Строительство Днепрогэса. Комсомолки-бетонщицы. Запорожье, 1931.
ИТАР-ТАСС
В России наступила эпоха импортозамещения. Сыр у нас замещается «сырным продуктом», современные лекарства – дженериками. Приблизительно то же самое происходит и в ментальной сфере: от фундированных экономических и социальных доктрин мы стремительно смещаемся в сторону умозрительных концепций, созданных на российской почве. Не важно, что часть из них выглядит полным бредом, но, утверждают многие, есть ведь и серьезные теории, нуждающиеся в развитии. Одна из самых популярных в последние годы – концепция «длинных волн», созданная в 1920-е годы Николаем Кондратьевым.
Кондратьев прошел типичный для Советского Союза жизненный путь. Ученик одного из самых выдающихся русских экономистов, Михаила Туган-Барановского, он в довольно молодом возрасте сделал впечатляющую карьеру в совучреждениях, но потом его объявили врагом, арестовали, восемь лет продержали в тюрьме, а затем за ненадобностью расстреляли. Через год после того, как прах ученого нашел пристанище на полигоне в Коммунарке, видный экономист Йозеф Шумпетер предложил называть длинные хозяйственные циклы именем советского теоретика (хотя о них же писали еще перед Первой мировой войной голландцы Ван Гельдерен и де Волф). В 1987 году Кондратьев был реабилитирован, а в 1992-м его именем названа медаль, которой Российская академия наук награждает экономистов (почему-то в основном придерживающихся социалистических взглядов).
Николай Кондратьев
wikipedia.org
Кондратьевская идея так называемых «длинных волн», или «кондратьевского цикла», основана на смене отдельных технологических укладов – по мнению автора, в среднем раз в полвека. Сам Кондратьев указал на три цикла: первый, по его мнению, пришелся на 1790–1849 годы, второй – на 1850–1896-е, а третий начался в 1896 году и должен был закончиться в середине 1940-х. Автор полагал, что основными критериями начала и конца цикла выступают динамика цен и процентных ставок, но впоследствии акцент был перенесен на изменения в технологическом базисе производства.
Одной из самых интересных черт дискуссии о «длинных волнах» является то, как она идет в двух частях мира – в России и за ее пределами. Отмечу, что хотя число сайтов на русском языке составляет во Всемирной сети менее 6%, а на английском – почти 55%, Google выдает приблизительно втрое больше ссылок на Кондратьева и его волны в русском сегменте интернета, чем во всех остальных его секторах. Удивительно также, что, например, русскоязычная статья в «Википедии» на эту тему вскользь упоминает Шумпетера, но связывает развитие теории Кондратьева с такими титанами мысли, как беглый киргизский президент Аскар Акаев, советник президента России Сергей Глазьев, а также профессора Дмитрий Львов и Юрий Яковец; в то время как, например, та же статья на английском или немецком языке русских авторов (кроме самого Кондратьева) не упоминает вовсе. В общем, теория длинных волн отражает идеологическую борьбу не хуже, чем советская политэкономия в целом.
Если не вдаваться в детали, значимость этой концепции в России обосновывается тем, что мир якобы находится на рубеже смены пятого «технологического уклада» шестым («Уже видны ключевые направления развития нового технологического уклада, – пишет Глазьев, – биотехнологии, основанные на достижениях молекулярной биологии и генной инженерии, нанотехнологии, системы искусственного интеллекта, глобальные информационные сети и интегрированные высокоскоростные транспортные системы»), и именно в этот момент Россия должна резким рывком преодолеть свое отставание, «оседлать новую длинную волну экономического развития и вырваться из сырьевой ловушки» (статья Глазьева «О стратегии модернизации и развития экономики России в условиях глобальной депрессии»). Такого же мнения придерживаются многие «патриотически настроенные» экономисты, призывающие государство (предпочитающее пока жить за счет сырьевой ренты) использовать все возможности для того, чтобы Россия стала пионером этого нового технологического уклада.
Теория длинных волн отражает идеологическую борьбу не хуже, чем советская политэкономия в целом
Глазьева и его сторонников можно понять: смена технологического уклада всякий раз довольно радикально обесценивала ресурсы и активы, ценившиеся на предшествующих этапах. Достаточно вспомнить, что первые две длинные волны основывались соответственно на примитивном фабричном производстве (в основном текстильном) и на революции, произведенной паровой машиной (ни о первом, ни о второй уже никто не вспоминает). Однако построения отечественных авторов вызывают как минимум пять вопросов, относящихся непосредственно к теории волн.
