«ИСХОДники». Истории русскоговорящих ЛГБТ+ людей, бежавших из-за войны и гомофобии в Евросоюз

После распада СССР в бывших его республиках ситуация с правами ЛГБТ+ людей складывалась по-разному. Страны Балтии ушли далеко вперед, Россия, либерализовавшаяся в 90-х, уже с конца нулевых стала резко откатываться назад, и пока не криминализировала сами отношения, но положительное и даже нейтральное отношение к гомосексуальности законодательно наказуемо. Хуже всего ситуация в некоторых странах Центральной Азии, где, например, в Туркмении или Узбекистане сами гомосексуальные отношения уголовно наказуемы.

Отправной точкой нашего проекта послужило то, что количество покинувших Россию уже соизмеримо с первой волной эмиграции из России, которая была в начале прошлого столетия. Считается, что белая эмиграция — великий русский исход — насчитывала к середине 1920-х годов около 2 млн. человек. В нынешнем столетии мы являемся современниками очередного «исхода»: число покинувших страну после «рокировки» Медведев-Путин, аннексии Крыма и российской агрессии в отношении Украины уже соизмеримо с этой цифрой. Согласно данным экспертов, 80% уехавших из страны — люди в возрасте 25–45 лет, из которых пятая часть имеет ученую степень, а остальные практически все — высшее образование. Отсюда и название проекта с отсылкой и к этому исходу, и к термину «исходники» — исходному, первоначальному материалу, исходному коду, что составляет основу чего-то, как эти умные и образованные вынужденные уехать люди составляют основу демократического общества.

В итоге в поисках наших участников, мы нашли их в Армении, Беларуси, Грузии, Узбекистана, Украине, проект расширил географию, и мы решили показать и рассказать истории русскоговорящих ЛГБТ+ людей, по разным причинам уехавших из бывших постсоветских республик. Фотографическая часть проекта — один типичный день из жизни героев, текстовая часть — рассказ о себе, отъезде из страны и его причины и нынешняя жизнь на новом месте.

Вероника и Александра

Справка: Вероника (25 лет) и Александра (29 лет, имя изменено по просьбе участницы), семейная лесби-пара, проживающая в Париже, Франция. Вероника — художница, работающая в игровой индустрии. Она из Санкт-Петербурга, где жила последние годы с мамой. С Александрой Вероника познакомилась в сети, где они пару лет общались, а с весны 2021 года у них уже завязались отношения. После этого Вероника ездила несколько раз к Александре в Украину и надеялась туда вскоре переехать. Сейчас она запросила убежище во Франции. Александра — политологиня, феминистка. Она родом из маленького города, но долго жила в Киеве. Во Франции находится по временной защите.

Вероника и Александра в парке после церемонии бракосочетания в мэрии 19 округа. Париж, 14 января 2023

Вероника: Я делаю концепты для игр, разрабатываю, как они будут выглядеть. Для себя занимаюсь какими-то феминистскими штуками, читаю книжки по истории. Когда мы познакомились с Александрой, я тогда расставалась со своим парнем, с которым я встречалась девять лет. Несмотря на то, что какого-то сексуального влечения у меня не было, все равно я была к нему привязана. Просто я тогда поняла, что больше нельзя встречаться в ситуации, когда мне нравятся девушки. Я ему рассказала об этом, и он меня бросил сразу.

После того, как с Александрой завязались отношения, стали думать, как мне переехать в Украину. Это оказалось сложно: там какие-то нереальные условия даже в плане рабочей визы — нужна была зарплата около 180 тысяч рублей. Это много не только для России, но и в Европе. Очень сложно было найти такую работу, и я так и не нашла. В тот момент мы поняли, почему важны браки. По браку можно очень легко переехать: ВНЖ дают практически сразу и не выгонят тебя из страны потом. Но в Украину я так и не переехала — правда, я успела туда прорваться до начала войны. 21 февраля сказали, что созывают какую-то фигню в России внеурочно. Мы думали, что будет война, боялись, что введут военное положение, и я не смогу выехать.

Я очень сильно испугалась, чувствовала себя сумасшедшей. Мама очень волновалась — я же в Украину собиралась ехать, она боялась, что меня убьют на войне. Я поехала в Беларусь, и было страшнее всего, что я просто не проеду. И в тот момент, когда я была в Беларуси, уже говорили, что в Украину не пускают никого — только если муж или жена. Я думала, что все равно поеду — на автобусе — и там попробую доказать, что у меня там девушка, что это срочно. А на границе всех просто пропустили, даже мужчин, хотя обычно там докапывались, кого-то не пропускали. В автобусе все люди были такие… загруженные, очень перепуганные. Когда я почти приехала в Киев, его начали бомбить. Было очень страшно. И когда мы уехали в Западную Украину, было чувство, что нас разделят, меня упекут в тюрьму или вышлют, потому что идет война, потому что я россиянка, у меня ВНЖ не было — очень подозрительно, я через Чернигов заехала, откуда потом было наступление.

Сейчас мы во Франции, я запросила убежище — не вижу возможности ехать в Россию. И в Украину даже после заключения брака с Александрой попасть будет очень сложно, и мне лично страшно ехать из-за того, что я россиянка. Я не могу общаться с людьми из Украины спокойно: если я не рассказываю, откуда я родом, я чувствую, что я обманываю, если я расскажу, боюсь, что со мной перестанут дружить. Каждый раз не знаешь, кто как отреагирует. Мне важно одобрение в обществе, иначе мне страшно. В ближайшее время мы планируем остаться во Франции, пока это возможно.

Здесь нам помогали две ЛГБТ-организации — это Urgence Homophobie и Ardhis. Ardhis мы сами нашли в интернете, а с Urgence Homophobie нас связали, когда мы обратились в «Квiр Свiт» и описали нашу ситуацию. Они нас связали с волонтером во Франции, а он нам рассказал, что можно убежище запрашивать, и связал нас с Urgence Homophobie. Человек оттуда нам помогал со многими вещами: с адресом, с тем, чтобы пожениться, с беженством, документы подавать вместе с нами ходил. А из Ardhis нам помогали с женитьбой. Нас долго не хотели женить, нам попалась, видимо, гомофобная мэрия, у нас требовали все больше документов, требовали документы, которые мы не можем предоставить, и уже две организации начали с ними связываться — и в итоге нас поженят (на момент публикации героини уже заключили брак, прим. ред.). Это была долгая борьба длиной в полгода. На той неделе у нас будет бомжовская свадьба — у нас нет денег.

Я очень скучаю по маме, из-за чего реально я прямо плакала много. По бабушке тоже скучаю, она у меня болеет. Скорее всего, она умрет через несколько лет, и я волнуюсь, что с ней не увижусь. Я когда уезжала, была в таком шоке и так сосредоточена на том, чтобы уехать, что я даже нормально не попрощалась. Еще я скучаю по тому, чтобы кофе покупать с собой. По улице гуляешь просто, спокойно, можешь кофе купить попить, скучаю по городу Александры и тому, как мы жили там вместе. По ее квартире и кафешке, куда мы ходили: по приятной спокойной повседневной жизни.

Вероника и Александра отмечают бракосочетание в кафе. Париж, 14 января 2023

Александра: Я занимаюсь различной деятельностью в интернете, феминизмом — у меня есть несколько групп разных в соцсетях. Еще мы начали делать женские феминистические журналы вместе с Вероникой. Кроме этого мне очень интересна еда, кулинария, здоровье, то, что связано с телом.

С момента, когда мы встретились с Вероникой, до момента, когда началась война, прошло полгода, из которых мы прожили вместе три месяца, которые можно по безвизу. Все время думали, как бы Веронике переехать ко мне в Украину.

Вероника пересекла границу за час до войны. Сначала мы просто на запад Украины поехали, думали какое-то время там переждать, но потом нам пришлось уехать в Европу, потому что и там начали ракетами бомбить. Во Львове нас пустила пожить на какое-то время знакомая знакомой. Мы боялись говорить, что Вероника из России, но потом сказали. Три месяца жили там, ходили волонтерством занимались на вокзале. Были воздушные тревоги, но из-за того, что у Вероники российский паспорт, мы не могли войти в бомбоубежище, потому что там паспорт проверяют. Если бы увидели — забрали бы ее. Сидели в ванной во время воздушных тревог. Спали там с котом. Девушка, у которой мы жили, постоянно каких-то беженцев других селила и сказала в какой-то момент, что не может нас больше у себя размещать. И нам пришлось искать жилье — это вообще невозможно было, очень много людей переехали во Львов. Несколько дней снимали какую-то квартиру за огромные деньги, потом поняли, что не получается снимать и решили уехать. Мы не знали, что будет с Вероникой на границе с Польшей, нам говорили, что все могут пересечь границу, даже иностранцы — но мы не знали, как это будет.

Действительно, когда мы приехали туда, нас очень сильно проверяли. Вообще с нами кринжово вели себя: одна девушка начала очень громко кричать, что мы лесбиянки. Они так удивлялись: «А что это вам парни не нравятся?» Очень долго проверяли телефоны, расспрашивали, как мы познакомились. Несколько часов мы там сидели. Потом на польской стороне границе тоже долго проверяли. Мы там на улице сидели, было холодно. Спросили, чем мы собираемся заниматься в Европе, взяли отпечатки пальцев у Вероники, в итоге нас пропустили и мы попали в Польшу. Мы не знали, куда ехать, просто в Польше у меня брат, но мы не хотели там долго оставаться, у него маленький ребенок. Собирались в Нидерланды. Думали, у нас мало времени, у Вероники нет визы, на границе сказали, что две недели у вас, есть чтобы успеть выехать за пределы Евросоюза. Мы хотели за это время найти место, где можно будет попробовать разобраться с нашим статусом, подтвердить, что мы пара. Мы поехали в Нидерланды, потому что прочитали, что там, даже если отношения не зарегистрированы, это все равно считается, что вы семья. Потом узнали про Францию больше — тут есть организации, которые занимаются помощью художникам в изгнании и решили поехать сюда и попросить защиты.

Когда мы поженимся, не будем бояться, что нас разлучат, потому что мы куда ни приезжаем — нас никто нормально не воспринимает как пару. Если мы говорим, что мы в отношениях, нас вообще не слушают. Это не только у нас в Украине, где гомофобное общество, в Нидерландах сказали, что Вероника может поехать в Россию, а я могу остаться тут. Мол, что такого? Мы очень хотели, чтобы у нас был статус какой-то, чтобы показывать, что у нас серьезные отношения.

На свадьбу мне очень хотелось позвать больше людей, я всех приглашала — семью, подруг — и в результате, возможно, вообще никто не сможет приехать, потому что ни у кого вообще нет денег. Получается, что очень далеко ехать, остановиться негде особо, надо снимать отель. Мы сами живем вдвоем в одной комнате. Если хоть кто-то приедет, будет очень круто. Я бы очень хотела, чтобы и мама, и сестра, и подруги.

Я скучаю по своей кошке, наверное, больше всего. Она у мамы моей, из-за того, что нам пришлось уехать, я ее там оставила. Ей уже 10 лет где-то. Все время думаю о том, что она умрет, и я не смогу с ней пожить. Когда она у меня появилась, я постоянно где-то училась, куда-то уезжала, мало с ней проводила времени, сейчас чувствую, что опять… Вообще я как-то очень сильно привязываюсь к вещам. Я все время вспоминаю какую-то посуду, вот у меня была тарелочка, чайник. Вспоминала — так грустно было, просто ужас. Еще я скучаю очень сильно по Киеву, тут я не могу что-то конкретное выделить, просто вот атмосфера, такая, как в Киеве — она очень безопасная. Ты себя безопасно чувствуешь, чувствуешь вдохновение, ощущение, что ты можешь развиваться, какая-то уникальная атмосфера города.

Николай Щербаков и Алексей Назаров

Справка: Алексей Назаров (45 лет) и Николай Щербаков (27 лет), гей-пара, проживающая в Лионе, Франция. Николай — краснодипломник МГУ, координатор информационной политики «Федерации ЛГБТ-спорта России». Николай работал клиническим психологом для людей, переживших инсульты, черепно-мозговые травмы. Алексей — видеограф, репортер, один из организаторов «Санкт-Петербургского Прайда» и медиа-координатор «Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие», с которым до сих пор удаленно сотрудничает: делает контент, публикует различные материалы, проводит лекции и вебинары. Алексей учился в Воронеже на юриста, но не работал по специальности. В Воронеже работал внештатным радиоведущим на «Радио Россия», вел программу «Жизнь замечательный зверей». В Петербурге почти 10 лет с 2010 года работал в сфере кино. С 2019 как видеограф начал сотрудничать с «Настоящим Временем». С июля 2022 года официально признаны беженцами во Франции.

Алексей Назаров и Николай Щербаков дома в центре Лиона с приветственными именными кружками. Лион, 14 февраля 2023

Николай: Я являюсь ЛГБТ-активистом. В России я долго время участвовал в организации просветительских и спортивных мероприятий в Федерации ЛГБТ-спорта России. Сейчас у этого движения, как и у всего ЛГБТ-сообщества в России, наступили достаточно трудные времена. Наше финансирование происходило во многом благодаря различным грантам, которые выделялись в том числе из Европы. Мы сотрудничали с разными иностранными организациями, например с FARE — это организация против дискриминации в футболе. В последнее время мы не получаем гранты, мероприятия были на самообеспечении, т.е. участники платили взнос на то, чтобы Федерация помогла организовать всех, найти крутое место, организовать состязания, призы. Все это было на взносы самих участников.

