Политолог Глеб Павловский прочел в Московской высшей школе социальных и экономических наук лекцию «Российская федерация и Евросоюз – два нестабильных проекта». Slon публикует эту лекцию с небольшими сокращениями.

Сейчас, как признают в Европе и как признают у нас в Российской Федерации, кризис. Кризис обычно предъявляет какие-то вещи, которые пропустили в предыдущее время, которые были на виду, но на них, может быть, не обращали внимания. Сегодняшний кризис позволяет рассмотреть в каком-то смысле заново эти явления – Евросоюз и РФ.

Проще всего начать с того, что Евросоюз и Россия в нынешнем виде – это практически сверстники, потому что Россия получила государственную независимость за несколько недель до того, как были подписаны Маастрихтские соглашения. Но это формальный признак, и сходство, может быть, совершенно не важное. Тем более что Европа шла к своему объединению очень долго – по меньшей мере, с конца сороковых годов, – и этот процесс был мотивирован серьезными этическими и политическими выводами из Первой и Второй мировых войн. Собственно, две мировые войны поставили Европу на грань вопроса о существовании. Было решено (в разных формах, в разных философиях, в разных политических тезисах), что эта модель взаимодействия государств дальше не может существовать в таком виде.

Еще один интересный момент – это крушение европейских элит. Они либо были на какое-то время дезавуированы, как немецкие элиты, либо скомпрометированы коллаборационизмом, либо ослаблены периодом войны. То есть в этот период существовала Европа с нечеткими границами, с массами, но без элит, которым еще предстояло вернуться и еще доказать свое право на существование – и неизвестно в каком составе. Элиты в мундирах, элиты аристократические, старые деловые элиты были под вопросом. Как ни странно, уже здесь есть некоторое сходство с ситуацией в РФ.

Но различие колоссальное: за два года до того, как Российская Федерация стала субъектом международного права, в Советском Союзе не было такой темы, как Россия в ее нынешних границах – она просто не обсуждалась, ее не существовало. Как известно, первым публичным словом о возможности независимости России была скандальная реплика писателя Распутина на съезде народных депутатов, где он выкрикнул: «А что будет, если Россия выйдет из состава СССР?» Это рассматривалось как хулиганский жест, а не как политическое заявление.

Однако уже через полгода были выборы в Российский парламент. Необычйно короткий срок, никакого эшелонирования, как в Европе, где очень рано было понятно, что политическое объединение невозможно и начинать надо с отдельных экономических соглашений. Но здесь возникает некоторое сходство в моральной ситуации – в ощущении финала. Российская Федерация возникает как способ закончить предыдущую российскую, или, можно сказать, русскую историю. Высказывание Путина, которое будет позже, о том, что не будет больше ни революций, ни контрреволюций – оно выражало пафос этого периода, когда хотели закончить все то, во что входил и советский эксперимент, советский опыт – опыт неудачный в целом. Но не было представления о том, как двигаться дальше.

С ранней перестройки идет поиск лидера с неограниченным мандатом

В послевоенной Европе на какое-то время возникает некоторый вакуум элит, который заполняет гуманитарная элита. Возникает очень интересное панъевропейское сообщество интеллектуалов, журналистов, философов, которые оказываются в идейном авангарде борьбы за единую Европу при всех различиях, при всей борьбе за и против коммунизма, за третий путь и так далее. Существует примерно тот же ландшафт, который существует в начале девяностых в России, – массы, которые не оформлены политически, считаются крайне опасными идеологическими, склонными к тоталитаризму того или иного вида.

В России тоже существует некий элитный страх перед массами. Массы являются опасными, потому что они не забыли свои финансовые и экономические требования, которые были в финале Советского Союза. Собственно говоря, это были не требования, это были обещания, которые шли сверху, обещания мгновенного расцвета при возвращении на правильный путь. Интересный вопрос: где экономика процесса установления баланса населения и элит? В Европе она находится в построении социального государства. На европейское социальное государство можно посмотреть как на элегантную политическую архитектурную модель, потому что оно обеспечивает перераспределение продукта и при этом гарантирует вынос элит, ограждает их от опасного соприкосновения с массами.

