Кирилл Серебренников и Алексей Малобродский (слева) в Мещанском суде перед началом оглашения приговора по делу "Седьмой студии". Фото: Сергей Бобылев / ТАСС
Мещанский суд Москвы огласил приговор по делу «Седьмой студии». Режиссер Кирилл Серебренников признан виновным в мошенничестве в особо крупном размере и приговорен к трем годам лишения свободы условно и штрафу 800 тысяч рублей. Бывший гендиректор студии Юрий Итин получил три года условно и штраф 200 тысяч рублей, бывший генпродюсер Алексей Малобродский – два года условно и штраф 300 тысяч рублей. Бывшая сотрудница Минкультуры Софья Апфельбаум приговорена к штрафу за халатность и освобождена от наказания в связи с истечением срока давности. Суд удовлетворил иск Минкультуры о взыскании 129 млн рублей со всех фигурантов, кроме Апфельбаум.
Завершившийся процесс комментирует Андрей Архангельский.
На «Эхе Москвы» есть программа «Не так» (ведущий – Алексей Кузнецов) о громких судебных процессах прошлого, в том числе позднесоветской эпохи: над диссидентами, валютчиками и директорами гастрономов. Схожесть этих процессов особенно заметна с высоты времени – все они, как правило, совпадали с «общественными кампаниями». Язык советской юриспруденции называют «литургическим»; он должен подтверждать заранее известные выводы с помощью символических слов-маркеров, а виновные – соответствовать народному представлению о зле («работники торговли воруют» или «гнилая интеллигенция»). В деле «Седьмой студии» мы обнаружим знакомую по советским временам формулировку – «хищение в рамках организованной группы». Для более взыскательных есть современное уточнение – «обналичивание через фиктивные фирмы».
«Обналичивание не означает хищения», – повторяли адвокаты основной довод защиты. Символично, что ключевой обвиняемой – помимо реальных людей – стала заурядная финансовая операция. В обществе, где до сих пор не решен вопрос о капитализме (формально мы при нем живем, но при этом он продолжает порицаться), любая динамика, развитие, движение (а без «движения денег» нет, собственно, жизни) трактуется как заведомая махинация и обман. Театр – непрерывный технологический процесс, и без «обналичивания средств» (особенно с учетом инерции государственной системы финансирования) ничего нельзя сделать. Нельзя поставить пианино на сцене – не говоря уже о целом спектакле. При этом механизм «обналичивания» до последнего времени не был прописан законодательно: в итоге любого руководителя театра или продюсера можно обвинить в нарушении закона. Нельзя сказать, что так было придумано специально – но в итоге непрозрачность системы оказалась удобным инструментом превентивной угрозы, а значит – и формой идеологического контроля над культурой.
Однако дело пошло дальше: «Седьмую студию» обвиняли в фиктивности самих спектаклей. Сама эта мысль – «воровать на неосуществленном спектакле» – может прийти в голову человеку совершенно циничному, не верящему, так сказать, ни во что святое; но, кроме того – человеку, не знакомому с театральным процессом, который, в отличие от финансовых схем, совершенно прозрачен. Там нельзя ничего утаить – от сотен людей, задействованных в процессе, не говоря уже о медиа и публике. Казалось бы, это абсурдное обвинение – но оно опиралось, опять же, на массовый миф о новом искусстве вообще. «Все современное искусство – фикция, пустота, ничто» (в реальности эту мысль выражают, конечно, грубее). «Раньше была культура – а стало не пойми что, одни голые задницы», – так примерно это формулируется. «Все современное искусство есть обман в принципе – поэтому бери любого, не ошибешься».
