Прохожие на Арбатской площади, Москва. Фото: Евгений Самарин / РИА Новости
Пока Москва готовится к третьему этапу тотального благоустройства улиц, модное слово «урбанистика» докатилось до провинции. В Минстрое готовят проект улучшения качества среды в городах, Саратов чуть было не надумал стать урбанистической столицей страны, открываются специальные отделения при вузах и управления в администрациях. Казалось бы, вот она – победа добра над злом, человечности над бездушным девелопментом. На самом деле мы, конечно, имеем дело всего лишь с имитацией. Почему так вышло и как это изменить?
Причастность к городу
Современное градостроительство со всеми его неразрешимыми проблемами и противоречиями возникло на рубеже XIX и XX века, когда стало понятно, что системы обеспечения города настолько сложны, что справляться с ними без комплексного подхода невозможно. Современная же урбанистика сложилась в 1960-е в качестве оппозиции, а вовсе не дополнения к градостроительным институциям. Последние видели город функционально и схематично: здесь жилье, здесь рабочие места, здесь дорога, а здесь парк. Урбанисты стали городскими революционерами. Они взбунтовались против такого отношения и заявили: города построены для того, чтобы в них жили люди, и людям в городах должно быть хорошо.
Грубо говоря, они не соглашались с тем, что город – набор рациональных функций, утверждая, что потребности людей несколько сложнее и могут быть до конца поняты только ими самими. Большинство обоснований сводилось вовсе не к голословному гуманизму, а к веским экономическим аргументам. Люди, которые больше двигаются и дышат чистым воздухом, меньше болеют. Когда люди больше гуляют по улицам, они тратят больше денег. Когда люди лучше отдыхают и больше общаются друг с другом, они лучше думают и, значит, двигают экономику вперед. Когда люди по многу часов стоят в автомобильной пробке, их рабочее время пропадает, а они могли бы в это время делать что-то полезное. И так далее, продолжать можно долго. Урбанисты озаботились даже не проблемами озеленения, пробок и общественных пространств, а того, что сами они называли социальным конструированием.
