Вздерни их повыше: американская система правосудия как частный ГУЛАГ

«Борьба с преступностью как индустрия. Вперед, к ГУЛАГу западного образца» Нильса Кристи в кратком изложении (М.: Центр содействия реформе уголовного правосудия, 2001). В пересказе использованы данные и из других работ Кристи.

Контекст

Норвежский криминолог Нильс Кристи – пионер компаративной криминологии, одним из первых занявшийся обработкой сравнительной статистики по правоприменению, работе судебной системы и количеству заключенных в Европе и Северной Америке. Именно он сыграл огромную роль в гуманизации правоохранительной и пенитенциарной системы Финляндии.

На конференции в Хельсинки в 1968 году Кристи заявил финским судьям и криминологам, что практикуемые ими жесткие приговоры, длительные сроки заключения и условия содержания были «по существу, российской традицией». В то время как в скандинавских странах количество заключенных на 100 тысяч жителей варьировалось от 44 до 69 человек, в Финляндии этот показатель составлял целых 160 (для сравнения: в современной России – 445). Организаторы конференции были шокированы этим выступлением.

Здесь нужно учитывать, что финнам исторически присущи глубокие комплексы по поводу своей «не вполне европейской» идентичности. Еще в 1908 году провинциальный американский прокурор протестовал против получения американского гражданства финнами, ссылаясь на их «монгольское» происхождение (в 1882 году в США был принят закон, запрещающий натурализацию лиц «китайской и монгольской расы»). Неудивительно, что подвергавшиеся расовой дискриминации финны стали – наряду с итальянцами и евреями – костяком анархистских, коммунистических и социалистических партий в США.

Идеи Кристи легли в основу финских реформ 1970–1980-х годов, в результате которых было значительно сокращено как количество тюремных приговоров, так и длительность сроков (за исключением насильственных преступлений). Сегодня Финляндия может похвастаться наименьшей долей заключенных на 100 тысяч населения среди всех европейских стран. Такой результат был достигнут не только благодаря гуманизации финской системы, но и из-за некоторого ужесточения, произошедшего в других скандинавских странах. Финны воспринимали свои реформы как символический разрыв с Россией и возврат к традициям Швеции, своей первоначальной метрополии. Парадоксальным образом Швеция в этот период несколько отошла от своей традиционной модели.

В книге «Борьба с преступностью как индустрия» Кристи обращается к американской системе правосудия и доказывает парадоксальную для постсоветского сознания мысль, что она является ненамного более человечной, чем ГУЛАГ. И, более того, становится со временем все более бесчеловечной. Насколько сильны аргументы Кристи, решать вам.

Что такое преступление

Политики, полицейские и прокуроры регулярно ссылаются на криминальную статистику для обоснования своих действий. Но что скрывается в реальности за этими цифрами?

С 1956 до 1979 года количество завершенных расследований по делам об оскорблении чести и достоинства в Норвегии снизилось более чем вдвое: с 32 до 13 в год на 100 тысяч населения. Возможно, люди стали внимательнее и добрее относиться друг к другу. Но можно предложить и другое объяснение: в современном обществе оскорблениям не придается особенного значения. Сегодня в Норвегии не принято бежать в полицию регистрировать каждое оскорбление, мало какие из зарегистрированных дел доводятся до конца расследования, и уж совсем ничтожное количество заканчивается штрафом или сроком.

Этот пример показывает, что и преступление само по себе является конструктом – это то, что общество готово считать таковым. И главная, но практически неизученная переменная, которая определяет эту готовность, – плотность общества.

Плотность общества

Обыватели нередко представляют себе преступность как «фундаментальный феномен»: совокупность «объективно» преступных действий. Эта интуитивно понятная позиция легла в основу множества этических и правовых систем, от Моисея до Канта.

Но даже те общества, которые официально исповедуют подобные принципы, на практике оказываются крайне непоследовательны в их претворении в жизнь. Самый простой пример – взаимоотношения в семье. Большинство детей совершают действия, которые с точки зрения формального права должны быть квалифицированы как преступные – сын без спросу берет деньги из родительского кошелька или бьет своего брата. Но мы по какой-то причине отказываемся рассматривать эти случаи с формальной точки зрения. Почему мы этого не делаем? Только потому, что мы достаточно много знаем.

Большинство детей совершают действия, которые с точки зрения формального права должны быть квалифицированы как преступные

В отличие от окружного прокурора мы знаем ситуацию в целом. Да, сын взял эти деньги, но они были ему очень нужны; он побил брата, но это потому, что тот его провоцировал; все его поступки вполне объяснимы с человеческой точки зрения, и правовые механизмы тут совершенно излишни. Но все это совершенно не обязательно верно в отношении другого, не нашего сына, а, например, чужого.

Таким образом, действия не являются ни преступными, ни непреступными сами по себе. Чтобы они стали таковыми, им нужно сначала придать соответствующий смысл – и ключевую роль в процессе придания этого смысла играет социальная дистанция. Она намного усиливает нашу мотивацию квалифицировать чьи-то действия как преступные, а человека, их совершающего, считать преступником. Если же дистанция невелика (семейные отношения – это предельный случай минимальной дистанции), нам гораздо сложнее трактовать чужие действия как преступления.

Рассмотрим еще один пример. Возьмем два одинаковых многоэтажных дома A и B в пригороде Осло. Первый из них строительная компания сдала в срок, выполнив все обязательства – жильцам оставалось лишь заселиться в готовые квартиры. Компания, строившая дом B, обанкротилась в процессе, так что жильцам пришлось самостоятельно устранять многочисленные недоделки – отделывать внутренние помещения, прокладывать коммуникации и т.д. В процессе они хорошо узнали друг друга и приобрели опыт коллективного действия – между ними установились связи, исключительные для жителей современных высотных кварталов.

Теперь проведем мысленный эксперимент: представим, что во дворе одного из этих домов играют дети под присмотром немногочисленных взрослых. Они видят, как мужчина среднего возраста сначала выпивает бутылку пива, а затем пытается справить нужду неподалеку от детской площадки. Как они поступят? Жители дома B узнают своего соседа Петера: в детстве с ним произошел несчастный случай, и он до сих пор ведет себя довольно странно, хотя и не имеет официального диагноза. Он продолжает жить со своей матерью Анной. Соседи знают, что Петер не представляет никакой опасности, и в описанной ситуации они позвонят его матери, чтобы она увела его домой. Но для жителей дома A ситуация выглядит совершенно иначе, и они, естественно, звонят в полицию, чтобы сообщить о развратных действиях в отношении несовершеннолетних. Происходит арест – и регистрируется еще одно преступление.