Добровольцы "Голубой дивизии" на марше
Фото: Schröter, Biblioteca Virtual de Defensa / Wikimedia Commons
«Если вы увидите немецкого солдата небритого, с расстегнутой гимнастеркой и подвыпившего, не торопитесь его арестовывать — скорее всего, это испанский герой!»
Апокрифическая фраза, которую приписывают начальнику Генерального штаба вермахта Францу Гальдеру, может показаться почти издевательской, однако на самом деле в ней, кажется, сквозит не насмешка, а скорее мягкая ирония немецкого генерала в адрес союзников из испанской «Голубой дивизии».
В самом деле, 250-я дивизия испанских добровольцев (название «голубая» или «синяя» она получила из-за цвета солдатских рубашек) была известна как высокой боеспособностью, так и небрежной дисциплиной. В конкретных обстоятельствах зимы 1941 года, когда испанцы стояли на позициях в районе Новгорода, эта «небрежность» выражалась в том числе в грабежах, «хаотическом воровстве» и насилии над местным населением.
Об этом рассказывает в своих воспоминаниях один из добровольцев «Голубой дивизии» — русский эмигрант Владимир Ковалевский. Интереснейшие записки Ковалевского только что вышли в издательстве Нестор-История под названием «Испанская грусть: Голубая дивизия и поход в Россию, 1941–1942 гг.».
Владимир Иванович Ковалевский (1892 -?), кадровый офицер и ветеран Белого движения, покинул Россию с армией Врангеля в 1920 году и в конце концов осел в Испании. Участвовал в испанской Гражданской войне на стороне генерала Франко. В 1941-м Ковалевский, как и многие другие русские эмигранты, искренне поверил, что Гитлер хочет освободить Россию от «безбожной власти» большевиков — и потому является естественным союзником всех врагов коммунизма. (В защиту столь беспредельной наивности можно лишь напомнить, что о подлинных планах Гитлера — уничтожении либо порабощении всех жителей европейской России, Украины и Белоруссии — знали в начале войны лишь немногие члены нацистской верхушки.)
Желая принять участие в освобождении Родины, Ковалевский присоединился в качестве переводчика к «Голубой дивизии» и осенью 1941 был уже на Новгородчине. Здесь его идеализм очень быстро развеялся. В воспоминаниях отчетливо видна трагическая двойственность положения русского эмигранта на службе у оккупантов. Порядочный и незлой человек, Ковалевский искренне хочет помочь местным жителям, которых грабят и тиранят его же товарищи по оружию, и даже пытается спасти красноармейцев, выбирающихся из окружения…
С любезного разрешения издательства мы публикуем эпизод воспоминаний, где эти трагические противоречия проявились особенно ярко.