Что происходит в России? Если в Европе носителем проекта являются проевропейские элиты, то в России носителем этого проекта оказывается всего лишь один человек. Его еще нет, но его ищут, его хотят, его требуют. Начиная с ранней перестройки идет поиск лидера с неограниченным мандатом. Он объявляется не только квинтэссенцией демократии, но и гарантом нового социального процветания и благосостояния народных масс. Горбачев недолго остается в этой роли. Но оказывается, что эта роль очень устойчива и безальтернативна. Ищут лидера, который не будет равным среди других лидеров. Демократическое сообщество с самого начала имело два свойства: во-первых, оно несменяемо (когда один из участников переходит в другую партию, он не меняет свою идентичность – он, прежде всего, остается демократом). Во-вторых, это сообщество ждет вождя.

Собственно говоря, сама идея президента (честь авторства принадлежит Яковлеву с Горбачевым) становится очень популярной. Президент – это власть над властями. Он никогда не рассматривается как власть среди властей. И он носитель нового проекта – проекта новой России, который, только возникнув, сразу оказывается тотальным, единственным и чрезвычайно важным. Он настолько важен и значим, что не может быть поставлен под вопрос, исходя из каких-то принципиальных соображений. В центре этого проекта лидер, но лидер не может предложить экономическую форму для этого проекта, потому что не может обеспечить какой-то группе элит независимость и безопасность от народа. Этот процесс занял все девяностые годы.

Путин с самого начала сделал ставку на создание новой элиты

Поиск экономической и финансовой схемы, которая бы позволила бы элитам сепарироваться и подняться над населением, шел очень долго, схема не находилась до появления команды Путина. Команда Путина предлагает по-своему законченную экономическую схему. Надо понимать, мы говорим о торговле сырьем – это есть и было и при Ельцине. Речь идет о возникновении субъекта торговли. Должен появиться бренд. Этим брендом оказывается единая Россия – я говорю сейчас не о партии, а об идее того, что Российская Федерация в качестве единого понятия выходит на мировой рынок и в качестве единого понятия торгует всем, что есть в России, в том числе и тем, что производят частные компании. Это как бы аффилированный субъект с отчасти виртуальным, отчасти реальным понятием России.

А что в ней реального? Только ли телевидение, которое имеет три канала? Вертикаль власти? Нет, она не возникла за это время. Совершенно другая вещь – это система торговли и кредитования торговли сырьем, которая вся идет через правящую группу, или команду, как она теперь себя называет.

При этом, что очень важно, Путин с самого начала сделал ставку на создание новой элиты. Он не полагался на спонтанный процесс. Элита должна быть создана – он так это понимал. Ее нет – за исключением киноартистов, небольшого количества писателей, поэтов, которых, впрочем, нельзя пускать к политике. Но элита может быть создана из тех, кто от имени государства будет продавать его ресурсы, его возможности. Начав создавать эту группу, Путин обнаружил, что она не хочет выпускать доход из своих рук. И он заставил ее это сделать. Это первоначальный класс бенефициаров (я их называю премиальным классом), в него входили старые олигархи, мы знаем их всех по именам, и что самое важное – прокуратура тоже знала их по именам. Они были вынуждены оставлять деньги на Западе. Они хотели размещать деньги на своих именных счетах, но не получилось, и возврат денег в Россию тоже шел через западные финансовые институты. Путин никогда не верил в способность нашей деловой элиты разумно инвестировать полученные деньги.

Дальше начинается цикл кредитования под сырьевые продажи. И деньги поступают по той линии, которую принято называть вертикаль власти. На самом деле это определенное сообщество бенефициаров государственного кредита, которое тоже является посредником.

Куда идут основные деньги? Все-таки основные деньги не крадутся. Основные деньги идут в сектор, который можно назвать российским социальным государством, но у нас это отельный сектор. Этот сектор выделен в юридическом и административном отношении. Он создается искусственно одновременно с созданием правящего класса – примерно с 2000–2001 года. Он создается простым правилом: гражданин, который имеет административные титулы, прописку, работу или пенсионную книжку, получает право на гарантированное получение выгод от торговли государством сырьем.

