Александр Петриков специально для «Кашина»

Для тех, кто не понимает, чего на самом деле стоят символы и святыни в путинском государстве – для них придумали процесс Игната Артеменко. То есть много лет единственным историческим эпизодом, единственной национальной святыней, имеющей значение для этого государства, была Победа 1945 года. Вкладывались в нее, канонизировали, украшали, выросло не одно поколение, которое эту святыню не оспаривает, для него она самая бесспорная – и в итоге по самому пустяковому поводу (ну, объективно – для пиар-сопровождения посадки Навального, сугубо утилитарное политическое «здесь и сейчас») всю святыню бросили к подножию судебного аквариума – топчите, мол, нам не жалко. Мы-то, допустим, и так догадывались, что вам не жалко, и все, что вы за эти годы наизобретали от ленточки до «Бессмертного полка», вам нужно исключительно для рейтинга и прочей социологии, но тут-то даже выборов никаких нет, и Артеменко этого вы сжигаете вообще без повода, чтобы было. Дело, конечно, ваше, но вы ведь и сами все понимаете, ага.

И на таком фоне заговорили о памятнике на Лубянке. Наверное, если бы это был первый такой случай, можно было бы всерьез – хм, Лубянка, памятник, интересно, давайте обсудим. Но нет же. Собственно, снос Дзержинского так и остался единственным за тридцать лет случаем, выходящим за пределы острых и при этом заведомо бессмысленных разговоров, а так-то – и Ленина сколько раз хоронили, и Сталинграду «историческое» (кавычки – потому что о Царицыне никто не вспоминает, хотя и зря) название сколько раз возвращали. Два года назад аэропорты переименовывали на фоне пенсионной реформы, чтобы даже самый невнимательный гражданин заметил, что если это государство вдруг заговорило о символическом, то оно решает какую-то очередную политическую задачу и ничего больше, потому что реальной исторической метафизики оно боится, шарахается от нее, не видя, наверное, в себе той силы, которая позволила бы ей всерьез вести себя так, чтобы ее слова и ее поступки оставались эпизодами национальной истории, а не ситуативными политическими решениями, интересными только политтехнологам. Все, что мы знаем о российской власти, весь опыт этих двадцати, да даже и тридцати лет располагает не относиться всерьез к тому, что она говорит о памяти, символах, святынях. Потолок ее и умений, и уверенности в себе – советский гимн с модернизированным текстом 2001 года, или георгиевская лента, превращенная в корпоративный (сначала как проект РИА «Новости», то есть буквально продукт корпорации, потом – уже как символ корпоративистского государства) сувенир. Люди, которые когда-то, поколения назад, изобретали двуглавого орла, или серп и молот, да хоть бы и свастику (ее – не изобретали, конечно, а приносили в политику из эзотерики) – те люди, даже если мы не помним их имен, остаются для нынешних хозяев России недосягаемыми исполинами. Канадский премьер Пирсон, которого у нас вообще никто не знает, сменил всего 56 лет назад британское колониальное полотнище с юнион-джеком в углу на известный нам, а тогда – только что нарисованный, новый флаг с кленовым листом – смог. Да даже Саакашвили меньше, чем двадцать лет назад, вообще из ниоткуда придумал нынешний грузинский флаг с крестами. Путин велик и всемогущ, Путину в подметки не годятся ни Пирсон, ни тем более Саакашвили, но представьте себе Путина, изобретающего для своей (своей, она же именно его, не чья-то, и тем, очевидно, обиднее) страны новый национальный символ – это просто невозможно. Каким бы всемогущим он ни был, его удел – пережевывать советское наследие. У него больше ничего нет и, вероятно, не будет.