
Александр Петриков специально для «Кашина»
В пять часов утра 19 января 1971 года дежурный по вологодской городской прокуратуре 21-летний старший следователь Вячеслав Меркурьев в присутствии понятых Гончарова и Бекбулатова вошел в незапертую квартиру 66 дома номер 3 по улице Яшина в Вологде. В прокуратуру позвонили из отделения милиции на Советском проспекте, куда пришла 32-летняя Людмила Грановская (в мемуарах и тематической литературе ее чаще называют по фамилии Дербина), сообщившая, что несколькими часами ранее она собственными руками задушила своего сожителя, 35-летнего Николая Рубцова, члена Союза писателей СССР и Литфонда. В квартире, где произошло убийство, следователь Меркурьев обнаружил беспорядок — перевернутый стол, разбитую банку с солеными помидорами, разбитую икону, разбитую пластинку Александра Вертинского, а на полу — тело мертвого мужчины. «Труп спиной обращен вверх. На трупе надета рубашка кирпичного цвета, темные брюки. Под головой трупа находится белого цвета пододеяльник, грязный. На горле трупа имеются множественные царапины». Дальше в протоколе — осмотр комнаты, 18 пустых бутылок от красного вина, из которых пахнет вином, то есть выпито все буквально накануне, покойный, очевидно, злоупотреблял алкоголем, да и сам рассказ Грановской при первом допросе — пили, подрались, «пьяный бросил кастрюлю с ухой мне в голову», — позволяет делать вывод о принадлежности убитого, как и убийцы, к низовым общественным слоям, и спорить с таким выводом трудно, пара жила бедно, мрачно и скандально. Но при этом — отдельная однокомнатная квартира в новой пятиэтажке, членские билеты престижных организаций в кармане пиджака и даже, как потом выяснит следователь, пять прижизненных поэтических сборников, три из которых выпущены московскими издательствами.
На самом деле прижизненных сборников было шесть, и первый назывался «Волны и скалы», его Рубцов принес при поступлении в Литинститут, и типографски отпечатанная собственная книга неизвестного в Москве ленинградского издательства «Бэ-Тэ» поможет молодому поэту поступить в вуз, а уже в посмертных биографиях в книгах конца семидесятых осторожные биографы будут писать, что некий поклонник, знавший Рубцова по вечерам творческой молодежи в каких-то рабочих клубах, устроил такую мистификацию — на добытом где-то списанном типографском станке напечатал в единственном экземпляре первую книгу Рубцова, а наивная приемная комиссия поверила, что книга настоящая.
Приемная комиссия, наверное, и в самом деле была наивная, но «Волны и скалы» были не милой мистификацией, а вполне подсудным по тем временам самиздатом. БэТэ, Борис Тайгин — легендарная личность, еще при Сталине отсидевший за нелегальное производство грампластинок крупнейший подпольный издатель Советского союза, человек, действительно владевший типографской машиной и действительно обожавший поэзию и зарабатывавший на ней. В начале шестидесятых он приличными тиражами выпускал и продавал и полузапрещенных будущих классиков, и эмигрантов, и молодежь, в том числе первый (тот же 1962 год, тираж два экземпляра) сборник Иосифа Бродского, включавший хрестоматийных ныне «Пилигримов», «Рождественский романс» и, между прочим, вот это:
Ты поскачешь во мраке, по бескрайним холодным холмам,
вдоль березовых рощ, отбежавших во тьме, к треугольным домам,
вдоль оврагов пустых, по замерзшей траве, по песчаному дну,
освещенный луной, и ее замечая одну.
И еще вот это:
Слышишь ли, слышишь ли ты в роще детское пение,
над серебряными деревьями звенящие, звенящие голоса,
в сумеречном воздухе пропадающие, затихающие постепенно,
в сумеречном воздухе исчезающие небеса?
Тайгин печатал это, а потом садился переплетать Рубцова:
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племен,
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времен.
И дети в роще у Рубцова тоже пели:
Как просто в прекрасную глушь листопада
Уводит меня полевая ограда,
И детское пенье в багряном лесу.