В этом объеме нет значимой доли мелкого бизнеса или собственной экономической деятельности. Она рассматривается как поддерживающая деятельность, потому что государство с самого начала (и справедливо) считает, что те доходы, которые оно может обеспечить, достаточны для покрытия расходов. Что очень важно: зарплаты растут всегда немножко быстрее, чем рентабельность. Это, конечно, возможно только благодаря сырьевой премии. Но они растут при условии, что человек остается в рамках консенсуса. Этот консенсус является и политическим, социальное государство всегда выбирает одну и ту же правящую команду, и территориальным – люди не меняют своих мест, а внутри населенных пунктов не выходят по возможности на улицы (они могут находиться дома, смотреть телевизор и сидеть в интернете). Кстати, Путин всегда, вопреки инсинуациям, был сторонником интернета – сколько я его помню, ему очень нравился интернет, хотя он сам не хотел туда ходить. Интернет хорош тем, что это вторая реальность, которая расширяет какие-то возможности, закрывает потребности в разнообразии, в символическом потреблении, а в частности в конфликте и конкуренции: в интернете вы можете выступать в любых ролях и вступать в любые конкурентные отношения.

Что в итоге стало получаться? Стал расширяться наш теневой премиальный класс. Он вырос за годы Медведева, по моим оценкам, почти в десять раз. Главную роль здесь сыграл кризис и накачка ликвидностью компаний, в ходе которой число бенефициаров бюджета и власти очень сильно выросло. Это где-то от тысячи до двух тысяч человек. Но этот класс нелегален. Периодически он пытается рассказать о себе, но тут же прячется. Когда-то от его имени выступил Черкесов (скорее с упреками в адрес этого класса и его обогащения), иногда выступает Якунин. Но вообще этот класс выступает только через других людей, он не может открыто сказать, как однажды сказал Патрушев: «Мы – новое дворянство».

Но этот класс существует, он является получателем премий практически с каждого товара, проданного в пределах Российской Федерации. И это значительная премия. Например, по молоку это порядка 25%. Разумеется, не все 25% с цены продаваемого товара идут исключительно этим полутора тысячам человек, часть из них, конечно, распределяется по цепочке. Но эта коррупционная премия является в нашем случае иносказанием макроэкономической коррупции. То есть не взяточничество, которое обычно имеют в виду, оно на самом деле малосущественно, а прямое изъятие средств из межбюджетных отношений определенной группой лиц. У них тоже есть имена, но проблема не в том, что они прячут их от прокуроров – проблема в том, что прокуроры тоже среди них, и они не могут их объявить, и значительная их часть не может даже теоретически легализовать свою собственность.

Неподвижное социальное государство внизу голосует за власть, за Путина, который использует его как способ сдерживать премиальный класс и одновременно отделять его от населения. Населению периодически объясняют, что на него могли бы напустить эти самые элиты – и это тоже верно, могли бы. В последнее время это приобретает характер постоянного запугивания населения либералами, которые скопились во власти и вот-вот получат свободу рук.

Во всем этом, конечно, очень важную роль играют масс-медиа. Это постановка, в которой вы все отчасти зрители, отчасти участники, потому что наши масс-медиа не являются поставщиком информации. Они не являются и полем для представления существующих в стране проблем, позиционирования в отношении этих проблем. Они являются монопольным полем, в котором предметы обсуждения резко, искусственно сужены, в котором запрещен ряд методологий. Например, в наших масс-медиа запрещена серьезность. Нельзя серьезно обсуждать какую-то проблему. В лучшем случае вы можете истерически обсуждать ее на ток-шоу. Но это имитация: на самом деле никакого обсуждения не происходит, а главное, все это никак не влияет на принятие решений.

Команда Кремля воспринимает себя как единственного носителя проекта «Российская Федерация»

Ни Евросоюз, ни РФ не являлись организмом. И то и другое – это семейство субъектов, по-разному организованных, с разной правовой основой. В ЕС проблема началась, как сейчас видно, в связи с самим его функционированием и необходимостью обслуживания социального государства, которое является не изолированным сектором, а практически тотальным, но элиты которого вынесены за пределы национального государства и недосягаемы – ни путем выборов, ни путем оспаривания решений. Наши элиты существуют в нескольких видах. Премиальный класс невидим и прячется в сиянии Кремля. Существуют административные элиты, бенефициары бюджета, которые обслуживают социальное государство нижнею своей частью, будучи в него погружены. Но сегодня встает вопрос: удалось ли поставить на какую-то экономическую, политическую и демократическую основу Российскую Федерацию? И удалось ли то же самое сделать с ЕС?

В отношении ЕС я отошлю вас к обширной полемике по этому вопросу. Обсуждение дефицита демократии в ЕС – это очень старая тема, а сейчас к ней прибавились поиски европейского демоса. Но что является единой Россией сегодня?

