Анна Кузнецова и Владимир Путин на XV съезде партии «Единая Россия», 27 июня 2016.
Михаил Климентьев / РИА Новости
Новый детский омбудсмен Анна Кузнецова – жена священника, многодетная мать, благотворительница, оператор по распределению президентских грантов для НКО, – сразу же после вступления в должность помимо своей воли расширила кругозор десяткам, наверное, тысяч россиян. Многие ли еще в прошлый четверг знали, что такое телегония? И кто не знал этого к вечеру пятницы?
И вроде бы не так уж страшно, что новая защитница прав детей верит в «память клеточек матки» (позднее в интервью Кузнецова заявила, что не помнит о таких своих словах. – Slon). Страшно – по-настоящему страшно, – когда генералы из Академии Генштаба демонстрируют свою веру. Вот когда люди в погонах на круглом столе в рамках форума с демонстрацией новейших вооружений всерьез обсуждают, будто один из кандидатов в президенты США еще на прошлых выборах собирался натравить башкир и чеченцев на русских («башкиров» – пишут генералы в презентационных слайдах), развалить Россию и дискредитировать православие. Страшно – потому что новейшее оружие как раз в их руках. Страшно, когда свою темную веру проповедуют в редких интервью члены Совета безопасности. Эти люди могут нас убить, да и не только нас, потому что им надо спасать сибирскую нефть от Мадлен Олбрайт. А пензенская попадья убить нас не может – разве что повеселить.
Дальше, правда, выяснилось, что новый омбудсмен верит, будто СПИД – мистификация, аборт – убийство, прививки – зло, а «закон Димы Яковлева» – невероятное благо. Это, конечно, хуже: кое-какую власть ее должность все-таки предполагает, и людей, которые говорят: «Давайте сначала посмотрим, что она будет делать», хочется спросить в ответ: «А вы правда хотите это видеть?» Впрочем, выбора у нас все равно нет, и мы, конечно, посмотрим.
Но кое-что видно уже и сейчас. Власть – настоящая власть – не вчера ведь ухватилась за духовные скрепы. Просто в посткрымской России довоенные попытки поиграть в конфронтацию с Западом выглядят детскими шалостями. Но они были, эти попытки. И из них естественным образом вытекал курс на одичание, на откат к ценностям зрелого Средневековья.
