Заявления главы Чечни Рамзана Кадырова в защиту угнетаемых мусульман народа рохинджа в Ракхайнской автономной области Мьянмы и его критика официальной внешнеполитической линии Москвы на поддержку правительства этой страны, армия и полувоенные формирования которой как раз и осуществляют массовые репрессии мусульман, безусловно, большая политическая сенсация. Помимо рисков для Кремля и унижения для МИДа в ней есть и позитивный момент для российского общества.
В своем обращении в Instagram (в последствии удаленном, но сохранившемся в YouTube) Кадыров говорит следующее: «Если даже Россия будет поддерживать тех шайтанов, которые совершают преступления, я против позиции России. У меня есть свое видение, своя позиция». Кадыров добавил, что ему много раз писали с предложением ввести войска в Мьянму, однако единолично он принять такое решение не может. Он выразил уверенность, что «сегодня никто не будет поддерживать убийц и насильников», но призвал отнестись с пониманием к поведению государственных деятелей, так как «есть определенные нюансы государственной политики».
Расширение сферы влияния
Впервые за последние несколько лет о своем несогласии с официальной внешнеполитической линией Кремля говорит не записной «иностранный агент», не маргинал из несистемной оппозиции и не «грустный клоун» из системной, а «пехотинец Путина», занимающий особое место в иерархии российской власти. Кадыров, скорее несознательно, прорывает установившуюся с 2014 года постановочную завесу «всеобщего одобрения» любых, даже самых сомнительных и безрассудных внешнеполитических предприятий власти. Последний раз, когда в российской элите столь публично выражалось несогласие с официальной внешнеполитической линией, был в 2011 году. Тогда Владимир Путин в прямом эфире раскритиковал решение президента Медведева поддержать резолюцию СБ ООН о бомбардировках Ливии, а президент Медведев также под телекамеры ему на это возразил. В каком-то смысле можно сказать, что Кадыров учится у Путина. Тем не менее Кадыров сегодня запускает как бы снизу дискуссию по ряду казалось бы уже «забетонированных» проблем российской внешней политики.