Возможно, впрочем, что самиздатчик Тайгин был первым и последним поклонником обоих одновременно, и поэтому даже не схожие, а буквально одинаковые мотивы в их ранней лирике мало кого интересуют, но вообще их действительно хочется сравнивать — и страдание, и признание у каждого было свое, но шли параллельными курсами с одной и той же скоростью и с понятно каким (мрачный юмор здесь вполне уместен — они и СССР покинули примерно в одно время) нюансом. В 1964 году Бродского осудили и сослали, Рубцова — отчислили из Литинститута. В 1971-м Рубцова убили, в 1972-м Бродский уехал. В 1987-м Бродский получил Нобелевскую премию, а песня «Я буду долго гнать велосипед» на стихи Рубцова стала тогда же одним из главных эстрадных хитов страны. В 1996-м Бродского похоронили в Венеции, а в 1998-м в центре Вологды поставили монументальный памятник Рубцову, окончательно зафиксировавший его посмертное официальное признание.
Возможно (если не брать двух понятно каких поэтов двадцатых годов, посмертно канонизированных в СССР), судьба Рубцова уникальна именно как случай почти моментального посмертного большого признания автора, при жизни балансировавшего на грани, а иногда и за гранью маргинальности. Неустроенный, пьющий, постоянно имевший неприятности, делавшие жизнь буквально невыносимой, и верх благополучия — когда за два года до смерти взяли на техническую должность в вологодскую комсомольскую газету и дали квартиру «вблизи пустого храма на крутизне береговой». У гремевшего в те годы Станислава Куняева было популярное стихотворение — «Если жизнь начать сначала, в тот же день уеду я с Ярославского вокзала в вологодские края, перееду через реку, через тысячу ручьев прямо в гости к человеку по фамилии Рубцов». Стихотворение Куняева много раз печатали в сборниках, и фамилия, не снабженная сноской, звучала как выдуманный образ доброго провинциала, с которым так весело выпить. Собственно, ничего больше за пределами круга знакомых о Рубцове при жизни известно и не было, а уже потом, в очередной статье о нем, Вадим Кожинов (главный тогдашний критик-почвенник пытался создать собственную, отличную и от советской, и от антисоветской, иерархию литературных звезд, и он Рубцову очень помог) вспомнит, как привел Рубцова домой, отец был не рад гостям и выгнал Рубцова, а Кожинов потом ему выговаривал — «это как если бы ты Есенина выгнал».
Но все-таки это был не Есенин. Природа и таланта, и славы была совсем другая, и здесь снова уместно сравнение с Бродским: оттаяла тридцатилетняя мерзлота, и в пространстве, казавшемся безжизненным, что-то вдруг зашевелилось, и там, где его просто не могло быть, возник поэт, вообще никак не испорченный советской антитрадицией, как будто серебряный век не прерывался, и не было ни советской власти, ни войны, а только течение Невы и шум царскосельских лип. Возникновение Рубцова можно описать этими же словами — советский студент, обожающий Тютчева и Фета, переводящий Верлена и мечтающий быть похороненным рядом с Батюшковым — он был тогда невозможен, но откуда-то возник. Там, откуда он пришел, не было жизни, только лагеря, леспромхозы, разрушенные церкви и послевоенные сироты в ватных телогрейках. А он, как будто вообще ничем не задетый, возвращает из ниоткуда давно уничтоженную поэтическую речь:
Вода недвижнее стекла,
И в глубине ее светло,
И только щука, как стрела,
Пронзает водное стекло.
Пять прижизненных сборников — все примерно вот такие, как бы ничего особенного, но все стихи — как будто они были всегда. В идеологизированном увечном обществе был даже не дефицит нормальности — она сама по себе становилась если не подвигом, то тяжелым сопротивлением, выдержать которое живой человек просто не мог, и конкретный криминальный случай с Дербиной-Грановской (которая отсидит, а потом долго будет писать никому не нужные стихи и мемуары об убитом ею поэте) — не более чем частный случай той неизбежности, которую в начале семидесятых было не преодолеть. Рубцова задушила жена, а потом умрет от «кофеиново-никотиновой интоксикации» Шукшин, потом повесится Шпаликов, попадет под поезд Константин Васильев, утонет Александр Вампилов — это не заговор КГБ, это гораздо хуже — невыносимость советской жизни в тот период выкосила именно «русский» фланг полуофициальной советской культуры. Наша национальная интеллигенция, возрождавшаяся в те времена (еще в пятидесятые ее просто не существовало) оказалась наименее приспособлена к советской реальности, вообще не подразумевавшей никаких возможностей для этих, скажем прямо, несоветских художников. Единственная прижизненная публикация Рубцова в толстом журнале — в одиозном кочетовском «Октябре» с подачи самого титулованного и признанного казенного советского поэта Егора Исаева, автора скучнейших монументальных поэм о борьбе за мир, и можно представить, как такой человек, случайно развернув очередную рукопись, прочитал «Россия, Русь, храни себя, храни» — что-то зашевелилось внутри, что-то заставило не пройти мимо, заставило бороться за публикацию. Тут уместно обратиться к постмодернисту Сорокину и представить эту сцену так, что по грудине Егора Исаева кто-то бьет ледяным молотом, и тот вдруг плачет, вспоминая, что у него есть сердце.