В конце декабря прошлого года, юридическое лицо, аффилированное с Федерацией ЛГБТ-спорта России, было признано иностранным агентом, и сейчас мои коллеги занимаются тем, что они обращаются в суд и пытаются каким-то образом отстоять права, понять, что дальше делать и, возможно, даже ликвидировать юридическое лицо. И поэтому сейчас этот вопрос очень сложный.

С началом войны против Украины мы поняли, что в России оставаться нам опасно, и мы уехали. 26 февраля мы прилетели во Францию и запросили здесь политическое убежище. Когда мы прилетели в Лион, мы неделю жили у наших знакомых. Потом, когда эта неделя закончилась, у нас еще не было жилья. Знакомые сказали, что мы обещали на неделю, теперь вам пора уходить. И у нас был момент, когда мы оставили у них свои большие чемоданы, вышли на улицу с рюкзаками и поняли, что нам абсолютно негде жить и некуда идти, что мы вообще не представляем, что будет дальше, что по факту мы теперь бездомные. Мы сняли гостиницу на две ночи. После этого мы нашли квартиру на AirBnB на неделю, и на этом наш горизонт планирования закончился. Это все стоило немалых денег, которых у нас было не так много, чтобы постоянно оплачивать жилье.

Я случайно написал своему знакомому в Москве, что нам негде жить, тот написал какому-то своему другому знакомому, который в свою очередь связался с еще каким-то знакомым в Лионе, а тот связался еще с другими людьми. В общем, спустя два часа мне начал писать в Telegram какой-то непонятный незнакомый мне молодой человек о том, что он уже нашел нам жилье, что там все уже готово. Ну мы естественно изначально — мы же из России — подумали о том, что это наверняка какая-нибудь порностудия, нам все предлагают бесплатно для того, чтобы потом взять в секс-рабство, снимать порно видео и зарабатывать на нас. Или какие-то российские государственные структуры, которые за нами следят. По факту оказалось, что это французы, гей-пара, живущая в Лионе, один из них муниципальный депутат, и эти люди совершенно бескорыстно пригласили нас жить к себе, где мы и жили шесть месяцев, почти до конца сентября 2022 года. Полгода в квартире абсолютно незнакомых нам людей, которые выделили нам просто огромную комнату и сказали, что они всегда рады помочь, что они очень сочувствуют нашей ситуации. И что мы можем жить с ними, обедать за одним столом и они могут помогать нам со всеми нашими делами и проблемами.

Алексей Назаров с книгой Ива Фремьона «Запрещенные изображения. Цензура в 21 веке». Лион, 14 февраля 2023

Сейчас идут, особенно из российских медиа, страшилки о том, какая в Европе ужасная русофобия, что в этой Европе русских ненавидят и вообще невозможно получить никакую помощь. На самом деле, это не так. Мы ожидали, что возможно нарвемся на какую-то критику и негатив, но французы очень доброжелательно к нам относились. У нас был случай, когда нас представили одной пожилой даме на улице и сообщили ей, что мы беженцы из России, ее глаза округлились, она схватилась за сердце и сказала: «Вы что, оттуда? А как там? Как вы пережили Путина? А все ли у вас хорошо? Нужна ли какая-то помощь? Вы можете обращаться, если вам что-то понадобится. А вот что вы думаете о войне, что вы думаете про Путина?» У нее буквально слезы на глазах текли от осознания, откуда мы приехали или через что нам, возможно, пришлось пройти. Действительно, я это чувствую — французы очень любят помогать, поддерживать, и они очень хорошо настроены к тем людям, кто нуждается в какой-то помощи.

Вся процедура получения убежища во Франции отработана. И если человек сюда попадает, то ему предоставляется достаточное количество инструкций: как идти, куда идти, с какими бумагами. Дают инструкции с описанием, с адресом, со всеми сопровождающими документами, чтобы человек получил все то, что ему полагается по закону, по крайней мере в Лионе. У нас никогда не было такого, чтобы мы потерялись и не знали, куда идти и что делать. Мы понимаем, что мы можем требовать в рамках своего статуса и своих прав. Но мы не считаем, что нам тут все должны и обязаны. Мы понимали до приезда во Францию, что упадет наш социальный статус и нам придется все начинать заново.

Активизм в России уже давно перестал быть безопасным. Любое действие содержит в себе неотъемлемый риск, но несмотря на это нужно не молчать, нужно доносить свое мнение, пускай даже не выходя на улицу, не публичным текстом в соцсетях, а доносить мнение до ближайших людей, ближайшего окружения. Совершенно очевидно, что эта власть физически не способна заткнуть или посадить всех. Самый действенный способ не молчать и стараться повлиять на тех людей, которые считают себя «вне политики». Именно аполитичность сейчас убивает Россию. Равнодушные люди, которые молчат и делают вид, что ничего не происходит — именно они убивают Россию.

Я давно не верил в силу мирных протестов, как бы мне ни хотелось выйти всей страной с цветами и забросать ими полицию, чтобы у нас на следующий день был другой президент. Я понимаю, что после отравления и посадки оппозиционного политика Алексея Навального методы мирного протеста не работают, и придется с этой политической системой вступать в более агрессивные отношения. Я не могу призывать к насилию, но я понимаю, что рано или поздно все этим закончится. И здесь вопрос, что послужит триггером, из-за чего все это вспыхнет, когда люди выйдут на улицы и каковы будут масштабы жертв. Поэтому единственный доступный активизм — это не молчать и заставлять других людей говорить.

Алексей Назаров и Николай Щербаков. Прогулка по мосту в центре города. Лион, 14 февраля 2023

Алексей: Я родился в городе Воронеже, где прожил 30 лет, а потом переехал в город своей мечты — Санкт-Петербург. А с Николаем мы познакомились 6 декабря 2019 года в Москве в Сахаровском центре на Семейной ЛГБТ-конференции.

Когда ты являешься ЛГБТ и гражданским активистом в России, а нужно подчеркнуть что, мы ЛГБТ-активисты, я также журналист изданий, которые признаны в России «иностранными агентами», плюс я сотрудничал с «People In Need» — нежелательной организацией в России, то с таким бэкграундом нужно иметь в кармане загранпаспорт и задумываться о том, куда возможно придется ехать. У меня в паспорте уже была пятилетняя французская виза. Я ее получил в 2019 году. Николай сделал себе французскую визу позднее. В декабре 2021 года нам дали десятилетние канадские визы. У нас был выбор — лететь либо в Канаду, либо во Францию. Так как мы в феврале 2022-го понимали, что случится что-то неизбежное, то заранее купили билеты на 25 февраля еще до начала войны в Стамбул по адекватной цене. И когда война началась 24-го, то мы уже понимали, что мы уезжаем и собрали вещи.

Когда мы, стоя на посадку в Стамбул в аэропорту Пулково, думали, а куда мы из Стамбула полетим, мы боялись, что закроют границы, что не будут никуда пускать, и мы прямо во время посадки купили билеты из Стамбула в Лион, в который мы прилетели уже 26 февраля около 01:20 ночи, это была суббота, а место, куда нужно идти — это общественная организация SPADA, в эти дни она не работала. Мы пошли туда в понедельник 28-го. Но мы любители поспать — и пришли поздновато. Нам сказали, что они нас сегодня не примут и дали рандеву на 29 февраля. Но в 2022 году в феврале всего 28 дней, поэтому мы посмеялись и пришли на следующий день 01 марта. Мы в этой общественной организации оформили наш запрос на убежище как гей-пара. Нам назначили рандеву в префектуру на 04 марта. Во Франции первичные документы заполняет общественная организация и передает их в префектуру. 04 марта утром мы пришли в префектуру, там у нас взяли наши документы, сняли отпечатки пальцев. И с этого момента считается, что мы официально подали ходатайство на предоставление нам статуса беженцев. А 09 мая в Париже у нас было иммиграционное собеседование. А во второй половине июня мы получили положительное решение. Сейчас учим французский язык. Нам выделили постоянную социальную квартиру в центре Лиона, где мы сейчас живем.

А еще важный интересный момент: мы не являемся зарегистрированной гей-парой. У нас нет юридического документа. Мы сознательно, находясь в России, этого не делали. Это мой активистский протест. Я не хотел регистрировать наш союз ни в Штатах, ни в Нидерландах, ни где-то еще, потому что, если мы не можем это сделать в России, то мы дождемся, когда будет можно. А когда мы приехали во Францию и пошли сдаваться, мы само собой сказали, что мы пара. Там есть такой пункт в анкете, называется concubinage, то есть люди, которые совместно ведут хозяйство. И во всех учреждениях, во всех документах мы числимся как семья.

Когда жил в России, мне казались действенными публичные мероприятия не только масштабные, но и маленькие, что даже если выйдут 2 человека, и ты умеешь взаимодействовать со СМИ, ты всегда сможешь донести до людей информацию. Публичные мероприятия и креативные акции, например, петербургская акция «Ария Милонова» 2016 года, привлекали внимание многих СМИ, включая зарубежных. В нынешней ситуации в России опасно быть оппонентом режима, надо соблюдать безопасность и как-то поддерживать друг друга, чтобы не казалось, что ты один.

Люди, которые остались в России, вызывают у меня уважение. У меня есть друзья, которые не хотят уезжать, а я за них переживаю, потому что часть моих друзей уже сидит, а часть ходит по лезвию ножа. Я дико переживаю, но это вызывает у меня серьезное уважение. И еще я не считаю всех русских, которые остались — плохими. Большая часть населения России живет в бедности и недостаточно образована. В этом причины и гомофобии, и отсутствия критического мышления, из-за которого люди подвержены пропаганде из телевизора. Эти люди привыкли доверять телевизору и отвергают другие источники информации. В прошлом году я купил бабушке книгу Максима Каца «История новой России. От коммунизма через демократию к автократии». Бабушка прочитала и сказала: ««Книга классная, на многое глаза открывает, но ведь она против Путина!» И хотя бабушка не была ярым сторонником режима Путина, у нас возникли разногласия на его счет. Я давно не спорю с родными, я стараюсь подсовывать им книги или статьи. Сделать так, чтобы они сами подумали.

Анатолий Буторин

Справка: Анатолий Буторин (39 лет), гей, проживающий в Берлине, Германия. Он родом из Вятских Полян — маленького городка в Кировской области. В 21 год переехал в Казань, где прожил 8 лет. Анатолий работает руководителем направления по развитию стратегии лояльности и CRM в большой компании по продажам бытовой техники и электроники. 24 сентября 2023 года через Санкт-Петербург и Хельсинки уехал в Берлин.

Анатолий Буторин с одним из плакатом собственного изготовления, с которыми он ходит на антивоенные митинги. Берлин, 8 марта 2023

Анатолий: В 2004 году я закончил техникум с красным дипломом и поехал в Казань, где поступил в КХТИ, параллельно работал: сначала преподавал информатику в училище, а на пятом курсе ушел в работу с детьми: устроился в компанию Тимсофт, где проработал около 5 лет. Моим основным направлением были детские многодневные программы на каникулы, а также я, как инструктор, вел мероприятия для взрослых. В Казани встретил своего первого партнера, с которым мы прожили чуть больше 8 лет. В мае 2012 года мы переехали в Москву. В ней уже я ушел из работы с детьми, стал развиваться в другом направлении и сейчас работаю в маркетинге. Москва стала для меня тем местом, которое я очень люблю, где я развился профессионально и появилась возможность больше путешествовать. Я всегда был абсолютно сумасшедший по теме путешествий. Это такой кайф — смотреть что-то новое. Я довольно быстро в Москве стал открытым, сейчас я абсолютно принял себя, мои коллеги знают о моей ориентации.

У меня в Казани был ужасный опыт сталкинга, когда меня преследовал один человек 9 месяцев. Этот человек был довольно влиятельный, имел определенные связи, к тому же я был еще молод, глуп и боязлив. Были моменты, когда меня избивали по заказу — это был очень тяжелый травматический опыт, который сильно сказался на мне. Сейчас я общаюсь с психотерапевтом, потому что у меня есть ментальные проблемы, и одна из них — результат этого опыта. У меня была суицидальная попытка, единственная — это последствия того, что этот человек делал со мной. Потому что когда до тебя добирается влиятельный человек, а ты глупый студент, который не имеет опыта и понимания, как с этим бороться, оказываешься в довольно тупой ситуации, когда ты загоняешь сам себя в угол и делаешь глупость.

Он оказывал давление на моих друзей, чтобы они перестали со мной общаться, тем самым изолировав меня максимально. И вот он сделал аутинг моим родителям. У меня очень классическая советская консервативная семья: мама — учитель русского и литературы, папа служил в военизированной пожарной охране, то есть он человек с погонами. Я ехал домой вечером на электричке, была зима, мороз −30°. Электричка старая, в ней почти не топят, свет вырубили — чернота. У меня ноги от холода отваливаются. В тот момент я уже знал, что мои родители знают о моей ориентации. Я помню, когда на каждой станции мы останавливались, у меня мысль была выбежать и просто закопаться в этом снегу и сдохнуть там. Мы до этого с родителями уже созвонились, и они произнесли фразу: «Нам надо поговорить». Эта фраза — худшее, что можно придумать, поэтому три с половиной часа дороги стали для меня пыткой.

