Владимир Путин / kremlin.ru
На неделе, богатой событиями на фронте «спецоперации» (на суше и на море), кое-что заметное происходило и в российской экономике. Не прошло и двух месяцев после ввода российских войск на Украину, как власть начала открыто признавать масштаб трудностей, с которыми столкнулась страна.
Не то чтобы в риторике официальных лиц произошел радикальный перелом. Допустим, Минпромторг, реагируя на перекрытие наземных путей (вдобавок к воздушным и водным) для грузопотоков на западном направлении, лишь «фиксирует определенные сложности, обусловленные отказом от сотрудничества со стороны ряда крупных международных перевозчиков». Важнее, что 80% телевизоров на российском рынке, заявили на неделе в этом министерстве, производятся здесь же — так что не переключайтесь (интересно, будут ли чиновники гнуть свою линию в случае принятия законопроекта об уголовной ответственности за исполнение антироссийских санкций, из-за чего местные производители техники рискуют лишиться 95% импортных компонентов).
«Мы — можем», — машинально ответил пресс-секретарь президента Дмитрий Песков на вопрос телеведущего Павла Зарубина в воскресном эфире, может ли Россия, в отличие от СССР, «сдюжить» в противостоянии с Западом.
И все же нельзя не заметить растущего замешательства и даже тревоги в том, как власть убеждает себя (и телезрителей) в способности со всем справиться. По крайней мере, это чувствовалось в состоявшемся на днях выступлении первого зампреда правительства Андрея Белоусова в Совете Федерации.
«Очевидно, замысел наших геополитических противников состоит в том, чтобы максимально изолировать Россию от мировой экономики. Буквально вырвать ее из мирохозяйственных связей. Запустив тем самым процессы деградации и распада нашей экономической системы. По сути, предпринята попытка организовать глобальную блокаду России, состоящую, схематично, из четырех колец».
kremlin.ru
Эти «кольца враждебности», отсылающие к творчеству писателя Владимира Войновича (в сатирической антиутопии «Москва 2042» их, правда, было три), означают блокаду четырех типов:
Финансовую: «Заблокировать доступ к финансовым рынкам и отсечь от финансовых расчетов. Поставить "вне закона" российские системообразующие банки».
Торговую: «Разорвать внешнеторговые связи. Максимально ослабить экспортный потенциал. Отсечь Россию от источников импорта критически важных товаров и услуг».
Транспортную: «Заблокировать важнейшие транспортные коммуникации. Прежде всего, авиационное, морское и автотранспортное сообщение». (Не упомянуто железнодорожное, хотя
в обнародованном на неделе ответе правительства на запрос Совфеда отмечается, что из-за санкций «в сети ОАО РЖД более 150 тысяч порожних вагонов простаивает без грузовых операций»).
Гуманитарную: «Разорвать контакты между людьми. Полностью свернуть общение в научной, культурной и образовательной сферах». (В подтверждение этих слов президент РАН Александр Сергеев заявил, что большинство западных стран «заморозили» контакты с российскими учеными, и не только западных: «К сожалению, прямо могу сказать, что наши китайские научные коллеги тоже нажали на паузу, и в течение последнего месяца мы не можем выйти на серьезные обсуждения, несмотря на то, что у нас было выстроено прекрасное сотрудничество с регулярным общением»).
За экзистенциальной частью повестки последовала конструктивная, но и она, объективно говоря, прозвучала до крайности неубедительно.
Так, Белоусов уверен, что абсолютная блокада невозможна: «Невозможно изолировать Россию, шестую по величине экономику мира (имеется в виду ВВП, рассчитанный по паритету покупательной способности. — Republic), от глобальной экономической системы, и события последних полутора месяцев об этом четко свидетельствуют». До какой-то степени это действительно так — учитывая активизацию РФ на индийском направлении, а также общие сомнения в том, что развивающие страны в Латинской Америке, Африке и Азии наотрез откажутся расширить экономическое сотрудничество с Москвой. Однако, как справедливо заметил на днях журнал Economist, четыре десятка государств, которые выступили против или воздержались от голосования в поддержку мартовской резолюции ООН «Гуманитарные последствия агрессии против Украины», имеют низкий подушевой ВВП, не обладают достаточным технологическим потенциалом и не могут рассматриваться в качестве полноценной замены разрушенным торговым связям России и Запада.
Странное впечатление также оставляют слова вице-премьера о «необходимости погасить шок и не допустить панику» — как будто после восьми недель нараставшего санкционного давления и исхода международного бизнеса гражданам России только сейчас начала открываться горькая правда о новой жизни в «кольце врагов».
При этом самым удивительным выглядит пассаж Белоусова о стоящей перед правительством задаче «по обеспечению роста экономики, ее качественного развития». Ведь за день до выступления вице-премьера перед сенаторами отчитывался глава Счетной палаты Алексей Кудрин. Он пояснил, что звучащие сейчас оценки падения российского ВВП по итогам текущего года колеблются в диапазоне от −8% до −10%, и они еще не самые пессимистичные (Белоусов не углублялся в прогнозы, хотя и признал, что в промышленности и торговле спад составил порядка 11%, в других секторах — 9–10%).
Андрей Белоусов и Алексей Кудрин / kremlin.ru
То есть путинская «спецоперация» не просто отняла значительную часть роста предшествующего десятилетия — и без того весьма скромного, в среднем 1,8% ВВП в год, но и на неопределенный срок сделала невозможным возвращение страны на те слабые экономические позиции, которые она имела до 24 февраля. «Российская экономика находится в болоте, поэтому не может упасть с обрыва», — предположил однажды экономист Сергей Гуриев. К сожалению, он ошибался. В свежих Хрониках госкапитализма:
