Александр Петриков специально для «Кашина»
Популярная легенда гласит, что именно «арабская весна» и особенно жестокое убийство Муаммара Каддафи (Путин сам о нем эмоционально писал в одной из предвыборных статей 2012 года) сделали «старого доброго» Владимира Путина тем Путиным, которого мы знаем последние восемь лет. Незапланированная рокировка 2011 года, возвращение Путина в президенты и последовавшая за ним псевдоконсервативная революция начала десятых – если бы не штык в заднице ливийского лидера, возможно, у нас бы все было иначе, но уж вышло как вышло.
Эта легенда, конечно, непроверяема, но двадцатилетний исторический контекст располагает к тому, чтобы в это поверить. У Владимира Путина противоречивые отношения с собственным обществом; это можно списать на гэбистскую травму – ну да, демиурги с соответствующими корочками с давних времен приучены презирать остальное беспогонное общество. Отношения Путина с прессой, с бизнесом, с партиями и политической системой вообще, с протестной улицей, с любыми внутрироссийскими институтами – у нас было двадцать лет непрерывных наблюдений, чтобы понять, вероятно, главную проблему Путина-президента – всем, кроме себя самого, Владимир Путин привык отказывать в субъектности, и любая возможность диалога или какого-нибудь еще условно равноправного взаимодействия кажется ему унизительной. Двадцать лет значительные усилия тратятся на избежание давления – никто не имеет права манипулировать Путиным, и во имя этого расходуются значительные усилия и ресурсы. Выдуманная или, по крайней мере, сильно искаженная картина мира принимается за реальную, и можно было бы ждать, что несходимость реальности и путинской картины мира оставят Путина в дураках, но нет – двадцать лет ему и его системе хватает сил на то, чтобы приводить реальность в соответствие с искривленным о ней представлением.
