Фото: Tony Anderson / Getty Images
В середине июля американский научный журнал Neuron опубликовал статью, в которой переосмысливалась биология памяти. Ученые пришли к выводу, что в человеческом организме нет отдельного места, где хранилась бы память. В мозге память распадается на части, а воспоминания активируют те участки органа, которые и были активны в тот момент, когда происходил запомнившийся эпизод. Более того, ученые поставили под сомнение четкое разделение памяти на краткосрочную и долгосрочную. Republic поговорил с соавтором исследования, сотрудником Центра нейронаук и профессором науки о жизни Нью-Йоркского университета Николаем Кукушкиным о памяти, секретах концентрации и о том, как нейробиология влияет на наши решения.
– В последнее время очень много новостей от исследователей памяти. Недавно выяснили, что у белок и собак отличная память, что водка помогает запоминать и так далее. С чем связано, что так возросла интенсивность публикаций?
– Стало больше исследований мозга, они идут по экспоненциальной кривой. В частности, нейронаука в последние лет 15–20 выходит на передовицы научных журналов, и естественно, становится самой обсуждаемой темой в целом.
Но я бы не сказал, что именно исследований памяти в рамках нейронауки стало больше всего, просто потому, что очень-очень сложно проследить границы между памятью и непамятью. Все, что происходит с мозгом, так или иначе приводит к сохранению чего-либо в нем, это и есть память. Скорее вопрос о том, как это сформулировать и как преподнести.
– Какие основные открытия о памяти были сделаны за последние десятилетия?
– Нобелевская премия Эрика Кандела 2000 года стала критической точкой. Хотя эта работа была сделана в 70–80-х, она пришла в массовое сознание в начале двухтысячных. Кандел открыл молекулярные механизмы работы синапсов – мест контакта нейронов. Эти места помогают формироваться кратковременной и долговременной памяти. Важность работы Кандела в том, что впервые молекулярная биология и клеточная биология встретились с психологией. Исследовать такой вопрос можно «сверху», начиная с сознания и эмоций, а можно «снизу», начиная с молекул. Канделу пришло в голову выбрать в качестве модели не крысу или кошку – животных, по сложности нервной системы мало уступающих человеку, а морского зайца (моллюск, другое название – аплизия), чей мозг несопоставимо проще. Благодаря этому расстояние между «верхом» и «низом» удалось сильно сократить и в конечном итоге показать, как память, пусть и примитивная, устроена на молекулярном уровне. Это проложило дорогу для встречи молекулярной биологии и психологии в уже более сложно устроенных животных, включая нас самих.
Также за последние 10 лет мы научились читать то, что происходит в мозге, с достаточно высоким разрешением. Правда, мы можем анализировать максимум тысячу нейронов, а нейронов может быть миллиарды. Но у нас есть все элементы, чтобы считывать то, что происходит в мозге, по крайней мере, мыши. В общем, дальше нужно не копать, а расширять и осознавать.
– А в чем новизна вашего исследования?
– Мы описали взаимодействие между краткосрочной и долгосрочной памятью. До сих пор в биологии мы определяем долгосрочную и краткосрочную память очень категориально. Вот у нас есть краткосрочная память, есть долгосрочная, и каким-то образом краткосрочная должна превращаться в долгосрочную. Но мы говорим, что такой дихотомии нет. Есть огромное количество разных переменных в мозге, которые могут как-то сдвигаться, отклоняться от своего баланса, видоизменяться на время. Память – это оркестр всех этих штук, часть из них меняется очень быстро, а часть – очень-очень медленно. Создается лестница из таких изменений: краткосрочная память – это все, что существует на нижних уровнях; все, что работает очень быстро. Долгосрочная память – это все, что работает очень медленно.