Хотя потом разговор был нормальным, на самом деле. Мама начала «хлопать крыльями», говорила, что я это по молодости попробовал, что хватит, возвращайся к нормальной жизни, что это просто баловство. А я сижу и молчу, и потом папа заходит на кухню и говорит: «Ты — наш сын. Мы вообще не имеем права лезть в твою спальню, мы тебя любим любого. Это твой дом и ты всегда можешь сюда вернуться». У меня родители прекрасные, просто они из другого мира. Они головой все понимают, но сердцем где-то внутри не принимают. Этот внутренний конфликт, мне кажется, их немного подбешивает. Но за то, что папа сказал эту фразу, сделал этот огромный шаг, за это я безумно благодарен. Не представляю, скольких сил стоило ему это.

Эта история научила меня перестать бояться во многих вещах. Я думаю, это сыграло большую роль в том, что я участвовал в протестах и не молчал о своей позиции, когда началась война. Я выбрал стратегию, во-первых, не молчать в соцсетях, везде, где могу, трубить и всем, кому могу, в лоб говорить, если где-то возникает спор. Во-вторых, я дома организовал подпольную типографию: я купил принтер, стал скачивать листовки «Весны», «Феминистского антивоенного сопротивления» и начал печатать и расклеивать их каждый день до и после работы. В выходные тоже я гулял по Москве и у себя в Одинцово и везде расклеивал листовки. Я много раз бегал от ментов, просто иногда заигрывался и клеил, не обращая внимания на находившихся рядом сотрудников полиции. Это был мой способ сопротивления. С начала войны несколько месяцев я не разговаривал с родителями после того, как мы с папой довольно резко поговорили, потому что когда началась война, у них включился режим «не все так однозначно». К счастью, сейчас они поменяли мнение.

Плакаты и макеты, которые Анатолия сам делает для митингов. Берлин, 8 марта 2023

Во-первых, приехали первые цинковые гробы с детьми тех, с кем общаются мои родители. Второй момент — проблема с медицинскими препаратами. Они оба перенесли тяжелые болезни и нуждаются в ряде иностранных препаратов, особенно гормональных, которые сейчас стало сложнее достать. И в-третьих, когда они в августе приехали в Москву, я встречал их со своим молодым человеком. Он украинец, но живет сейчас в Москве. 20 лет назад он приехал учиться и сейчас пишет диссертацию, но вся его семья в Одессе. И когда я познакомил его с родителями, сказал, что вот он нацист-бандеровец, что они могут с ним на эту тему поговорить. Он рассказал, как себя чувствуют дети в Одессе от бомбежек освободителей, как его племянники спят в ванной между двух стен, чтобы осколки не прилетели. Я думаю, что это тоже повлияло на них. Видно было, что им стало стыдно и поменялась риторика. Я не прошу от них активизма, но для меня важно, что они хотя бы перестали поддерживать эту войну.

А с моим молодым человеком мы познакомились полтора года назад. Это третьи серьезные отношения в моей жизни. Сейчас мы каждый день созваниваемся, регулярно переписываемся. Я понимаю, что это тяжело. Нам хочется пожить вместе, побыть рядом. Иногда возникает сожаление, что мы в Москве не проводили вместе больше времени, не жили вместе, хотя каждый день виделись. Сейчас я четко ощущаю, что мне действительно этого человека не хватает. Это здоровое зрелое чувство, я хочу быть вместе, жениться. Мы начали уже это обсуждать, что когда появится возможность, мы поедем и оформим партнерские отношения. Я очень тактильный человек, мне хочется, чтобы меня обнимали, самому обнимать. Мне этого очень сильно не хватает. И самое главное, почему сейчас тяжело, я переживаю, что он в Москве. Если бы он был в безопасном месте, я бы переживал меньше. Отношения на расстоянии — тяжело, мы сейчас обсуждаем наши перспективы, но пока все слишком неопределенно.

В Германии я сейчас нелегально нахожусь, потому что в середине октября у меня закончилась туристическая виза. Живу в Берлине у моего очень близкого друга, которого я знаю больше двадцати лет. Он — врач, его партнер — учитель: две высокооплачиваемые профессии в Германии, и мне ребята предложили остаться. Я с прошлого года, взаимодействуя с адвокатами, пытался легализоваться еще до того, как виза истекла. Мы просили, чтобы мне продлили туристическую визу, пробовал получить визы на изучение языка либо поиск работы, но ничего из этого не сработало, везде в итоге предлагают начинать процедуру запроса убежища. Я не хочу получать статус беженца, я знаю одного парня, он подавался в сентябре, и недавно ему пришел отрицательный ответ. Потому что у просто бегущих от мобилизации, неважно гей ты или не гей, шанс порядка 5% получить положительное решение. И тебе придется эти полгода жить в лагерях, в общаге по 6 человек в комнате. Я к этому не готов, элементарно я бы не смог работать даже удаленно на свою компанию, чтобы платить свою ипотеку за квартиру, которую взял за полгода до войны.

Мой друг написал поручительство, что он предоставляет жилье, готов меня в нем зарегистрировать и спонсировать мое проживание. В итоге все свелось к переписке, в которой я прошу дать возможность находиться в Германии, в ответ мне пишут, чтобы я запросил убежище. Я ответным письмом мотивирую, почему не хочу этого делать, от них снова в ответ, что понимаем, но нужно поступить так -либо мы вас депортируем. А депортировать можно только прямым рейсом в родную страну. Они в ответ, что есть составные, а это уже не депортация, а добровольно я не уеду. И вот такая переписка, но при этом никто не приходит, хотя они знают, где я живу. Наверное, они понимают, что угрозы я не представляю, а миграционной службе есть, чем заняться и без меня.

Есть пока еще вариант — это получить визу фрилансера. Ее можно получить здесь, даже если у меня просрочена туристическая виза. Мой знакомый дал мне контакты адвокатки и бухгалтерки, которые помогут собрать нужный пакет документов и податься на эту историю. Единственный затык, нужно найти 3–4 компании в Германии, которые составят письмо о намерении заключить контракт со мной. Буду сейчас этим заниматься.

Правильно говорится, что не нужно путать туризм с эмиграцией. Я до сих пор не могу признать, что я эмигрировал, потому что до конца не зафиксировался здесь. Я очень скучаю по дому, я, недавно разговаривая о доме, пустил слезу, несмотря на то, что я человек, который не умеет плакать. Но я хочу домой, я хочу строить классную страну, хочу жить у себя, путешествовать. Интегрировать свою страну в мир, а не отделяться стеной.

Артем Лапов и Даниил RAID

Справка: Артем Лапов (34 года) и Даниил RAID (23 года, фамилию не публикуем по просьбе участника), супружеская гей-пара, проживающая в Лионе, Франция. Артем вырос и 30 лет прожил в Томске, где он закончил университет по юридической специальности, интересовался правами ЛГБТ, с 2013 года помогал ЛГБТ-людям с защитой их прав в Томске. В 2019 году переехал в Москву. У Артема два высших образования, он адвокат и пиарщик, помимо этого он активист в ЛГБТ-организациях, таких как Российская ЛГБТ-сеть, благотворительный фонд «Сфера», Московская ЛГБТ-группа «Стимул», занимался помощью и защитой прав ЛГБТ-людей в российских судах, включая дело об убийстве гея Романа Едалова на Курском вокзале. Даниил — медицинский работник, певец и графический дизайнер — активно стал помогать своему супругу в его деятельности после знакомства.

Даниил RAID и Артем Лапов. Стрит-арт на городской улице. Лион, 15 февраля 2023

Артем: Я являюсь интерсекс-активистом. Заниматься ЛГБТ-активизмом в России немного опасно. Даже несмотря на то, что я был адвокатом, меня это особо не защищало: на меня пытались завести уголовное дело за мои видео в социальных сетях, несколько раз я попадал в паблик «Мужское государство». После этого была достаточно мощная травля, т.к. у них было около 80 тысяч подписчиков и они сливали адреса, и каждый, кто хотел, мог написать или позвонить. После того, как однажды пришла первая повестка в центр по противодействию экстремизму, уже была мысль, что нужно совсем уехать. Это была зима 2020 года. У Дани не было загранпаспорта на тот момент. И мы выбрали выжидательную позицию.

А 24 февраля началась война, и жизнь поделилась на «до» и «после». После 24 февраля, когда я увидел, что задерживают моих знакомых, у кого-то обыски дома, когда в мою квартиру в Томске пришла какая-то повестка из полиции, мы решили, что нужно уехать. Плюс еще были всякие слухи про мобилизацию. В общем, достаточно быстро собрались — за 2 недели — получили паспорт, визу и улетели в Армению, куда смогли купить билеты. Из Армении полетели во Францию т.к. у меня была французская виза. Посмотрели, какие билеты есть, и так прилетели в Лион.

Мы нашли в Лионе человека, который оказался французским ЛГБТ-активистом. Он сказал: «Приезжайте, живите у меня в квартире, она мне пока не нужна». Все это время до сегодняшнего дня мы и жили у него в квартире. А сегодня мы получили социальное жилье, и в течение недели переедем. Здесь вообще дружное ЛГБТ-сообщество: и французская, и русскоязычная часть тоже есть. Мы спрашивали о жилье по всей Франции, но нашли здесь.

Мы приняли решение, что будем рассматривать эту ситуацию как то, что мы переехали навсегда. Я за себя сейчас отвечу: я люблю Россию. У меня там есть родственники, я бы хотел с ними видеться, для меня это абсолютно не чужая страна. То есть, у меня нет какого-то отвращения или желания что-то там забыть, вычеркнуть навсегда, у меня такого точно нет. Мы иногда вспоминаем ролик в YouTube о том, что когда после революции из России бежали белые и другие, они тоже говорили: «Сейчас переждем, большевики уйдут, и мы вернемся». И мы знаем, чем это закончилось. Поэтому мы приняли такое решение — настраиваемся на то, что надо будет здесь жить долго. Надеемся гражданство получить, поэтому решили начать с изучения языка.

Даниил RAID и Артем Лапов в своей квартире в Лионе. Подготовка домашнего задания с курсов французского языка. Лион, 15 февраля 2023

Мы находимся в браке, но заключили мы его не здесь, а в США онлайн, когда был ковид. Там можно это делать онлайн. Все документы мы получили. Как активист, я очень хотел проверить российскую бюрократическую систему на устойчивость. По закону этот брак должны были не то чтобы признать, но внести данные в реестр иностранных актов гражданского состояния. По российским законам гражданин в 30-дневный срок обязан уведомить, если родился ребенок, если усыновил ребенка, если вступил в брак — приехать в ЗАГС, если в России, а если за границей, то в консульское учреждение. Мы эту обязанность исполнили. Но, к сожалению, не успели все реализовать, потому что началась война.

Мы успели подать документы: приехали по месту прописки в Троицкий ЗАГС Москвы, девушка взяла у нас документы, сказала: «Да-да, конечно», пошла вносить эти данные, но через полчаса вышла и сказала: «Извините, программа мне просто не дает внести двух мужчин». Говорит: «Я понимаю, что вы имеете право, что это не признание брака, это просто включение сведений, но в программе не получается. Давайте я оставлю заявку программистам. Они мне все поправят, я внесу. Все будет хорошо. Явно, не вы одни такие. Много кто еще заключает браки за границей. И такие сведения они обязаны предоставлять». Очень уважительно все было. Она очень хотела помочь. Но в итоге через месяц-полтора мы получили ответ, что, извините, нет. Правда, не было обоснования, почему. Там была ссылка на один закон, на второй закон, но из одного другое не следовало. В итоге, нас так и не включили в этот реестр, сведения в него не внесли. Это было в начале февраля 2022 года, а потом уже война началась. Конечно, в планах было обжаловать, но не получилось, к сожалению.

Я не имею право сказать, что в России не осталось возможностей для активизма в ЛГБТ-сфере. Думаю, что они есть. Для той работы, которой я занимался последние 2–3 года, есть. У меня 50% времени уходило на то, чтобы помогать людям, которые попали на подставные свидания. Знаете, что есть такие банды, которые знакомятся с геями: в Москве, Питере, Краснодаре это распространено. В других регионах — единичные случаи есть. Гей приезжает на встречу, у него отбирают имущество, заставляют деньги перевести, иногда бьют и отпускают. При этом почти никто не пишет заявление. Тем, кто пишет, мы как раз помогали. В моей практике было один-два случая, когда в полиции не захотели заводить дело. Во всех остальных случаях достаточно быстро находили людей, не всех, но одного-двух-трех организаторов из банды. У них потом были были реальные сроки. Больше они свою деятельность не продолжали. Конечно, ни разу по этим делам не был признан мотив ненависти, то есть, что это было нападение именно на гея, и поэтому наказание должно было быть жестче.

Но я даже сейчас не вижу оснований, чтобы не помочь пострадавшим, — для такого активизма, мне кажется, пространство есть. Помимо оказания консультации или помощи по вопросам таких преступлений, до сих пор продолжают консультировать по вопросам здоровья, ВИЧ. Эпидемия ВИЧ никуда не делась. В связи с тем, что новые законы принимают, которые касаются теперь всех, а не только несовершеннолетних, с публичной деятельностью, с проведением ЛГБТ-конференций становится, конечно, сложней. Получается, что они незаконны. С другой стороны, понятие «пропаганда» осталось тем же самым, такое же расплывчатое. «Пропаганда» трактуется как любое положительное упоминание, поэтому если люди сами согласны это слушать, если смотреть, как прямо в законе написано, то, теоретически, закон не нарушается. Из практики, когда существовал закон о «гей-пропаганде» среди несовершеннолетних, то он применялся за все эти годы не особо часто, там меньше 200 случаев. Понятно, что этот закон заставляет людей самоцензурировать себя, уходить в подполье.

