Carlo A / Getty Images
Помимо наполнения раздела «Книги. Коротко» с пересказами заслуживающего внимания нон-фикшена, Slon Magazine продолжает серию материалов, посвященных литературе. Критик Анна Наринская составила список книг, которые стоит прочитать этим летом.
Мало на свете найдется слов, звучащих глупее, чем слово «новинка», особенно применительно к книгам. Для читателя нова любая нечитанная книга – независимо от того, когда она издана и даже написана.
Более того, даже прочитанным некогда книгам свойственно обновляться, изменяться до неузнаваемости. Например, «Алиса» Льюиса Кэрролла в детстве и во взрослости – это два разных переживания, два разных опыта, в сущности, два разных текста. А что говорить о Толстом – «школьном» и «освобожденном»… Или о «Лолите», увиденной возбужденно юным или критично зрелым взглядом. Перечисление можно длить и длить – оно само по себе вполне занимательно.
Забавно, что списки этих самых книжных «новинок» обычно составляют перед сезоном отпусков – то есть тогда, когда необходимо что-то проверенное (чтоб уж без разочарований), которому к тому же позволительно быть длинным. И тут куда очевиднее взяться за «Жизнь и судьбу» (роман Гроссмана лидирует в списке книг, которые вроде бы считаются обязательными к прочтению, но всегда оставляются «на потом») или «Рукопись, найденную в Сарагосе» – вещь, настоятельным рекомендателем которой является Пушкин А.С., исключительно ценящий в книгах увлекательность. Так что к приведенному ниже алфавитному списку вышедших недавно книг предлагаю отнестись как к описанию дополнительных возможностей, инструкции для маневра. Хотя и тут имеются блистательные и совершенно неминуемые исключения – они оговорены отдельно.
1. «Азеф», Валерий Шубинский (М., Молодая гвардия, 2016)
Новая работа Валерия Шубинского, посвященная одному из самых загадочных (и самых отталкивающих) авантюристов начала века, обладает всеми замечательными качествами биографий, которые пишет этот автор. Шубинский занимает практически уникальное место среди производителей отечественного нонфикшена – он не проталкивает собственных исторических концепций, не играет в параллели с современностью, но и не скатывается в дайджест источников. Он соединяет реальные факты жизни персонажа с реальными картинами времени – и получается документальный роман в чистом виде. Правда, «Азеф» скорее документальная повесть, так что парой к нему надо брать вышедшего пару лет назад «Гапона» – получится симметрично и захватывающе.
2. «Аустерлиц», В.Г. Зебальд (М., Новое издательство, 2015)
Исключение из правила необязательности новинок. Самый великий роман нового века (вышел в Германии в 2001 году).
«Вроде как принято считать, что главная его тема – катастрофа европейского еврейства и то, что стало с теми, кому случилось жить вместо. Оно и так, и не так: по Зебальду, на месте совершившейся катастрофы, вытесняя и забывая все, что было здесь полчаса назад, живет каждый из нас. Его герои – исключенные, вытесненные, перемещенные лица мировой истории: евреи, эмигранты, душевнобольные, поваленные деревья, исчезающие ремесла, уничтоженные цивилизации. Его невероятная, ни на что не похожая проза (documentary fiction в авторском определении, ударение на оба слова) слеплена из чужих историй, поденных наблюдений и подслеповатых фотографий. В мире Зебальда нет иерархии, вещи и явления не делятся на ценное и бросовое, нужное и лишнее, актуальное и устаревшее; спасения в равной степени заслуживают все». К этим словам Марии Степановой, поэта и главного отечественного пропагандиста Зебальда, добавить почти нечего. Кроме того, что роман к тому же хорошо переведен Мариной Кореневой.
3. «Влюбленный агент», Виктор Пивоваров (М., Гараж; Artguide Editions, 2016)
Книга воспоминаний знаменитого концептуалиста, вызывающая у читателя практически нежные чувства – это удивительно человеческие тексты. Чтобы проникнуться, заинтересоваться ими, не нужно отдельного глубокого знания Пивоварова-художника – достаточно имеющихся иллюстраций. Здесь главное – мягкий и заинтересованный разговор, который рассказчик ведет одновременно и с читателем, и с самим собой. Пивоваров на бумаге делает то, что каждый из нас производит у себя в голове, но совсем не всегда выносит наружу. Автор «Влюбленного агента» раз от разу соотносит себя сегодняшнего с собой давнишним и себя давнишнего проверяет, оспаривает, а иногда осуждает. Это упражнение происходит практически в каждой мыслящей голове и в каждом не бестрепетном сердце, но очень редко становится публичным. И именно оно делает текст Пивоварова таким близким и проникающим. А иногда болезненно актуальным.
4. Избранные статьи, Григорий Дашевский (М., Новое издательство, 2015)
Критические тексты поэта и филолога Григория Дашевского, умершего два с половиной года назад. Поразительный памятник стойкости и вере в правду. В ту правду, что правда есть. Правда факта, правда этическая, правда искусства, правда чувства. Правда, не поддающаяся трактовкам. Что цель не оправдывает средства, что человеческая жизнь драгоценна, что любование злом – вещь вредная. Все эти простые вещи, которые мы боимся сказать, чтобы не показаться недостаточно изощренными и не понимающими тонкости. И которые Дашевский умудрялся сказать без морализаторства и злобности, а с блеском и благородством, присущими, правда, всему, что он делал.
5. «Калейдоскоп. Расходные материалы», Сергей Кузнецов (М., АСТ; редакция Елены Шубиной, 2016)
«Эта книга попросту невразумительный ворох разноречивых набросков… в третьей главе герой умирает, в четвертой – он снова жив». В недавно вышедшем романе Сергей Кузнецов исполнил мечту многих своих сверстников, в юности ушибленных Борхесом, – он написал свой «сад расходящихся тропок», книгу, формально соответствующую описанной в знаменитом рассказе Борхеса.
Это вполне увлекательное, хотя и многословное произведение, являющее собой законченный памятник нашим девяностым – не фактам (о них в книге ни слова), а их идеям, их атмосфере. Здесь все, что так страстно любили тогда: Серебряный век, Борхес, Париж 1968-го, нуар, Джим Моррисон, Хантер Томпсон и Кен Кизи, киберпанк, Кастанеда и Роджер Корман. И если в том самом рассказе Борхеса книга приравнивалась к лабиринту, то да, Сергей Кузнецов создал лабиринт имени своего поколения.
