О чем и с кем бы мы сейчас ни говорили, получается разговор о коронавирусе или о правке российской Конституции. В разговоре с коллегами про новую Конституцию мы прошли стадию обсуждения юридической техники нового Основного закона почти так же быстро, как парламент и Конституционный суд, и остановились на вопросе: какая разница? Имеет ли вообще значение, какая у нас Конституция?
Два главных посыла одного из моих собеседников заключались в том, что, во-первых, Конституция 1993 года тоже принималась в угоду политической конъюнктуре, а во-вторых – что за все четверть века ее существования Конституцию у нас так и не научились уважать, и мне как адвокату должно быть это известно лучше, чем кому-нибудь. «Но ты как юрист, верующий в Конституцию, скажи, сколько раз судьи, следователи и другие госчиновники смеялись тебе в ответ, когда ты в судебных речах упоминал ее?» Что тут ответить? Постоянно смеялись, бессчетное количество раз. Особенно в новом тысячелетии. Но слышать и видеть, как смеются над законом – к сожалению, часть моей профессии, данность. Это не лишало меня права обосновывать свои доводы нормами Конституции, делать ее нарушение очевидным в том числе и для моих оппонентов.
Рояль может быть расстроен. Но если у тебя есть камертон, есть основания говорить о фальши и есть шанс этот рояль когда-нибудь настроить. Если же твой камертон завязан в узел, переделан в брелок, ты можешь чувствовать сколь угодно прекрасный нравственный закон внутри, но этого будет категорически недостаточно, чтобы возражать на незаконность действий на следствии или в суде.
Мне приходилось слышать разное про Конституцию, в том числе и от коллег, имена которых принято произносить с придыханием. Благодаря хлесткому ярлыку одного из них я стал «свидетелем Конституции», по аналогии со Свидетелями Иеговы, признанными у нас запрещенной организацией. Меня ничуть не расстраивает такая аналогия. Меня расстраивает лишь, что ирония в отношении основного закона может исходить от адвоката. А по поводу Свидетелей Иеговы я вспомнил вот что.