Философ Александр Михайловский. Фото: из домашнего архива
В публичном пространстве все чаще можно слышать, что нынешний российский политический режим напоминает тот, который был в Германии 20–30 годов XX века. Многие российские интеллектуалы, как левого, так и правого толка проводят параллели между так называемой «консервативной революцией» и сегодняшними авторитарными тенденциями в России, полагая, что у них есть какие-то общие идейные, политические, экономические, социальные истоки. Чем на самом деле была немецкая консервативная революция? Была ли она хоть как-то связана с нацизмом? И есть ли что-то общее между консервативной революцией и тем, что сегодня происходит в России? Об этом политолог Артем Земцов поговорил с Александром Михайловским, философом, доцентом Школы философии НИУ ВШЭ, переводчиком и крупнейшим в России исследователем консервативной революции в Германии.
– Откуда взялся термин «консервативная революция»?
– В научный оборот термин вошел благодаря известной книге Армина Молера «Консервативная революция» – это его диссертация, которую он защитил в 1949 году под научным руководством Карла Ясперса. Молер написал этот труд, будучи ангажирован прежде всего идеями круга Эрнста Юнгера. Но сам термин придуман не им. Он встречается в речи писателя Гуго фон Гофмансталя «Литература как духовное пространство нации», которую Гофмансталь прочел в 1927 году. Консервативная революция определялась им как стремление к поиску прочных духовных связей, или скреп, в национальной общественной жизни. Речь можно рассматривать как диагноз европейскому обществу того времени, которое находилось в состоянии ценностной дезориентации после мировой войны.
Первая компонента движения – консервативность – означает совокупность ценностей, которые выражены и закреплены в институтах общества, отражающих некоторое духовно-историческое преемство народа. Это преемство выражается, прежде всего, в художественных образах поэтов, писателей и мыслителей. В этом контексте и предлагается понимать консерватизм – не как сохранение чего-то отжившего, а как поиск жизнеспособных начал, которые есть внутри национальной традиции.
– То есть, по сути, одно из оснований консервативной революции – это романтическая традиция?
– Безусловно. Гофмансталь вписывается в эстетический идеал fin de siècle (рубеж XIX и XX веков), органично сочетавший в себе элементы неоромантизма и неоклассицизма. Первые импульсы национального творчества восходят к романтизму с его обращением к истории как своего рода стихии народной жизни.
– А если говорить о революционной составляющей проекта?
– По мнению идеологов консервативной революции, диагноз общественной ситуации в то время был таков: без переведения процессов в плоскость революционного сценария – то есть коренного перелома, переустройства общества – атомизация, дезинтеграция будет оказывать все более разрушительное воздействие. Это связано с опытом проигранной Первой мировой войны, а также незавершенной революции ноября 1918 года. Германия так и не получила сильного государства, которое бы заботилось о сохранении корпоративных связей в обществе. По мнению консервативных революционеров, страна пошла по пути западного капитализма и парламентской демократии – пути, чуждому немцам. Идеологи этого проекта хотели ускорить националистические процессы, которые были выведены на поверхность благодаря Первой мировой. Консервативная революция – это идеология национальной динамики, которая при этом хочет черпать силы из национальной традиции.
