Привет! Это новая рассылка журнала «Философия», пишет ее редактор Олег Никишкин.

Ханна Арендт писала в своей книге Vita Activa: «Для наших целей не имеет значения, сам ли Сократ или только Платон был первый кто открыл вечное как собственно центр метафизически-философской мысли. Всё-таки в пользу Сократа говорит то, что он – единственный в этом отношении, как и во многих других, среди великих философов, – никогда не думал о том чтобы оставить что-то письменное потомкам. Ибо очевидно ведь, что как бы ни утвердилось в средоточии мысли вечное, привязанность к нему подводит самого мыслителя в тот самый момент, когда он присаживается записать свои мысли; пока длится писательство, его дело не вечность, а забота об оставлении следов своей мысли потомству. Он на свой манер вступил в vita activa, он стал “деятелем” и подчинил себя тем самым правилам и нормам, действующим в vita activa и способным вести к долговечности и возможно к бессмертию, однако не к вечности. Но Сократ ничего подобного, как ни близко он стоял к политическому, как раз не делал. И это тем поразительнее, что явно Платон, а не Сократ открыл собственно противоположность между вечностью и бессмертием, а тем самым неразрешимый конфликт между жизнью философа и полисом, соотв. между βιος θεωρετικός и βίος πολιτικός».

Мне всегда было интересно, если некоторая мысль высказана персонажем диалога Платона и ни в каких других источниках не встречается, то как определяют, кто на самом деле высказал эту мысль: человек, на котором основан персонаж (тот же Сократ, например), или сам Платон? Как в принципе можно точно приписать что-то Платону?

Ученые уже достаточно поломали головы над этой проблемой, причем приходили к абсолютно противоположным выводам. Предлагаем почитать вам об исследованиях Дебры Нейлз, чья книга «Люди Платона» недавно была переведена на русский язык:

«Исторический» Сократ, или Удачливый «парень с агоры»

Сократ не связывал занятия философией с написанием текстов, которые только отвлекли бы его от общения. «Кем был Сократ? Парнем, философствовавшим на агоре…». Если он ничего не писал, то не от безграмотности, а потому, что его философский метод предполагает испытание собеседника (а не отвлеченных концепций), которое возможно лишь при устном общении.