Посмертная слава с многочисленными переизданиями, эстрадными песнями, мемориальными досками (даже на Кировском заводе повесили — он там работал перед институтом), школьной программой — да, это был результат усилий, во многом политических и конъюнктурных. Рубцова вместе с какими-то, так в итоге и не взлетевшими современниками записали в «тихую лирику», которую было удобно противопоставлять «громкой», то есть стадионной, эстрадной, политизированной и потенциально неблагонадежной. Когда в предперестроечном кинохите «Змеелов» герой Александра Михайлова зачем-то брал в руки гитару и пел «Меж болотных стволов красовался восток огнеликий», это подразумевало безусловную положительность героя, чуждого всяким модным течениям и предпочитающего нечто родное и правильное — «тихая лирика» к тому времени была безусловной частью официальной литературы где-то рядом с «деревенской прозой» и символизировала обреченный советский консерватизм. Сейчас, когда это все уже не имеет значения, а сам Рубцов (как памятник, как экскурсионный маршрут, как предмет одержимости знаменитого местного бизнесмена Михаила Сурова, за взятку выкупившего и опубликовавшего цитируемое здесь уголовное дело об убийстве поэта, формально засекреченное до сих пор) стал региональной вологодской достопримечательностью, его место в пантеоне национальных поэтов, наверное, нужно долго искать — где он там, в чьей тени, — но когда найдешь, уже не потеряешь. Даже дату его смерти, узнав однажды, невозможно забыть — Крещение. Он и сам писал «я умру в крещенские морозы». Морозы там рифмуются с березами, но это совсем не пошло и не нелепо, с чем их, в конце концов, еще рифмовать, да и зачем.
Недалеко от памятника в Вологде на реке, может быть, до сих пор стоит тот ресторан-дебаркадер (в России их называют поплавками), в котором однажды задремавшего Рубцова разбудила официантка Катя — ну, как разбудила: он спал, подперев подбородок кулаком, и она толкнула его руку, он упал лицом в стол и проснулся. Такая неснятая сцена из фильма Шукшина или Шпаликова, а Рубцов — образцовый русский того времени наподобие тех, которых Куравлев или Леонов играли в фильмах Данелии — неустроенный, несчастливый, неблагополучный, и при этом прямой и законный наследник и того же Есенина, и любимых Тютчева с Фетом, и Батюшкова. Первый из преодолевших немоту.
Нельзя сказать, что молодёжь совсем не помнит русских поэтов:
https://motherrussia.ru/product/futbolka-mother-russia-esenin-chernyy
ну и тд
Не сочтите за рекламу, сам подобного не ношу в силу иных политических пристрастий.
Рубцов замечательный поэт. Евтушенко включил подборку стихов Рубцова в антологию "Строки века", очень хорошо отозвался о нем и его творчестве, гордился, что был первым публикатором его стихотворения. На его стихи написаны прекрасные романсы. "В горнице моей светло", Зимняя песня и другие. Глядя на все беды, которые мы переживаем сегодня, часто вспоминаю строчки из Зимней песни.
"- Кто мне сказал, что во мгле заметеленной
Глохнет покинутый луг?
Кто мне сказал, что надежды потеряны?
Кто это выдумал, друг?"
Пока живу надеюсь, что "В этой деревне огни не погашены"...
А сколь замечательно окончание "В горнице"
"Буду поливать цветы,
Думать о своей судьбе,
Буду до ночной звезды
Лодку мастерить себе…"
Мастерить лодку и выплывать из того морока, в котором мы оказались сегодня.
Статья хороша, хороши и ссылки на другие статьи из Русской жизни. Видно, уехав в эмиграцию надо писать о прошлой жизни, Бунин, вон, до нобелевской дописался. А на потребу дня, про Навального там, одни гадости получаются, а за гадости нобелевских не дают.
