Один из самых узнаваемых жестов в истории кино принадлежит ему. Вот этот, большим пальцем по губам. И еще тройная клоунская гримаса — открыть рот, растянуть его в неестественной улыбке, потом вытянуть губы трубочкой. «На последнем дыхании», ошеломительный полнометражный дебют экс-кинокритика Годара, сделал 27-летнего Бельмондо не просто звездой и лицом французской «новой волны» («не понимаю, что имеется в виду», говорил про «волну» сам актер), но сходу дал пропуск в вечность. В берлинском Музее кино есть зал, в котором несколько экранов парят как будто в пустоте, и фрагменты из киноклассики на них кажутся одним бесконечным божественным фильмом. Этот фильм невозможно представить без Бельмондо, без этого жеста и этой гримасы.
Двух французских актеров любили у нас больше всех — его и Алена Делона. Один был холодный красавец с надменной бровью, другой — паяц, пижон, ртуть, «образина»: смешное словечко из русского перевода «На последнем дыхании», которым он обзывает Джин Сиберг, подходило скорее ему; толстые губы, большие зубы, сломанный в боксерской юности нос — Жан-Поль сразу предстал хулиганом, который угонит любую машину и уведет из любой компании лучшую девчонку. Глупо напоминать, что картина Годара была революцией — такой свободы кино как до, так и после достигало нечасто. «Если вы не любите море, если вы не любите горы, если вы не любите город, катитесь к черту!» — говорил Бельмондо, обращаясь прямо к офигевшему зрителю, как будто между ними не было никакого экрана.
Ему невероятно, сказочно повезло родиться тогда как актеру, и что бы ни играл он потом, главное чудо уже случилось. Снявшись пять лет спустя в безусловно великом, но куда более умозрительном и менее чувственном «Безумном Пьеро», он расстался с Годаром, однако дальше были еще Луи Маль, и Франсуа Трюффо, и Ален Рене, а не только жанровые хиты вроде «Профессионала» — за которые, впрочем, его и любили.
Хотя настоящим «криминальным чтивом» было как раз «На последнем дыхании», кино, сведенное к схеме, жесту, порыву, каким-то базовым свойствам движущихся картинок. Кино как мясо, как секс, как воздух. Такое нельзя придумать, сыграть, можно только прожить — понимая, что все это кто-то придумал уже до тебя. Там не был нужен гений перевоплощения. Там нужен был молодой Бельмондо — как секс, как воздух, как мясо. В тот же год он сыграл у другого титана — у Питера Брука в «Модерато кантабиле», фильме, слишком академичном для буйного 1960-го, но показавшем разрыв между жизнью и жанром ровно тогда, когда Годар сшил их в цельный кусок. Жанна Моро не влюблялась там в Бельмондо, но заводила с ним безнадежную, обреченную связь в попытке вырваться из опостылевшей обыденности, прожить чужую историю с убийством на почве ревности, стать героиней бульварного романа. Жан-Поль — в большом пальто, с бокалом вина в одной руке и сигаретой в другой — казался в этой картине фигурой почти риторической, карикатурно литературной: редкий случай, когда его роль была второй, служебной, в дальнейшем он этого старался избегать. Фактура играла и тут, но видно, как ему было тесно — не то что в подаренной Годаром роли Мишеля Пуакара, который был чистой схемой, росчерком, наброском, но жил и умирал всегда здесь и сейчас.
Страшно подумать — этим фильмам уже за 60, Бельмондо прожил 88, большая жизнь. Два официальных брака, еще четыре долгих союза, четверо детей; младшая родилась, когда актеру было 70. Девять десятков фильмов, во многих из которых он был сам себе каскадером. Мы видели его заматеревшим и постаревшим, видели даже самопародию — на пару с Делоном в фильме «Один шанс на двоих», где звезды комично соревновались за роль отца оторвы Ванессы Паради. В жизни, как любили заметить критики, они как будто махнулись ролями: хулиганом в юности был как раз Ален, а Жан-Поль — скорее мажором из культурной семьи (отец — известный скульптор). Иначе говоря, у каждого наверняка есть свой Жан-Поль Бельмондо, но если вы не любите Мишеля Пуакара, не любите море, не любите горы, не любите жизнь, то катитесь к черту!
Что еще почитать:
Долгая жизнь. Фильм «Мужчина и женщина: лучшие годы» дает надежду, что время разрушает не все, по крайней мере не сразу
Сан Диего. Памяти Марадоны, художника вечного барокко
«Чунгкингский экспресс»: на самом деле все мы выросли в Гонконге. Дискуссия «Отдела культуры»