представительства.