Демонстрация на годовщину Октябрьской революции в Свердловске, 1947 год
Фото: коллекция Андрея Цацурова
«Иногда бдительные граждане сами доносили на сотрудников НКВД и ломали тем карьеру»
— Сейчас в российском обществе с новой силой проявился феномен доносов. Многие проводят параллели со сталинскими временами, вспоминают пресловутые довлатовские «четыре миллиона». Насколько это уместно?
— Моё убеждение, что люди писали, пишут и будут писать доносы всегда, в любых государствах. Всегда будут личные ссоры, конфликты на работе, всегда найдётся место зависти и мести. В закрытых тоталитарных обществах их процент, наверное, окажется выше. Но это не отменяет факта, что доносят и в правовых государствах. Просто в других условиях такие кляузы рассмотрят по существу или вовсе не придадут им значения, если они откровенно абсурдны.
Первомайская демонстрация на свердловской улице Карла Либкнехта, 1927 год
Фото: Государственный архив Свердловской области
Если брать конкретно сталинский СССР, то нужно разделять временные промежутки. Самая массовая репрессивная операция согласно приказу НКВД № 00447 («Операция НКВД СССР по репрессированию антисоветских элементов». — Republic) началась в июле 1937 года и продолжалась до октября-ноября 1938 года. И я считаю, что доносы не играли тогда существенной роли.
Почему? Да потому что сверху в региональные управления госбезопасности спускались квоты. Людей арестовывали по конкретным признакам и категориям: социальному происхождению, национальности, партийной принадлежности, бывших белых и царских офицеров, имевших родственников за границей, и так далее.
Доносы здесь были не нужны, сотрудники НКВД и так знали, на кого заводить дела. Доносчики в то время могли даже мешать.
Например, отдел работает по «польской линии», а тут поступает «сигнал» на человека, которого никак с Польшей не свяжешь. Сам не поляк, жена не полячка, никто из близких не поляки хотя бы наполовину. И фамилия не на «-ский» кончается, и даже где-нибудь в Минске сроду не бывал, не говоря уж о Варшаве. Но всё равно нужно допрашивать, работать с материалами, отвлекаться. В этот период у сотрудников НКВД стояла задача оперативно дать необходимое количество дел по I и II категориям (имеются в виду приговоры к расстрелам и лагерным срокам соответственно. — Republic).
Иногда происходили трагикомические случаи, когда бдительные граждане сами по пустякам доносили на сотрудников НКВД, что ломало тем карьеру.
— ???
— Такой случай приведу. Летом 1939 года в Сочи в санатории отдыхал фининспектор Свердловского НКВД Василий Тягунин. Там он перебрал с пивом, что-то не то рассказал случайным знакомым-комсомольцам о расстреле Бухарина. Те позвали милиционера, Тягунина задержали.
Свердловские чекисты и члены спортивного общества «Динамо» с жёнами на отдыхе в Крыму. Ливадия, март 1940 года
Фото: архив семьи Котовых / Фирсовых
Милиционеры, как понятно из документов, хотели ограничиться предупреждением и отвезти Тягунина из отделения обратно в санаторий. Наверное, испугались, когда поняли, что перед ними чекист. А тот уже вошёл в раж, требовал вызвать прокурора и местного начальника НКВД.
Увидел у кого-то из сотрудников на груди Орден Красного Знамени и заявил, что награда красная, потому что её владелец много рабочей крови выпил.
Матерился, кидался на милиционеров. Тогда одному из них по фамилии Коркачёв, как он сам потом написал в рапорте, «пришлось применить джиуджицу» (прямо так, через «ц»), и Тягунина арестовали. Бумаги на фининспектора отправили в Свердловск. Его осудили за антисоветскую агитацию. Приговор был мягкий: всего четыре года лагерей. Отбыл срок, потом при Хрущёве попал под реабилитацию.