Я не считаю, что всем ЛГБТ-людям нужно уезжать из России. Все люди в разных ситуациях находятся, кто-то живет закрытой жизнью всегда и никто не знает, что он — гей. Например, у меня есть знакомая пара в Томске, они живут, встречаются, им уже по 40 лет или больше. Они все время вместе, но никто про них не знает. Все зависит от ситуации. Если человек, например, асексуал, он или она никаким образом не занимается активизмом, просто живет, какая может быть опасность? Только опасность быть призванным на войну, но мы не про это говорим, а про чисто ЛГБТ-шность. У нас в России, как в Библии, осуждаются не мысли, а поведение. Соответственно, нет поведения — всем остальным без разницы. Поэтому, я думаю, каждый человек сам для себя может оценить риски и решить уезжать или нет. Опять же можно сказать, что если человек хочет уехать, то возможность всегда есть.

Даниил RAID дома. Лион, 15 февраля 2023

Даниил: Я из Москвы, работал медбратом. В сферу ЛГБТ-людей я сильно не был вовлечен, пока не встретил Артема. После нашего знакомства я начал с ним ездить на его выступления на конференциях. Благодаря ему я узнал, что такое интерсекс-люди. Как медицинскому работнику мне это было интересно и важно. Я пытался в медицине поднимать этот вопрос — о том, что есть такие люди, не все врачи даже об этом знали. Когда я это рассказывал, на меня смотрели иногда с такими глазами, типа, что ты говоришь. И я говорил: «Ага, вот так бывает!»

Во Франции у нас проблемы с дипломами, потому что мы попали в ситуацию, когда в обеих наших профессиях себя очень тяжело здесь реализовать. Мы решили сменить поле деятельности. Я занимался графическим дизайном и решил стать уже официально дизайнером. Артем долго думал, чем заниматься, ходил в центр занятости, но пока решение не принял. Он понимает, куда хочет двигаться, много чего изучает дополнительно. У него два высших образования. Одно из них он подтвердил. У нас много вариантов, будем пробовать, что выстрелит.

Мы не заметили какого-то особого отношения после начала войны во Франции к русским людям — в плане «до свидания, мы не хотим с вами общаться». Наоборот, очень много новых французских знакомых и друзей, кому мы говорим, что мы из России, начинают рассказывать нам, что у них там прапрапрабабушки/дедушки из России. Недавно волонтерка из социального центра, которая преподает французский язык, показывала нам облигации еще из Российской империи — царские облигации железных дорог. А у ее мужа, например, прапрапрадед — Иван. Когда мы говорим, что мы русские, то в основном они затрагивают свою историю или начинают спрашивать, что происходит в России. Агрессивного отношения к нам нет, даже наоборот. А с украинцами мы, конечно, контактировали и контактируем, они тоже ходят в социальный центр. Мы не замечаем агрессивного отношения к нам.

В России я никому ничего не говорил о своей ориентации. Я считал это не очень безопасным, потому что работал в государственных поликлиниках, в которых хранилась абсолютно вся персональная информация: мои адреса, телефоны, все. Это прямое взаимодействие с государством, потому что там вертикаль. Для своей безопасности и безопасности Артема я никому ничего не говорил, потому что я же не знаю, кто и как будет реагировать на это, поэтому приходилось молчать. У меня о моей ориентации только мама знает.

В отличии от Артема, я считаю, если есть возможность ЛГБТ-человеку уехать из России, нужно уезжать.

Мы хотим завести детей, но чтобы дети были, надо хотя бы работу и жилье иметь, хочется, чтобы дети жили в роскоши, при деньгах вообще, поэтому в будущем, когда мы сможем купить все, что они захотят, естественно, будут дети. Мы обсуждали усыновление, удочерение. У меня «биполярка» такая: с одной стороны, конечно, можно усыновить, но, с другой стороны, почему не иметь родственного. Понятно, что это тоже денежный вопрос, но мы найдем деньги, всему свое время. Сначала усыновим, потом родим. Ничего страшного. Все будет нормально, все сделаем. Главное, найти сначала себя.

Виктория Николина

Справка: Виктория Николина (21 год), транс-девушка, проживающая в Ницце, Франция. Она родилась и всю жизнь прожила в Москве. Вика не была активисткой, уехала до полномасштабной войны в Украине, когда из России уезжали не только в поисках безопасности, но и просто ради более перспективной жизни, образования или просто за новыми ощущениями. Она уехала из России еще в 2020 году.

Виктория Николина показывает свое фото до перехода. Ницца, 28 марта 2023

Виктория: Меня зовут Виктория и сейчас я живу в небольшой деревушке на юге Франции недалеко от Ниццы в одной из квартир своей бабушки. Я родилась в Москве, всю жизнь там прожила, точнее, в маленьком поселке в Московской области, училась в школе в центре Москвы. Нигде за пределами Москвы не была, знаю, что там есть где-то Петербург, а все остальное за МКАДом где-то там Россия. Я закончила школу и уехала во Францию — поступила сюда учиться. Я подала документы на визу, но был ковид, не была уверена, что ее дадут, поэтому параллельно поступила еще и в России в РГГУ на журфак. Найти учебу на английском оказалось очень сложным во Франции, особенно здесь на юге, где практически не разговаривают на английском.

Я осознала себя девушкой, когда мне было 13 лет, в январе. Отец узнал, когда мне было 14. Узнал он, потому что у меня была истерика в школе, точнее, у меня начиналась истерика, но я все это в себе держала. А когда в машину села — он меня забирал — я не выдержала. Сначала я хотела просто сказать, что все о'кей, все в порядке, но он начал меня задалбливать, что не так, что случилось. И я ему рассказала. И думала, что все, сейчас жопа будет, но нет, он меня поддержал, сказал, что все хорошо, не переживай. Я такая: «Ни хрена себе!», потому что я не думала, что у меня отец такой толерантный.

Папа — молодец, вот только, как мне показалось, конечно, он ни хрена тогда особо не понял, но поддержал. Потом начал гуглить, начал узнавать, общаться с другими людьми. А маме наплевать, у меня с ней такие отношения, что она мне, скорее, как старшая сестра, и мы с ней вообще не взаимодействуем особо. У нас были моменты, когда я с матерью могла не общаться по полгода, особенно теперь, когда я во Франции, а она в России. А бабушка до сих пор говорит, что я «очень чувственный мальчик», вот, прямо до сих пор.

Виктория Николина на пляже. Ницца, 28 марта 2023

Мне, кстати, повестка приходила. Это было очень смешно: я документы не меняла, у меня мужские документы, и мне мать скинула повестку, я подумала, бл***, было бы прикольно, если бы я была в Москве, и меня б забрали. Не приколько, это страшно, но это было бы очень смешно. Последний раз была в Москве 29 января этого года. Я женщина рисковая. Конечно, я обладаю качеством не здорового пофигизма. В любой ситуации мне никогда не страшно, а если страшно, мне это нужно сделать, потому что это прикольно.

Сейчас вообще очень весело бывает, когда я в баре документы показываю, например, там все время реакция: «Что?!» И смотрят на меня, на фото в документах, на меня, на фото в документах. Это, конечно, очень забавно, но это мешает жить нормально. Нормальной жизни с мужскими документами не получается.

Я женскую одежду начала носить не в начале перехода, а когда я уже была месяцев 8 на гормонах. Мне очень важно это, потому что я не хочу выглядеть как трансгендерный человек, мне не хочется, чтобы это кто-то видел, я хочу, чтобы это было незаметно. Поэтому я носила мужскую одежду до последнего момента, и когда я почувствовала, что я могу выглядеть достаточно хорошо, я стала носить женскую. Чтобы не было лишнего внимания ко мне. Тем более французы не очень толерантны к трансгендерным людям по европейским меркам. Это не очень толерантная страна.

Я не считаю себя человеком, который интегрировался во Франции. Я человек очень социальный, я человек общительный, самая главная проблема — это, наверное, языковой барьер. Я работала в ресторане, платила налоги. Я просто, наверное, полноценным человеком себя пока в принципе не ощущаю. И на фоне расставаний, и со здоровьем какая-то проблема есть, надо с этим разбираться сейчас, потому что у меня нет сил, у меня какое-то вялое состояние, по два часа с утра из кровати вылезти не могу.

Всеволод Звездин

Справка: Всеволод Звездин (25 лет), гей, проживающий в Гренобле, Франция. Всеволод — молодой перспективный ученый, занимающийся исследованиями в области онкологии. В прошлом году он закончил бакалавриат педагогического вуза по направлению «биология», а на магистратуру поступил уже во Франции.

Всеволод Звездин в научной библиотеке университетского кампуса, где он учится. Гренобль, 9 февраля 2023

Всеволод: Я студент-международник. Мечтал уже лет 10 получить образование за рубежом, а потом здесь найти работу, остаться жить. Мне хотелось эмигрировать через учебу и желательно в ЕС. Это моя давняя мечта — здесь где-то обосноваться, чтобы можно было спокойно путешествовать по разным странам, которые в него входят. Мне всегда этого хотелось. Две страны, в которые очень легко приехать через учебу — это Франция и Германия. Я выбирал между ними, совершенно не зная ни немецкого, ни французского языка. У меня было как-то больше информации о Германии, как ни странно, какие-то гайды. Может быть, во мне какой-то дух авантюризма сыграл, чтобы во Францию уехать.

Моим основным интересом было заниматься экспериментальной биологией. Я здесь продолжаю то же самое. Моя новая программа называется: «Молекулярная и клеточная биология». Соответственно, в моей жизни очень много лабораторий, биоинформатики, опытов.

Для тех, кто хочет в научке эмигрировать, у тех, у кого похожее направление, Франция — это идеальный выбор, я считаю. Когда ты получаешь визу, тебе нужно изначально предоставить сведения, что у тебя уже накоплены деньги. Для Германии тебе нужно предоставить сведения о том, что у тебя накоплены деньги на счету, его замораживают, в месяц выдают лимитированную сумму. Во Франции ничего такого нет. В принципе, ты можешь предоставить письмо, что тебя спонсируют родители и то, что они будут это делать, этого достаточно. Конкретно у меня получилось, что какие-то деньги я вложил в это, половину мои родители, родственники оплатили мне обучение за этот год. Потом пришла стипендия неожиданно, которая мне поможет в следующем году. А потом будет платная стажировка.

Также это связано с тем, что здесь, во Франции, действительно легко получить ВНЖ и гражданство. Я буквально пару дней назад узнал, что здесь достаточно выучить язык на уровень В1. Это гораздо легче, чем в других странах требуют. В большинстве стран в Европе требуют пять лет проживания для получения гражданства, тогда как здесь достаточно и двух, если это было обучение в местном вузе или высшей школе, вот как раз мое обучение в магистратуре.

Всеволод Звездин занимается исследованиями в научной лаборатории. Гренобль, 9 февраля 2023

Я в отношения состою до сих пор. Мой партнер доучивается в России, в этом году заканчивает вуз. Мы пока общаемся на расстоянии с ним. Мы виделись последний раз в 20-х числах августа 2022 года, когда я уезжал из Москвы. Я очень надеюсь на его переезд ко мне. Он тоже мне говорит об этом. Иногда мечтаем, что будем вместе жить где-нибудь. Но у меня такое впечатление, что его что-то удерживает или что-то пугает в переезде, из-за чего может быть не так просто это будет осуществить — даже после окончания вуза. Мы говорим об этом довольно часто, но он убегает от этой темы. Иногда мне кажется, что это связано с его родителями, ну, он и сам об этом тоже говорит, что ему не хотелось бы оставлять родителей. Хотя я не вижу в этом большого смысла. Что, станет лучше от того, что он останется вместе с ними? Как он им сможет помочь?

Я очень боюсь увидеть, что эти отношения разорвутся, когда он закончит вуз, и нам нужно будет решать, что делать дальше. Я в Россию практически сто процентов не вернусь. Мы это обсуждаем в таком ключе, я говорю об этом все время, что для меня бескомпромиссный вопрос. Даже если бы в России стало все идеально, то меня бы ничего не могло заставить вернуться. У меня слишком много плохих ассоциаций с этим государством, с тем, как оно запрессовало всю мою молодость.

Это мерзкое отношение власти к людям, власти на любых уровнях, которым у нас все пронизано целиком. У нас это слишком глубоко укоренилось, проникло в каждого из нас. Я даже на себе ощущаю, что я стал каким-то более гаденьким человеком, чем если бы я жил в какой-то другой стране, потому что у меня постоянно к себе высокие требования, а когда я смотрю на других людей у нас, то я просто в ужасе. Я читаю иногда чаты наших разных сообществ, в том числе ЛГБТ-сообществ, в которых я состоял. И меня просто бесит, как они могут, например, обсуждать вопрос отъезда, и никогда, практически никогда, ни разу, когда люди обсуждают, стоит ли уезжать или нет, они не ставят вопрос о том, что нужно уезжать, именно потому что ты работаешь, платишь налоги, и это делаешь в таком государстве, такой стране. Что тебе стоит уехать именно с точки зрения того, чтобы не поддерживать всю эту дрянь вообще-то своей работой, своими налогами. Люди думают только о своей безопасности, о каких-то шкурных интересах.