спасибо большое за статью. К сожалению, не знала творчества этого поэта (кроме песни про букет), очень Вам благодарна
Здорово написано.
Тяжела жизнь лириков в здешних местах, сколько талантов загубил совковый образ жизни - и не сосчитать! Спасибо, Олег, за сохранение памяти о таких людях.
Прочитал статью, а такое ощущение, что целый сборник хороших стихов. Спасибо, Олег Владимирович!
Спасибо, Олег, за прекрасную статью
Спасибо за статью!
.
Помню в отрочестве тоненький-тоненький сборничек стихов Рубцова и как мама мне сказала: "Его убили, какая-то женщина зарезала ...", и прочитанные из того сборничка стихи помню: "Ты с кораблем прощалась на ветру ...", "В горнице моей светло ...". На всю жизнь запомнил то полудетское еще чувство печали от известия о смерти поэта, стихи которого так меня потрясли!
Олег, душевное спасибо за такую статью. Посчастливилось - дома два томика Рубцова. А рядом - Николай Заболоцкий (тоже ожидающий своего возвращения)... Очень хочется верить, что им будет к кому возвращаться...
Вспомните, пожалуйста (а те, кому сейчас за 50, помнят) как в 80-ых по советскому ТВ и в газетах называлась Россия. Помните? Нечерноземье.
Произнесите это слово. Покатайте его во рту, как шарик тёплой мерзкой водки на похоронах одноклассника, которого толком не знал (и себя ругаешь, зачем припёрся), которую глотать не хочется, но обычай таков... Не. Черно. Земье. Советская мерзость. Как скрученные морщинистые старушачьи пальцы, покрытые пигментными пятнами. Коммунисты уничтожили Россию. Даже имя мертвеца их пугало, надо было подменить, переименовать, вас здесь не было, никогда! Вы никто! Русских нет! Вы теперь советский народ, который живёт в не-черно-земье.
.
Статья Кашина не о поэте Рубцове. Она о России. Убитой и замученной Бронштейнами, Джугашвили, Дзержинскими
Спасибо, как раз тут использую это же слово - https://republic.ru/posts/93475
Именно Данелии удалось создать этот точный и жуткий образ советского русского из той местности, которую в те времена официально называли Нечерноземьем – это бывшая Русь («Афоня» и «Тридцать три» сняты в Ярославской области). Неустроенные, потерянные, несчастные, запуганные, с отбитой волей – да, мы тогда были такие, и разглядеть это общее увечье, нанесенное русскому народу советскими экспериментами, только и мог такой художник, который понимал, что значит быть грузином, и обладал достаточным и тактом, и талантом, чтобы не с позиции превосходства смотреть на лишенных русскости людей Нечерноземья, а любить их.
Не очень понял. Черноземье это Курская, Белгородская, Воронежская и Тамбовская области. Если говорили "Нечерноземье" заменяя этим название "Россия", то эти территории не учитывалась, что ли?
Никто "нечерноземье" в смысле "Россия" не говорил, это термин для обозначения областей со специфическими проблемами сельской экономики и в целом сельской жизни. Там быстрее чем в других местах шла депопуляция и деградация сельской местности, поэтому в разговорах о сельских проблемах этот термин все время мелькал.
Кашин в комментарии дал ссылку на старую статью про Данелию, там пишет что говорили, заменяя. Звучит конспирологически. Сам я не помню, хотя 71гр. Термин точно из телека звучал, но контекста я по молодости лет не улавливал, так что не берусь ничего утверждать, но сама идея такой подмены кажется сейчас странной.
Впечатление подмены происходит потому что это действительно самая русская часть России, историческое ядро, Московия 16-го века. Ну дальше классика конспирологического мышления, "Совпадение? Не думаю."
Это часть Московского царства / России больше всего пострадала в "опричную пору" Ивана Грозного (разорение было страшное!), во времена Смуты (ещё страшнее!) "и далее везде". Закрепощение крестьян началось именно там и было наиболее интенсивным и длительным именно там.
.
Именно в этой части России империя "черпала силы" и "сосала соки" для перманентного экстенсивного расширения, отсюда и снижение доходов населения ещё в царскую эпоху по сравнению с преимущественно "нерусскими" областями (см. Эткинд, "Внутренняя колонизация").
.