Это в первую очередь социальное государство, которое представляет собой только часть населения: его задача – обслуживать легитимность элит, которых оно не знает, которые спрятаны от него и находятся где-то выше Путина и правительства. Или в стороне, или за их спиной. Социальное государство функционирует как часть мирового пузыря сырьевых цен. Этот пузырь раньше или позже схлопнется. У нас есть буферные резервы, я сейчас не хочу об этом говорить. Я хочу сказать, что на месте РФ сейчас существует несколько самостоятельных субъектов, каждый из которых имеет в определенном смысле мировую форму. Например, «Роснефть», которую только что возглавил Игорь Иванович Сечин; собственно говоря, он и построил в нынешнем виде «Роснефть». Это частично национальный субъект, а частично – мировой. Это субъект, который ведет политику и в Европе, и внутри страны, в том числе не только экономическую, и он самостоятелен, автономен от других субъектов, кроме того, он является центром пересечения договоренностей разных деловых групп.

Есть команда Кремля – это другой субъект, его не надо сливать с набором высших должностей в исполнительной власти и государственных корпорациях. Это самостоятельный субъект, очень компактный, но при этом чрезвычайно своеобразный, и его я знаю лучше других, может быть, потому, что какое-то время прожил в его чреве и был его частью. Команда Кремля воспринимает себя как единственного носителя проекта «Российская Федерация» – единственного, кто может вносить изменения в этот проект. При этом она все эти годы скорее сужалась, чем расширялась. Часть из ее участников перешли в состав премиального класса. Кто-то уходил в оппозицию, кто-то вообще в сторону, как я. Но она по-прежнему представляет собой остаток команды двухтысячного года, которая сохраняет определенную концепцию управления реальностью как управление через тему образов, которые сгруппированы вокруг Владимира Владимировича Путина. Путин – очень важный субъект, имеющий мировую легитимность благодаря тому, что здесь его признают 50-60 миллионов участников социального государства. Он выступает от имени всей России. Кроме того, он является в мире членом ряда важных клубов элиты, отделившейся от прежнего демоса и существующей отдельно.

Есть и другие части РФ, которые тоже надо назвать. Это, конечно, город Москва. Москва является самостоятельным субъектом Российской Федерации, я бы даже сказал – самостоятельной Россией со своим демосом. Этот субъект первый, раньше РФ в целом, построил социальное государство благодаря Юрию Михайловичу Лужкову. И первым переживает кризис самого этого социального государства и тех, кто должен его обслуживать, – местных активных элит, которые являются бенефициарами московской экономики, но требуют другого места в ней. Это мы видим сейчас даже на улицах, если не по телевизору.

Возникает несколько новых субъектов. Один из них – Дальний Восток. Другой – Кавказ. Не все они являются территориальными. И все они имеют разную правовую природу. Вопрос о том, каким образом ими управлять, оказывается кризисным и для проекта и Европейского союза, и для проекта РФ, потому что кризис управления перерастает в кризис организации. Именно теперь выясняется, что то, что казалось раньше организацией с высоким уровнем системности, было просто определенным способом управления, тесно связанным с набором конкретных ситуаций и конъюнктур. Вот момент, где мы находимся. Мои соображения связаны и с последними впечатлениями от формирования правительства, которое показывает высокую степень аутизма управляющей команды, – мы наблюдаем как бы потерю стыковки с набором тех субъектов, которыми они хотят управлять. Поэтому стабильность Российской Федерации, как и стабильность Евросоюза, – это открытый вопрос.

Я не думаю, что в Европе существует серьезная заинтересованность в отношении дезинтеграции РФ. Однако в наших элитах есть азартный расчет на то, что кризис Евросоюза будет таким же обширным, как и кризис Советского Союза, и это создаст новые возможности для нашей экономической внешней и внутренней политики. Какие именно возможности – при этом не продумывается, потому что наша команда – команда импровизаторов. Она пришла к власти, когда казалось, что ее ждет поражение, она несколько раз проходила через тяжелые моменты и в принципе от кризисов в мире не ждет ничего плохого. А ждет скорее, как профессор Плейшнер, гуляя по Женеве, только хорошего.

Посмотреть видеозапись лекции Глеба Павловского можно здесь.