Моя личная позиция, что единственная адекватная вещь, которую можно сделать, — это уехать, если ты, конечно, не готов стать революционером. Единственное нормальное, что ты можешь сделать для себя, для своей семьи, — это уехать и забрать их с собой, может быть, забрать с собой кого-то еще, если у тебя есть влияние, и ты можешь устроить какие-то программы. Я еще учусь параллельно на одной онлайн-программе в России. У нас очень многие из преподавателей уехали и вещают из других мест нам. Некоторые студенты переехали в Европу, в Германию, в рамках крупной программы, где буквально одна контора больше сотни студентов вывезла в партнерские университеты свои. Помогла им таким образом, они еще может еще даже не представляют, как сильно. Меня с этой точки зрения очень сильно огорчает, что люди, не понимая будущего в России, не хотят уезжать и быстро шевелиться в эту сторону. Особенно, если это мои близкие люди делают, мне очень плохо становиться. Я мысленно попрощался с некоторыми из них. У меня мысли, что я никогда не увижу их больше. Это очень тяжело, такие эмоции у меня часто возникают.

Есть такая популярная точка зрения, что Путин — вор, а народ ни при чем. На мой взгляд, корень проблемы в том, что мы такие фашистские очень глубоко, мы из этого состоим практически. Надо, чтобы это понимали и реагировали на это, потому что мы сами в себе этого не замечаем. И тем более этого не замечают европейцы, американцы. Они не думают про это таким образом. Наоборот, это всегда строится в таком нарративе, что это только диктатор, который всех угнетает. Но все глубже гораздо. Надо сначала принять все это, что да, мы в в таком дерьме, и если это принять, тогда можно начать с этим что-то делать. Я в этом вижу выход какой-то. Уехав из этого, посмотрев со стороны, ты это понимаешь лучше. Когда вокруг тебя нормальное поведение, нормальное общество, нормальная жизнь, это проще. Ты сам становишься лучше.

Дмитрий Кравченко

Справка: Дмитрий Кравченко (28 лет), гей, проживающий в Брюсселе, Бельгия. Он родился, вырос и прожил большую часть жизни в Москве. Дмитрий — молодой ученый, закончивший химический факультет МГУ и уехавший уже больше 5 лет назад в Бельгию. Он отучился там в аспирантуре, где занимался физической химией, сейчас получает вторую специальность в магистратуре в области искусственного интеллекта (ИИ). Живет в Бельгии по студенческой визе.

Дмитрий Кравченко в парке. Брюссель, 7 февраля 2023

Дмитрий: Я много лет увлекаюсь программированием для себя из интереса. Пытался использовать это в своей работе, где-то делать обработку данных более эффективной. Когда закончил аспирантуру, я искал работу, хотел делать что-то на стыке химии и технологического процесса, что-то связанное с компьютерными технологиями. Но это немного нишево, туда сложно попасть без опыта или образования в IT, поэтому я решил пойти в магистратуру — мне порекомендовали это сделать. Я думаю, что это сильно мне поможет, скоро стажировка: искусственный интеллект в сфере вакцин.

Решение уехать из России было постепенным. Сначала просто как идея, наверное, что неплохо бы это сделать. Потом, когда я начал узнавать больше о науке в целом, начал понимать, что в России с этим сложно, что многие ученые уезжают. Тогда мне это уже стало казаться логичным и естественным. Я видел, как много ребят, моих однокурсников, об этом тоже задумываются: из моей группы, нас было 20 с небольшим человек, половина уехала. Мы по всему миру раскиданы. У меня было 2 большие причины — ориентация и работа (карьера, наука).

Я начал потихоньку понимать, что я гей, в 13 лет. Такой процесс осознания шел с 13 до 16. Было много сомнений, да и они до недавних пор еще продолжались. Мне долгое время казалось, что мне тяжело испытывать романтические чувства к парням, нормальным мне казалось испытывать романтические чувства по отношению к девушкам. Потом я думал, что это моя внутренняя гомофобия, что я гей и хватит уже об этом думать. Забавно, что в 15 лет я думал, что я гей на 90–95%. С тех пор много лет я много об этом думал и рефлексировал, но мне кажется, что именно тогда в 15 лет я все правильно понял. Если назвать ярлык, который меня точнее всего описывает, то это homoflexible.

Почти весь 2021 я занимался онлайн с терапевтом, которая живет в Москве, мне ее порекомендовала подруга. Это был мой первый опыт. Мне очень понравилось. Поначалу я был очень скептически настроен, но потом понял, что это мне сильно помогло. В первую очередь, мне это помогло избавиться от ненависти к себе, которая была по разным причинам, в том числе из-за ориентации.

Я сделал каминг-аут перед мамой незадолго до своего отъезда, когда мне исполнилось 23 года. Я откладывал этот момент, мне хотелось раньше, но думал из соображений безопасности и собственного комфорта, что это необходимо сделать, когда я буду жить один или когда останется немного до этого. Это прошло тяжело. Сейчас мы общаемся, мы затрагивали эту тему, я пытался делиться, но понял, что в этом нет никакого смысла, поэтому мы эту часть игнорируем в общении. Сейчас я уже спокойно к этому отношусь. Это не то, чего бы я хотел, но я не могу ожидать от своей матери того, чего она не может мне дать.

С отцом ситуация другая. У меня очень религиозный отец. Мои родители развелись, когда мне было 6 лет, я жил с мамой, но папа регулярно приезжал, общался со мной, ходил со мной в храмы, по монастырям ездил, давал мне книги читать. Поэтому я впитал много православия, когда был ребенком и подростком. Я не говорил ему о своей ориентации, не уверен, что буду когда-либо говорить. В целом, у меня хорошие отношения с моим отцом. Они стали лучше в последние лет 5–10, поэтому мне не хочется их терять. Старшая из моих сестер — лесбиянка, она живет со своей девушкой. Мой отец знает об этом. Там все сложно. Они очень мало общаются. Я знаю, что он ее любит, но принять это не может. Мне он этого не говорил, я узнал это от своей сестры. Несколько раз я слышал от него: «Ну, конечно, у Ксении проблема», — он использовал слово «повреждена», что она повреждена душевно, духовно. «Надо за нее молиться», — он говорил это с любовью отцовской. Я понимаю, что ему очень сложно, потому что у него есть одна картина мира и на этом строиться практически вся жизнь. И у него есть долг, как у отца, за то, чтобы его дети попали в рай. А таким образом дети в рай не попадут.

Дмитрий Кравченко у себя дома. Брюссель, 7 февраля 2023

У меня сейчас нет отношений. Я не уверен, что я вообще хочу отношения, как минимум в привычном понимании этого слова. Например, жить вместе с кем-то. Это необязательный атрибут. Я понял за последние несколько лет, что жить с друзьями мне более комфортно психологически. Если жить со своим партнером, в идеале, если позволяют финансы, иметь две спальни. Я не уверен, что я хочу и могу впускать в свою жизнь кого-то, делать кого-то большой частью моей жизни. Я это делал в предыдущих отношениях, и я понял, в том числе благодаря работе с психотерапевтом, что я тот человек, которому нужно много личного пространства. Мне тогда казалось, что, чтобы быть хорошим, надо идти на жертвы. В итоге, я очень сужал свое личное пространство, этого сильно не хватало. Может быть, когда-нибудь такое случится, что мне захочется связать большой период своей жизни с кем-то. А может такого не случится никогда.

Я хочу иметь детей. Но мне сложно вообразить как и каким образом. Я бы очень хотел иметь своих собственных биологических детей, но это сложно. И, если говорить о воспитании детей, одному это делать было бы безумно трудно. Как это делать, я не знаю. Но в моих фантазиях, которые мало что общего имеют с реальностью, я думал и до сих пор думаю. Возможно, мне бы был комфортен вариант жить с матерью моего ребенка или моих детей, мы бы просто вели совместный быт и воспитывали детей и были бы хорошими друзьями.

Я слежу слишком много за тем, что происходит в России, думаю, что пора в этом себя ограничивать, потому что от этого никакого толку. В конце концов, моя жизнь здесь. Это мысли, которые ко мне пришли в течение последних нескольких недель — что надо думать о себе здесь, чем думать о России. Россия пока еще — это часть меня, у меня не было такого, что я уеду и все забуду. Когда началась война, для меня был шок. Знакомые вокруг спрашивали в декабре 2021 года, что американская разведка говорит, что Путин собирается напасть на Украину, что ты об этом думаешь. Я отвечал, что такого быть не может, потому что это полный абсурд, зачем ему нападать на Украину, из этого ничего хорошего не может ни для кого получиться, Путин же не дурак, хоть я его ненавижу. Для меня это был удар.

В 2021 году, когда Алексей Навальный вернулся в Москву и его посадили, среди россиян и по Европе прокатилась волна протестов. И это был первый раз, когда я вышел на митинг в Брюсселе с другими россиянами, тогда еще в масках, потому что был разгар ковида. Мы митинговали здесь напротив европейских институций за то, чтобы Навального освободили, чтобы ЕС оказал политическое давление. С тех пор был на нескольких митингах: сначала в поддержку Алексея Навального, потом по поводу войны. Я хоть и идентифицирую себя русским, мой отец из Украины, моя мать наполовину украинка. Я вырос в полностью русской среде, но с Украиной многое меня связывает, поэтому больно.

Протест за пределами России мало что может изменить. Но несколько целей у этого есть. Цель протеста как такового, тем более напротив европейских институций, это все-таки то, что нам удается таким образом донести повестку россиян, которые против войны. Да, мы мало, что можем сделать, но мы создаем какую-то видимость, в том числе для местных жителей, о том, что не все россияне за Путина. И люди здесь, к счастью, это понимают. Вторая цель, и для меня это было важно, каким-то образом канализировать гнев, сделать что-то, выйти покричать. Это может звучать глупо, но когда мы на антивоенном протесте скандировали «Путин — ***ло!», я в этот момент почувствовал какое-то освобождение.

Дмитрий Мусолин и Иван Тихонов

Справка: Дмитрий Мусолин (51 год) и Иван Тихонов (38 лет), семейная гей-пара, проживающая в Париже, Франция. Дмитрий — ученый из Санкт-Петербурга, доктор биологических наук, занимается защитой леса, лесными насекомыми, экологией насекомых. Он 2 последних года был проректором одного из государственных вузов в Петербурге, сейчас работает научным советником в международной организации EPPO (European and Mediterranean Plant Protection Organization). Дмитрий был волонтером ЛГБТ-организаций, стоял у истоков «Альянса гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие», до сих пор является одним из админов и состоит в ядре организации. Его супруг Иван — художник, также был волонтером санкт-петербургских и московских ЛГБТ-организаций и руководителем одного из ЛГБТ-сообществ.

Дмитрий Мусолин и Иван Тихонов в парке города Кретей в пригороде Парижа, 18 февраля 2023

Дмитрий: Я проработал 10 лет в Японии, с 1999 по 2009 год. Уезжая в Японию, себя считал гетеросексуальным, потом через 2 года по переписке развились отношения с коллегой из России. Вернулся в Россию, женился, потом уехали вместе, но через 5 лет в Японии развелись. Потом стал задумываться, почему я на парней смотрю. На тот момент мне было 35 лет, и я достаточно быстро себя принял как гомосексуала и начал встречаться с парнями в Японии. В 2009 году вернулся в Россию, где все постепенно улучшалось в те годы — необычный период для России. В Японии мне все-таки было трудно, там иностранец всегда будет аутсайдером. В Японии много интересного, классного, и работать в биологии хорошо. Но после развода был сложный период, и я решил, что поеду в Россию, посмотрю, как там и, если что, уеду куда-нибудь дальше.

В 2011 годы еще открытые ЛГБТ-мероприятия проводились ЛГБТ-организациями. Одной из инициатив был кинофестиваль. И там в какой-то момент показали фильм «Молитва за Бобби» про религиозную семейную историю в Штатах. Был показ, и в зале задали вопрос: «Неужели в России когда-нибудь возможно, чтобы мамы ЛГБТ-людей объединились?» На показ были позваны несколько мам, 3 или 4, одна из них в последний момент постеснялась выйти из зала и принять участие в дискуссии, потому что это всегда сложно. После этого показа решили, что есть несколько мам, есть организации и давайте попробуем что-то в Питере создать. Где-то через месяц создали Родительский клуб. И буквально на второе собрание я позвал свою маму. Ко мне тогда же на показе подошли две девушки, пара, и они сказали, что мы хотим ребенка, не хотите ли стать отцом? Я в тот момент не был готов, но где-то через год они снова предложили это. Я уже в тот момент был с Ваней знаком, перевел стрелки на него. И вот сейчас у нас общий ребенок. Ваня — отец, а одна из девочек — мама. Они в Питере.

Родительский клуб — это единственный такой проект в России был и немножко есть сейчас, он не очень большой, но достаточно заметный, особенно в годы активного протеста мамы давали интервью для прессы и на телевидении бывали, они пыталась что-то отстоять, моя мама даже выступала в Заксобрании Санкт-Петербурга во время общественного обсуждения законопроекта 2013 года. У Родительского клуба две цели: общение между родителями — чтобы они между собой могли как-то все эти сложные моменты проговорить и принять, и для подростков с 18 лет, которые хотят каминг-аут в семье совершить, — им важно понять, что родители не обязательно осудят, что они могут понять и принять, но важно правильно донести и быть готовым объяснять, работать с этим. Общаться с более младшими просто нельзя в соответствии с законом о «пропаганде». Приходили разного возраста мальчики, девочки, например, которые говорили, что у них религиозна семья и как быть? И разные истории рассказывали. И вот так пришел Ваня. Он уже был волонтером в одной из организаций и хотел каминг-аут перед мамой сделать. И там мы познакомились, потом он меня нашел на странице сайта знакомств, и так мы начали встречаться. Это было в 2011 году. Мы достаточно быстро съехались и стали жить вместе. Ксюша, дочка, появилась в 2014 году.