То есть, эта беда началась очень задолго до большевиков, но в советское время необычайно обострилась, тут спору нет!
Моя память мне оставила такие воспоминания
а что ж Вы так про старушечьи пальцы? Они, поди, в этом нечерноземье копались много, вот и скрутило...
Юлия, я же про эстетику! И дерьмо, простите меня за такое слово, тоже полезно для нечерноземья. Как удобрение. Но не красиво же
красиво, Владимир, даже поэтично, я бы сказал. но фактически не верно, не называли так Россию в совке (к любителям которого меня очень трудно причислить). есть черноземные почвы, есть нечерноземные, которых, к несчастью, в России много больше первых, вот и все. так что, часть советского народа (меньшая), таки, жила в черноземье.
Моя память оставила мне воспоминания, что по ЦТ (центральному телевидению, сейчас то и понятия такого нет) слово «Россия» произносилось только как наименование СССР со стороны западной (то бишь, свободной, не коммунистической) элиты, как политической, так и культурной. И то в качестве прямой цитаты. Например: Как сообщает Би Би Си, Маргарет Тэтчер потребовала от руководства России бла-бла-бла. Или: по сообщению газеты «Монд» гастроли русского балета во Франции прошли с ошеломляющим успехом.
.
Для внутреннего употребления использовалось только «Нечерноземье». Например: прошёл слёт корреспондентов-рабкоров газет Нечерноземья.
.
То есть, «Нечерноземье» использовался не как сельскохозяйственный термин, что было бы оправдано, а как географически-территориальный ареал проживания некоего народа, который нельзя называть вслух. Обратите внимание на смерть этого термина с развалом СССР
Термин "Россия" действительно не использовали для современной РСФСР, в основном использовали в историческом контексте. И это было вполне рационально, поскольку термин было тяжело интерпретировать. Гадай каждый раз - это РСФСР, или весь СССР, или РСФСР минус национальные автономии, или еще минус вся сибирь и дальний восток, или минус Москва и Ленинград? Если же точная интерпретация не требовалась, во всяких названиях типа "Советская Росия" (газета), "Зори России" (санаторий), "гостиница Россия" и т.п. - очень даже любили использовать.
В плане брендирования отелей и спа вы правы (о боже, в 80-х эту мою фразу никто бы не понял), но я писал про язык на ТВ и в газетах
не-не-не, Тэтчер что-то требовать могла от руководства совсоюза, а не России, а вот про балет, да, он всегда был "русский", видимо, по наследству досталось...
вы, наверное, просто программу "сельский час" перестали смотреть, поэтому нечерноземье теперь и не на слуху ;) термин-то остался, просто теперь про накосы и удои меньше говорят...
правда, у меня нет ощущения, что всю Россию нечерноземьем величали, хотя звучало это слово гораздо чаще, это так.
Забил в поисковик Гугла «использование термина Нечерноземье». Нашлась статья из газеты с говорящим названием «Рабочий путь». Цитата:
«Термин «Нечерноземье» вошёл в обиход в 1974 г., когда ЦК КПСС обратил особое внимание на положение сельской серединной России. 29 областей и автономий стали официально называть «Нечернозёмной зоной РСФСР».
К 20-летию начала освоения целины комсомол получил лозунг: «Нечерноземье – твоя целина». Но странное дело: про сердцевину страны говорят, словно про саванну, где нужно строить дороги, жильё, больницы. Конечно, после войны и за 30 лет восстановить инфраструктуру непросто, но ситуация в нетронутых войной Владимирской и Вологодской областях ничем особо не отличается от Псковской и Новгородской.
Деревенские прозаики 1960-х прямо писали, что деревня надорвалась в коллективизацию и индустриализацию,и теперь в моду вошла тема возвращения долгов: это как уехавшие в города дети помогают оставшимся на селе родителям.»
.
https://www.rabochy-put.ru/society/64983-prizraki-nechernozemya.html
Владимир, прочитал коммент автора, должен признать, что вы точнее уловили настрой статьи, так что, в данном контексте, вы, безусловно, правы. А со ссылкой на статью из прошлого, вообще отпадают все вопросы.
Хороший текст.
Спасибо за встречу с прекрасным поэтом буду перечитывать и учить наизусть
Путано, но искренне. Спасибо!
У него вообще спутанность сознания. Но в поэтической историографии это выглядит безобидно. Когда же дело касается политики, тексты производят ужасающее впечатление.