Однажды к нам приехали мамы Ксюши, когда появился этот закон дурацкий, с вопросом, если два родителя одного пола, является ли это пропагандой или нет, как будут с детьми поступать? Они пришли к нам, и сказали: «Вот мы хотим зарегистрировать брак, вдруг пригодится, не хотите ли и вы?» Это было так неожиданно. Мы стали узнавать, где можно это сделать, выяснили, что это можно сделать в Дании — в одной из немногих стран, где могут заключить однополый брак два иностранца. Поехали в Данию, предварительно списавшись с мэрией, пришли туда и так зарегистрировали наш брак в 2015 году.

Постепенно в России все стало ухудшаться еще активнее. И тут совпало: то, что мы оказались во Франции, это не прямое бегство, а стечение обстоятельств. Я знал, что есть европейская организация по защите растений, а я в принципе в этой области работаю и работал тогда. В ней есть должность научного сотрудника, который занимается вопросами защиты леса и контактами с русскоговорящими экспертами. И мне уже тогда показалось, что это вполне для меня позиция . Эта позиция действительно освободилась в 2021 году, но в это время была активная фаза эпидемии ковида, все было очень медленно, не получалось провести собеседование без приезда кандидата в Париж, потому что у серьезных международных организаций жесткие процедуры, все тянулось долго. Но в итоге они меня взяли на работу 7 февраля 2022 года. На тот момент я был проректором в вузе в Питере, и у меня был большой проект научный. Я попросил 3–4 месяца, чтобы закончить дела и в мае переехать. Они мне отправили приглашение, но виза еще не была готова. И 24 февраля все чуть ли не накрылось! Я думаю, меня скорее всего должны были выпустить по возрасту, а Ваня младше меня, мы думали, что у него могут возникнуть проблемы с выездом. И я попросил сдвинуть начало контакта на 1 апреля. И вот 17 марта мы получили визы, а 22 марта уехали. Так мы оказались во Франции.

Мы смогли приехать только с наличными, какие-то сбережения российские трудно использовать. Счета многим россиянам закрыли, нам тоже закрывали, и мы с трудом открыли второй. Пошли в дорогой английский банк HSBC, у нас приняли документы и сказали, что им нужно подумать. Через неделю позвонили и сказали прямым текстом: «Наш банк больше не хочет клиентов из России». Почему-то банки свирепствуют, никаких документов жестких от правительства нет, но банки, видимо, боятся сами попасть под санкции. И всем тем, кто родом из России или у кого родственники в России, у кого были переводы из России, даже французам, которые работали в России, банки могут закрыть счета, дав два месяца на вывод денег. Иногда даже по именам, например, «Наталья», фильтры ставят и пытаются всех ограничить.

Наш юридический статус — это сложный вопрос, нетипичный для остальных людей, поскольку мой работодатель — это международная межправительственная организация со штаб-квартирой в Париже, то сотрудники имеют полудипломатические виды на жительство. Паспорта у нас национальные (у меня — российский), но у нас специальные виды на жительство Министерства иностранных дел Франции, потому что Франция в 1965 году пригласила нашу организацию разместить свою штаб-квартиру в Париже, что определено декретом Шарля де Голля. Таких организаций, типа ЮНЕСКО, 2 или 3 десятка, они в разных странах. Поэтому здесь сложность определенная. Я не дипломат, я не представляю Россию, я — штатный сотрудник этой организации, у нас есть некий дипломатический иммунитет. В принципе, нас даже полиция досматривать не может. Ваня — член семьи, у него вид на жительство такой же, как у меня, тоже полудипломатический. С этим видом на жительство Ваня не может работать, и мы не сможем потом сразу, даже прожив 10 лет во Франции, подать на обычный французский вид на жительство. Считается, что мы живем где-то не во Франции, а в каком-то таком европейском космосе. У меня закончится работа, и стажа проживания во Франции, необходимого для длительного вида на жительства, у нас не будет. Мы освобождены здесь от ряда налогов, и считается, что мы как бы здесь не совсем живем. Вот такой дипломатический нюанс.

Иван Тихонов со своей картиной. Мастерская в их квартире в Кретее. 18 февраля 2023

Иван: Я осознал себя геем тоже относительно поздно. В 23 года у меня были первые отношения. Я рос в советское и постсоветское время, и особой информации о ЛГБТ тогда не было, как сейчас. Поэтому по началу строил себе планы стандартные: жена, дети и все вот это вот. Но не складывалось, и в конечном счете я сообразил, что к чему. Спустя 7 лет мы стали жить вместе с Димой. У меня не такая насыщенная жизнь, как у Димы, я работал на обычной работе. У меня не было проблем со своей идентичностью. Разве что на работе было сложно, поскольку я вообще малообщительный, в принципе я свои личные отношения ни с кем на работе никогда не мог обсуждать, даже не пытался. В первую очередь, потому что мои отношения были с парнями, а работал я на таких простых работах, где люди попроще — склады, магазины. Там регулярно были шуточки про геев. И в какой-то момент я стал волонтером одной организации, потом впоследствии — практически всех питерских ЛГБТ-организаций. Дальше в одной из них (в ЛГБТ-сети) я стал полноценно работать. Последние 5 лет я был одним из руководителем спортивного ЛГБТ-сообщества, но летом я вышел из состава его руководства.

Такое отцовство, как у нас, достаточно стандартная процедура в ЛГБТ-среде. Как правило, девушки (лесбиянки, пары или одиночки) хотят стать мамами, в основном, они пользуются либо анонимными донорами через клинику, либо они ищут в своей среде кого-то, кто хочет стать отцом. Бывают разные условия, кто-то хочет, чтобы с участием отца, кто-то хочет, чтобы без участия отца. Это, конечно, тоже проблема. В моем представлении в гетеросексуальных семьях это случается гораздо проще. Завести ребенка в гей-семье гораздо сложнее, во-первых, надо найти с кем, во-вторых, все максимально обсудить, договориться, кто как участвует, участвуют ли бабушки-дедушки. Еще же больше половины сообщества — закрытые перед родителями. Много, кто каминг-аут не делали, это тоже проблема.

В нашем случае мы совершенно легко договорились. Не могу сказать, что испытываю большой пиетет перед детьми, чтобы носиться с ними. Хотелось завести, но не так, чтобы я прямо стал следить за каждым шагом. Это не мой вариант, поэтому мы легко сошлись. На тот момент мама у меня еще была жива, я уже сделал каминг-аут, она была рада, что будет ребенок. У Иры (биологическая мама дочки) родители не были уже живы. Дочке через 2 недели будет уже 9 лет. Когда мы были все в Питере, мы чаще общались, они жили последний год рядом с нами. Я ее из школы забирал, она у нас иногда оставалась. Сейчас мы только через мессенджеры общаемся, но общаемся. Они тоже задумались об отъезде, когда приняли этот закон о пропаганде ЛГБТ совершеннолетним.

Первые звоночки были, когда приняли закон о пропаганде несовершеннолетним, но там все более-менее устаканилось, за весь срок существования этого закона он применялся 10–15 раз, и то там были незначительные штрафы. Все случаи были, когда кто-то целенаправленно выискивал и жаловался, в основном на учителей. Вот в этих случаях закон применялся, а больше никогда. А сейчас, когда для совершеннолетних приняли закон, не понятно, что будет дальше. Тенденция на ухудшение положения видна. С другой стороны, они задумываются, но ситуации у нас разные. У нас ситуация сложилась так, что Диме дали работу, и мы не на пустое место уехали. Я пока просто прицепом к нему. А у девчонок нет никаких таких вариантов уехать. Если им ехать, то по беженству, и тогда проседаешь очень сильно во всем. У них тоже есть привычка жить с определенным уровнем жизни. А ехать и жить в лагере с непонятными людьми, на птичьих правах и с ребенком — это такая себе история. Вопрос еще — куда ехать. Пока они только думают, но не уехали.

В российскую повестку мы включены и новости из России читаем. Дима последние несколько лет активно не участвовал в мероприятиях, а я, поскольку был штатным работником, до самого отъезда с ЛГБТ-организациями контактировал достаточно активно. До июля 2022 года я был руководителем одной из организаций, которая была признана иноагентом. Насколько я понимаю, из-за того, что его признали позже остальных, почти все участники остались в России. Все остальные офисы ЛГБТ-организаций, которых раньше признали иностранными агентами, по крайней мере руководящий состав, уже уехали за пределы России. Так как всех признали иноагентами, завалили какими-то бесконечными отчетами, проверками, то это очень тяжело. Когда начались проблемы с банками, стало еще сложнее, так как внутри страны невозможно получить финансирование на деятельность ЛГБТ-организаций, поэтому в основном это были международные гранты из различных международных организаций. Их тоже объявляли иноагентами, либо нежелательными организациями, фактически запрещали, денег становилось все меньше, поэтому сейчас они все уехали. Только онлайн-сервисы остались: консультация, помощь юристов, психологов, какие-то очные мероприятия уже проводить невозможно. Наверное, только «Т-Действие» только еще осталось в Петербурге, они в основном специализируется на помощи транслюдям.

Сложно советовать всем ЛГБТ-людям уезжать из России. Никто с распростертыми объятиями никого нигде не ждет. Надо думать, где хуже. Если ты убегаешь от войны — это одно, если убегаешь от потенциально возможного применения закона — это пока другое.

Дмитрий Грандо

Справка: Дмитрий Грандо (23 года, фамилия изменена по просьбе участника), гей, проживающий в Гамбурге, Германия. Он родился в маленькой деревушке на Камчатке и до 16-ти лет в ней прожил, затем перебрался в Петропавловск-Камчатский. Дмитрий окончил 9 классов школы и отучился на архитектора в техникуме. В 2020 году переехал в комнату отца в коммунальной квартире в Калининграде, где работал дизайнером в местном отделении партии «Яблоко». Сейчас занимается графическим и гейм-дизайном. За свои 23 года Дмитрий пережил и подставные свидания, и задержание за митинг, в котором участвовал от штаба А. Навального, и преследование со стороны военкомата, и аутинг перед всей маленькой камчатской деревней, в которой он вырос.

Дмитрий Грандо. Поездка на косплей. Гамбург, 11 марта 2023

Дмитрий: Осознавать себя геем стал, когда мне было лет 13–15. На Камчатке до 2016 года не было нормального интернета, только спутниковый, и я читал очень много романов на всяких сайтах, потому что текстовые сайты расходуют меньше трафика. В какой-то момент я начал читать на ЛГБТ-форумах истории про парней, и мне они стали нравиться больше, чем обычные романы. Так я понял, что все же предрасположен к парням, что мне нравится читать пикантные истории про парней, а не девушек. Мне было страшно. Я в тот момент уже понимал, что не стоит об этом никому говорить. Ни родителям, ни друзьям, ни знакомым. Мне хватило дедушки с его безумной «патриотичностью» и манией болтать об оружии и о войне, он доводил меня этими историями до слез. В 15 лет у меня начались панические атаки просто от того, что дедушка общался со мной на эти военные темы. В военкомате об этих панических атаках узнали и мне сказали, что я не годен. Из-за него у меня до сих пор панические атаки, когда хоть что-то касается военщины.

Когда я переехал в Петропавловск-Камчатский, он показался мне центром мира. Мне стало казаться, что я могу перестать стесняться, могу спокойно начать с кем-то встречаться. Тогда же я узнал о всяких сайтах и приложениях для знакомств — Mamba, Grinder, «Друг вокруг». И я тогда стал более открытым, потому что знал, что родители в деревне ничего не узнают и я могу жить свободно и проблем у меня сильно не будет. Подставное свидание было моей первой встречей, на которую я пошел. Мы познакомились с Сашей через популярное тогда приложение «Друг вокруг», начали присылать друг другу фотографии, обмениваться любезностями. Спустя месяц с момента знакомства, он предложил приехать в соседний городок Елизово на свидание.

Я, такой наивный, думал, что вот мое счастье: почти 17 лет и у меня уже будет парень. Я взял такси и с нетерпением ждал встречи с ним, потому что в чате он был просто душка, очень по-доброму общался. Но когда я подъезжал, я его сразу узнал. Он стоял около большого клуба «Небо», такого маргинального клуба для «четких пацанчиков». Он мне говорил, что может быть с друзьями, но я не ожидал, что его друзья будут с битами. В этот момент у меня как-будто в голове переключилось, понял, что не все так просто, и я в панике сказал таксисту ехать обратно. Тогда я проревел весь вечер, сидя дома и выключив телефон. Сложней было на следующий день, когда после его бесконечных звонков я увидел сообщения, которые лучше сейчас не озвучивать. Он через знакомых из моего колледжа скинул мои фотографии и переписку в группу колледжа в whatsapp. В тот момент моя репутация в колледже порушилась: со мной уже не особо общались, либо были насмешки или угрозы. Но были и те, кто отнесся с пониманием и по чьим советам я перешел в конце курса на другую специальность. Я учился на повара, и после сдачи, не без сложностей, вступительного экзамена по рисунку перевелся после первого курса на архитектора. В тот момент меня еще защищал классный преподаватель, поэтому ко мне в новой группе из-за этой истории уже особо не лезли. Хотя иногда я встречал из прошлой группы однокурсников. Насмешки и угрозы были, но до рукоприкладства не доходило.

В 2017–18 годах после того, как я перебрался в новую группу, мне стало попроще. Даже политикой увлекся. В тот момент вышло расследование Навального про Медведева, и мы с маленькой группой ребят в 2017 году в колледже решили создать народный штаб, к которому потом присоединилось и много взрослых. Старшеклассница, которая училась в параллельной группе на юриста, оформила бумаги на протестный митинг 12 июня. В 2017 году мы видели, что по всей России появляются такие штабы и их особо не трогают. У нас офисом была библиотека в колледже, нас даже поддерживала одна из преподавательниц оппозиционных взглядов, которая поощряла нас, говорила, что молодцы.

12 июня мы все спокойно вышли на митинг с большим плакатом против коррупции, к нам добавились еще новые ребята из «Открытой России», начиналось все замечательно, но потом подоспели «молодогвардейцы» из «Единой России», которые отмечали День России. Она стали пытаться вывести нас на конфликт, начали заслонять наш транспарант «Камчатка против коррупции» российскими флагами, и когда мы вышли на главную площадь, они стали кричать всякие лозунги. В тот момент подоспела полиция, которая сначала нас не трогала, и задержала в итоге не их за то, что они мешали протесту, а нас. Тогда у меня начались первые сложности. Когда меня завели в полицейский «бусик», у меня сразу начали проверять и «военник», и телефон, и стали оттуда все переписывать. Тогда я не знал, что телефон лучше не давать. Полицейские в моем телефоне обнаружили порнорассказы, всякие фотографии, рисунки, которые я делал, и сразу поняли, что я — гей. С ухмылкой начали угрожать, что могут все рассказать родителям.

Они передали мои данные в военкомат, но не просто передали, а перевели из деревенского военкомата, к которому я был приписан, в военкомат соседнего города, где мне сказали, что я теперь ограниченно годен. И ждут меня, когда я закончу учебу, на «перевоспитание».

Дмитрий Грандо. Поездка на косплей. Гамбург, 11 марта 2023

С моим нынешним парнем мы общались с 2017 года через игру Garry's Mod — это такая большая песочница, в том числе и для разработчиков: там можно сделать свой отдельный сервер, на одном из таких серверов я — дизайнер окружения, а мой парень занимался всем кодом. Мы настолько долго общались, что дружба и общение переросло во что-то большее: в какой-то момент мы признались друг другу в любви. К этому моменту я год прожил в Калининграде в коммуналке в комнате отца. Тогда же о моей ориентации узнали соседи по коммуналке, потому что я иногда оставлял дверь открытой, а у меня в комнате висел радужный флаг, были ушки, длинные носочки, в общем полный набор фембоя. Я стал получать насмешки от соседей, потом однажды обнаружил надпись «Пидор» у себя на двери. В начале лета 2021 года, когда мы признались другу другу в любви, парень сделал мне приглашение в Украину и в конце августа 2021 года я переехал в Киев. Первые несколько недель мы с парнем просто гуляли по Киеву, мы буквально весь центр обошли и еще целую кучу мест — музеи, парки. Я без проблем получил вид на жительство на год. Весь январь 2022 были плохие новости: нападут — не нападут. 24 февраля мы проснулись от громких взрывов за окном. В тот момент из-за панической атаки я заперся ванной и уже думал просто покончить собой, и если бы парень меня тогда не остановил, меня бы уже не было в живых.

В первый день в 8 утра мы побежали в ближайший магазин закупиться продуктами, батарейками, я купил таблетки от панических атак, которые перестал принимать после переезда в Киев. Несколько дней мы провели за чтением новостей поочередно в подвале, где люди прятались по сирене, и в квартире. В подвале было безумно страшно, постоянно дети плакали, родители плакали. Иногда в укрытие заходили врачи, спрашивали о пострадавших или больных, периодически заходили люди из теробороны, которых я испугался до чертиков, думая, что меня просто заберут за то, что я тут сижу с российским паспортом. Когда ты с российским паспортом сидишь в подвале с украинцами, и где-то в углу ребенок спрашивает, почему русские на нас напали, в этот момент я просто прячу свой паспорт куда подальше, потому что сам не знаю ответа на этот вопрос.

На пятый или шестой день были очень громкие взрывы совсем рядом, плюс начались еще перестрелки по ночам, и мы собрали вещи, взяли дорогущее такси, поехали на железнодорожную станцию, откуда ходил бесплатный поезд до Львова.

По прибытии во Львов из-за того, что на границе были толпы, мы не решились в тот же день отправиться на границу с Польшей. И волонтеры на железнодорожной станции сказали, что возле полицейского участка людям помогают с едой и селят в старую школу. В итоге в выходной день мы сели на автобус, который ехал до границы ранним утром. Весь день мы провели в очереди на границе. В какой-то момент из-за большого количества людей — людей много, пропускают медленно — начались крики, волнения. У меня была паническая атака, когда очередь дошла до нас с парнем. Его не выпустили: увидели его украинский паспорт, направили в другую очередь, я даже ни обнять, ни поцеловать его не успел, его просто увели, потому что он гражданин Украины, а значит покидать страну ему нельзя. Меня, как иностранца, выпустили после допроса. Я рассказал о своей деятельности в России, но по моему реву и так было понятно, что меня лучше отпустить, чем докапываться. А он до сих пор в Украине под Киевом живет с родителями, его не призывают, потому что в его военкомате о нем информации нет. Но если он пойдет ввоенкомат и скажет, что ему нужна справка, чтобы покинуть Украину, его сразу могут призвать. Я боюсь его потерять. Идти в военкомат сейчас в Украине опасно, как и в России.

Из Польши я доехал до Гамбурга. Меня встретили друзья и сразу привезли в семью, в которой я сейчас нахожусь. Мы живем в деревне Триттау около Гамбурга. Это семья моего друга Тома, с которым я тоже знаком с игры. Когда началась война, он был одним из первых, кто написал мне и предложил приехать к его семье, сказав, что они помогут со всем необходимым. Но начались сложности с моим статусом в Германии из-за моего вида на жительство. У меня был украинский вид на жительство и мой российский паспорт. Вид на жительство — временный, и когда меня регистрировали, мне сказали, что из-за этого мне не могут сделать временную защиту, как остальным украинцам. Сказали, что пока есть два варианта: или идти по обычной процедуре получения убежища, или ждать до конца августа по моему временному виду на жительство в надежде, что, возможно, что-то поменяется в законодательстве. Я испугался, начитавшись всякого про процедуру получения убежища, и решил просто ждать. В конце августа законы особо не поменялись, и мне порекомендовали подать заявление на временную защиту.

Мы поехали в соседний город, где находится лагерь для беженцев. Меня там зарегистрировали и сказали ехать в Бедбург Хау, так как здесь у них все переполнено. Это в 300 километрах от деревни, где я жил в семье. 2 сентября Том отвез меня туда, он пытался объяснить, что есть семья, что она помогает, есть где жить, работа, может, будет в будущем, и язык легче учить в семье. Но там повертели головой и поселили в лагерь с семью мужчинами в комнате, как одиночку. Я неделю провел в лагере. Сначала сказали, что проведут регистрацию как остальных украинцев, потом что как россиянин пойду на «азюль», потом снова сказали, что попробуют сделать регистрацию как беженцу от войны с Украины. С сентября по декабрь я ждал решения. Жил в маленькой коммуналке, благо мне выдали отдельную комнатку, потому что я сказал, что у меня периодически бывают панические атаки, что я то кричу, то плачу по ночам. Мне выплачивали пособие по €300 месяц. Первое время мне было сложно, но в Бедбург Хау было очень много волонтеров, которые помогали с документами, одеждой, вещами. В местную школу, куда немцы приносят разные вещи, каждый понедельник можно было прийти и за скромную сумму в 1–5 евро можно взять, что тебе нужно. Мама Тома пообщалась с адвокатами и в декабре я получил письмо, что мое заявление на временную защиту одобрено.

После того как пришло письмо, я смог спокойно уехать к семье обратно. До марта 2024 года года у меня одобрен вид на жительство без ограничений, без «азюля», которого я боялся. Меня уже прописали в семье. Готовятся документы из центра занятости: какое-то время я буду получать выплаты. В июне, как мне посоветовали, я пойду на учебу. Я полагаю, что в том месте, где я буду учиться, мне выдадут диплом или сертификат о знании языка по окончании. Когда в следующем году мне потребуется продлевать вид на жительство, я хочу показать, что я здесь не балду пинал, а учился, был в поисках работы, что я не просто так сижу, что стараюсь встраиваться в немецкое общество и внести свой вклад в развитие страны. В Бербургхау, где я живу, много беженцев, и на моих курсах немецкого было 12 человек разных национальностей, в том числе афганцы, украинцы и сирийцы. Когда я заканчивал курсы в январе, нас осталось только двое в группе. Остальные просто перестали ходить, не нашли интереса в изучении языка. В Бeдбург Хау некоторые люди живут по восемь лет. Они получают «социалку» от государства, им ничего не надо. Многие из них на эти деньги просто закупаются дешевым вином. Им нормально жить в этой маленькой коммуналке, а я не хочу такой жизни.

У меня был терапевт в Калининграде. Он мне выписал таблетки. Здесь я жду карточку, чтобы сходить в больницу и посоветоваться на счет таблеток уже здесь, потому что у меня периодически панические атаки продолжаются. Я просыпаюсь буквально мокрый по ночам: до сих пор воспоминания давят. Ну и одиночество — парень далеко. И я каждый день волнуюсь, что вдруг в его деревню возле Киева прилетит. Том мне помог с компьютером, и я продолжаю работать над сервером, повышая свои навыки, чтобы в следующем году или под конец года у меня было хорошее резюме с небольшим портфолио графического и игрового дизайна. До этого я работал в маленьких программах, а сейчас Том мне поставил мощный компьютер. Я могу сильно себя не ограничивать и чем-то серьезным заниматься. Плюс я стараюсь прорабатывать свой проект, у нас с парнем есть идея на счет собственной игры, когда он вернется и мы будем вместе.

Родители не знали о моей ориентации до тех пор, пока не началась война. Я еще находился в Украине, когда на мой российский номер дозвонились из камчатского военкомата и спросили, куда я пропал. Этот звонок случился во Львове, когда там было 3 часа ночи, а на Камчатке — день, во Львове гудела сирена, я перепугался и просто послал их куда подальше. А через пару дней, когда я уже перебрался в Польшу и застрял там на карантине из-за ковидных ограничений, мне позвонила мама и сказала, что я ей больше не сын, что видеть она меня больше не хочет. Потом позвонил отец, тоже сказал, что я ему не сын, что я был случайностью, что он не хочет обо мне ничего слышать.

Если я вернусь в Россию, то вернусь в качестве туриста лет через 50. Надеюсь, это будет другая страна.

Илья Бронский

Справка: Илья Бронский (32 года, настоящая фамилия Ильи — Агеев) и Дмитрий Киселев (27 лет), гей-пара, проживающая в Цюрихе, Швейцария. Илья родом из Санкт-Петербурга, он открытый гей, подвергшийся преследованию из-за положительного ВИЧ-статуса и вынужденный уехать из-за этого из России в 2021 году. Он, закрыв в России свое успешное коммуникационное агентство, которое занималось PR и рекламой в соцсетях, планирует открыть аналогичный бизнес в Швейцарии, а Дмитрий — подтвердить свою квалификацию преподавателя и продолжить работать по специальности. Сейчас они оба находятся в статусе просителей убежища.

Илья Бронский в своей квартире. Цюрих, 18 апреля 2023

Илья: Я осознал себя геем в переходный период лет в 12, наверное, когда я понял, что мне гораздо больше симпатичны некоторые одноклассники и друзья. У меня не было никакой внутренней борьбы на эту тему, я очень легко и быстро принял это внутри себя. И когда мне было лет 15, об этом узнала мама. У нас была какая-то ссора, в процессе чего я по телефону ей это выпалил, на что она сказала, что он это узнала в мои 13 лет, потому что нужно было чистить историю браузера. Она у меня очень молодая, ей вот только 50 лет исполнилось, поэтому у нас были всегда взаимоотношения больше формата друзей, нежели чем ролевая модель «мать-ребенок», поэтому она очень понимающая. Позже о моей ориентации узнала еще и бабушка. Она просто маму в лоб спросила об этом, и мама ей честно ответила, и у бабушки была абсолютно не ожидаемая реакция, потому что она такой консервативный человек, ей 80 лет, и она привыкла жить по некоторым определенным сложившимся ценностям и устоям. Ее фраза была замечательная: «Ну и правильно, сейчас девушки такие пошли, что и не надо!» Ну довольно-таки с юмором все это дело восприняла. Отца у меня не было, он ушел, когда я был совсем в бессознательном возрасте и вскоре после этого погиб, поэтому ничего, к сожалению, особо про него не знаю.

О диагнозе ВИЧ я узнал в августе 2019 года. В том году, еще до covid, у меня было много блог-туров, потому что у меня был на тот момент популярный инстаграм, я был в числе инфлюенсеров по Петербургу, поэтому часто были поездки с блог-тусовкой. И в одной из последних — это был Кавказ — я понял, что у меня дико болит горло, хотя там абсолютно нечему болеть, потому что в лет 15 мне удалили гланды. По прилету в Питер я обратился к знакомому врачу, и он меня отправил к своим коллегам в Мариинку. Я сдал кучу анализов, и в какой-то момент врач меня вызвала к себе и сказала про диагноз, что у меня ВИЧ, но при этом очень маленькая вирусная нагрузка, значит, заражение произошло совсем недавно.

Я не мог себе представить, в какой момент это могло произойти, потому что после расставания с парнем никаких связей у меня не было, плюс, пока мы были в отношениях, проверялись постоянно, и все равно секс был всегда со всеми методами защиты. После чего мы начали проходиться по медучреждениям, где я бывал, и выяснили, что у этого врача есть еще порядка 20 схожих случаев у людей, которые лечились за последний год в одной и той же стоматологической клинике на Чернышевской. Она закрылась где-то за полгода до этого с большим скандалом, но в итоге дело не заводили, начальство уехало, врачей там уже было не сыскать. Моя врач просто общалась с коллегами, у которых были идентичные случаи, они сошлись во мнении, что проблема была в экономии на анестезии, потому что на инструментах ВИЧ перенести нереально, потому что вирус гибнет на открытом воздухе, но если использовать постоянно одни и те же шприцы с анестезией и использовать не полностью, то заразиться очень легко.

Я еще потом шутил с другом на эту тему, что это очень забавно, что человек, у которого никогда не было беспорядочных связей, в итоге подхватил ВИЧ в стоматологической клинике.

Первые пару дней я пребывал в таком шоке, как будто кто-то удалил пыльным мешком по голове, но очень быстро понял, что грустью делу не поможешь, переживаниями тоже, надо как-то жить дальше. А еще можно это обернуть в полезную для других информацию, можно делиться опытом, как это происходит, что на самом деле это не так страшно, как все рассказывают, и что если с вами это случилось, то не конец всему. Как Екатерина Шульман постоянно говорит, что постарайтесь просто себя не убивать, что всегда есть пути решения, и не так страшен черт, как его малюют. Поэтому довольно-таки быстро я сделал это своей открытой частью жизни: и в дейтингах был поставлен статус об этом, и у себя в твиттере я начал писать треды на темы «что такое ВИЧ», «как с этим жить», «как это все происходит». И стал поэтапно рассказывать свою историю от диагноза до получения таблеток и нулевого статуса. Само собой было огромное количество негатива, но он был со стороны незнакомых или малознакомых людей. Среди близких друзей все восприняли нормально, но опять же потому, что это был очень узкий круг, и в основном те, с кем я общался очень доверительно.

Маме я сказал не сразу, я об этом сказал ей только после нападения на меня в апреле в 2021 году. Два года я об этом ей не говорил, потому что она человек, который очень близко к сердцу все воспринимает. Я знал, что она это примет, но переживать очень сильно будет. Эта информация ей абсолютно ничего нового не дала бы и никак бы ее жизнь не поменяла, поэтому она была просто напросто на тот момент абсолютно ни к чему. Вдобавок это было еще тяжелое время, у нас в тот момент были сложности в семье: родственники один за другим болели и умирали, и было достаточно плохих новостей отовсюду, поэтому я решил эту тему не освещать.

Казалось бы, есть процедура одинаковая для всех, и всегда все должно проходить безопасно для врача тоже, и, казалось бы, врачи — люди науки — и они сами в первую очередь должны знать, с чем они имеют дело, и как это работает. Однако, после постановки диагноза, когда я пытался найти стоматологическую клинику просто для лечения, это было большой проблемой, потому что в 5 клиниках мне отказали в лечении. И это было мотивировано тем, что врачи не хотели заниматься пациентами с ВИЧ-статусом. Хотя это незаконно. Я знаю много подобных историй от других людей, которые живут с ВИЧ в России. И когда у нас совместно выходил материал в TJournal на эту тему, историй про отказы врачей было очень много. Это довольно-таки распространенное, к сожалению, явление. Стигматизация присутствовала всегда. Но самое смешное, что большая часть стигматизации, с которой я сталкивался, была со стороны самого ЛГБТ-сообщества. Из-за ханжества, необразованности, из-за незнания.

Статья в TJournal вышла в марте 2021 года, а 3 апреля 2021 года на меня напали. Нападение произошло днем, в выходной день. Было часов 12, у меня на тот момент закончилась рабочая встреча, и в проходе во дворах между Большой Конюшенной и Малой Конюшенной меня окликнул человек. В тот момент, когда я повернулся, мне прилетел удар в лицо, в нос, он сопровождался очередной фразой про «спидозного пидора», после человек постоял секунд 15 и просто ушел. Причем, не убежал, а именно спокойно ушел. Я даже разглядеть нападавшего нормально не смог, потому что я не успел повернуться, мне уже прилетел удар в лицо. Мне обещали, что мне прилетит.

Полиция не захотела со мной проводить никакую беседу, они приняли бумажки в отделении, приняли справку из травмпункта, что есть двойной перелом вследствие физического воздействия или удара, никакие беседы со мной проводить они не хотели. Нехотя взяли заявление, связываться со мной долго тоже никто не хотел, пока мы сами не позвонили через неделю. Нам ответили, что они пытались найти злоумышленника, видеоданные с этого района не привели ни к чему, и если что-то будет, мы с вами еще свяжемся. Но никто связываться не захотел, зато попытались навешать на меня кучу всяких интересностей про гей-пропаганду, про статьи, про дачу некорректной медицинской информации в СМИ. Там даже какой-то суд состоялся.

Мы пытались найти помощь у правозащитных организаций: «Выходе» и нескольких других, но они тоже оказались немного беспомощными. «Выход» вообще предложил сделать эту историю максимально публичной с целью какого-то резонанса, но по совету другого юриста я понял, что это не в моих интересах. Я не был уверен, не понимал, как это может помочь мне с учетом того, что полиция не захотела помогать, а угрозы поступали. Не хотелось закончить где-нибудь в канаве по пути домой. Да, я мог стать человеком, который как-то сможет больше осветить вопрос, но это станет еще большим риском для меня. Ну и угрозы продолжали поступать. Поэтому я взвесил все за и против, все рекомендации друзей и близких, и понял, что самым разумным будет покинуть страну. 30 апреля 2021 мы улетели вместе с парнем.

Дмитрий Киселев и Илья Бронский у себя дома. Цюрих, 18 апреля 2023

Мы хотели уехать еще в двадцатых числах апреля, после того, как с полицией стала назревать непонятная ситуация. Но это был covid, билетов не было, посольства закрыты, виза кончилась, и конец апреля я прям сидел мониторил все билеты и нашел один из немногих билетов на 30-е число из Москвы в Белград с пересадкой в Цюрихе.

Мы нашли в аэропорту Цюриха первого попавшегося человека в форме, не знаю, был ли это полицейский или охранник службы безопасности аэропорта, на английском объяснили ему, что нам нужно. Он улыбнулся, сказал, что все хорошо, что сейчас проводит нас. Отводит нас в кабинет службы охраны внутри аэропорта и просит подождать. Далее начинается первичная процедура, где у тебя забирают все документы, начинают их сканировать и отправлять, звонить куда-то, в это время тебе предлагают чай, кофе, просят еще раз успокоиться, не переживать, что сейчас все замечательно, что вы в безопасности. Сама процедура первичной проверки занимает часа 4, как мне уже позже объяснили, они просто проверяют максимально возможную информацию о том, не являешься ли ты каким-нибудь международным преступником и т.п. По прошествию этих 4–5 часов за тобой приезжает работник лагеря первичного размещения беженцев и отвозит тебя туда. Мы прилетели в пятницу, накануне выходных, поэтому два дня в этом временном лагере мы провели в комнате, которая находится, скажем так, в предбаннике лагеря, поскольку зарегистрировать нас в общей части было некому.

Только в понедельник у нас продолжилась процедура, нам выдали первые желтые бумажки, сфотографировали нас, и началось ожидание первичных всех процедур. Первичные процедуры — это встреча с адвокатом и затем встреча в миграционном секретариате на дорожное интервью, на котором в течение часа выясняют детали (твои данные, откуда ты и как именно ты приехал, чтобы понять, попадаешь ли ты под Дублинское соглашение или нет). Недели через две после них нам в конце мая или начале июня назначили первое интервью, очень долгое и сложное, которое заняло весь день. Следом за ним через неделю было второе с уточнениями деталей и с дополнительными вопросами, вычиткой и подписанием протокола. Все интервью проходят с переводчиками. И после этого начинается ожидание решения. Ответ мы получили только в августе — нам пришел отказ в предоставлении убежища по абсолютно смешным причинам, но наш адвокат сказал, что это нормально, потому что в 99% случаев всегда приходит отказ, и практически все положительные ответы приходят через апелляцию. Так работает система. Мы подали апелляцию сразу же в течение двух недель, и суд нам ответил тоже в рекордный срок — через неделю, что он принимает нашу апелляцию в работу, потому что согласен с нашими доводами, а также что со стороны миграционного секретариата были допущены серьезные ошибки во время процедуры. И с августа по текущий день эта апелляция длится.

Мы не можем создавать отдельный банковский аккаунт, можем пользоваться только тем, который нам сделал миграционный секретариат. Официально мы можем работать, но на работу нас никто не возьмет, потому что есть определенная процедура, что сначала рассматриваются кандидаты на работу со швейцарским паспортом, затем с ВНЖ, затем из Евросоюза, затем те, у кого хотя бы permit S и уже потом, если они на этих этапах никого не нашли, то они могут рассмотреть людей с permit N. Это наш — просителей убежища. Еще мы не можем путешествовать и покидать страну.

Мы прошли все инстанции: государственную, кантональную и городскую. Первый был — временный лагерь, он находится в черте города не очень далеко от аэропорта и через дорогу от миграционного секретариата, чтобы было просто удобнее для прохождения всех первичных процедур и чтобы никто не потерялся. Это О-образное здание, выглядит как тюрьма, правила как в тюрьме, несколько этапов проверки, постоянные обыски, но достаточно дружелюбная охрана. Но это если ты сам нормальный и адекватный. Строгие правила касательно всего и огромное количество ограничений: покидать лагерь можно на очень ограниченное время, нельзя ничего приносить из еды с собой. Беженцы — не самый привлекательный класс людей, для консервативных швейцарцев — вдвойне. Поэтому правила очень строгие, они стараются максимально ограничить от внешнего мира тех, кто находится во временном лагере. А из-за огромного количества нарушений: наркотиков, преступлений эти правила ужесточались из года в год.

Пару месяцев мы прожили в первичном лагере, а в июне нас отправили в маленький городок Эмбрах под Цюрихом. Переселение, кстати, происходит очень неожиданно и без предупреждения, никто тебе ничего нормально не объясняет, почему и куда уезжаете. Нас одним днем перевезли на машинах в лагерь более длительного содержания, он уже больше похож на летний лагерь. Там было уже более привлекательное аккуратное деревянное здание, но также за забором и максимально закрытое от всех, но уже с более спокойным режимом, более спокойными правилами и там уже больше пространства. И первые несколько месяцев мы вообще жили в комнате, рассчитанной на 8 человек, вдвоем, потому что там было мало людей. В январе следующего года нас опять же без предупреждения перевели в WG — это общежитие. Мы жили в мужском крыле, на нашем этаже было 6 комнат, рассчитанных на 4 человек каждая, с общей кухней, с общей гостиной, с общей душевой и ванной комнатами. Мы жили в комнате вдвоем, к нам никого не заселяли. И мы прожили там совсем недолго, буквально полтора месяца, потому что 14 февраля, на день всех влюбленных, нам пришло очередное письмо с перемещением, и нас уже перевезли в квартиру, в которой мы сейчас живем.

Это двухкомнатная квартира, причем если бы у нас были официально зарегистрированные отношения, то это была бы однокомнатная. Нас не хотели долгое время воспринимать как пару, нашего устного заявления им было недостаточно, потому что раз нет бумажек, значит вы не в браке. Мы им объясняли, что это Россия, мы не можем заключить там брак. Но если по регламенту бумажки нет, то простите. В Швейцарии немножко отстают от остальной Европы, поэтому некоторые моменты им очень сложно донести. Они так и не признали окончательно, что мы именно в браке, но при этом по нашему кейсу на убежище они признали наше партнерство и рассматривают нас именно вдвоем, а не как два отдельных кейса.

Пособие у нас 600 франков на каждого. В рамках Цюриха это очень мало. При том, что мы не платим за квартиру и коммунальные услуги, этого пособия хватает еле-еле только на продукты.

Мне интереснее общаться с местными жителями с точки зрения интеграции. Общаться с такими же беженцами — это не путь к интеграции, это попытка создать иллюзию этой жизни, к который ты привык, поэтому чаще всего у меня все контакты англоязычные либо попытки немецкоговорящих контактов. Вопрос возвращения в России для нас закрыт навсегда. Когда-то, может быть, приехать посмотреть, что поменялось, что происходит, — возможно, но именно вопрос возвращения закрыт навсегда.

У Димы уже есть четкий план: к моменту получения статуса беженца у нас уже должен быть уровень языка, позволяющий пойти на курс переквалификации по его профессии — он преподаватель. Эта профессия здесь ценится, поэтому это будет не сложно. У меня есть четкий план заняться всем тем же самым, чем я занимался в России. Поскольку это здесь более даже ново, чем в России, поэтому очень актуально и найти каких-то клиентов не сложно. У меня уже есть пару контактов, с которыми работаем в бартерном формате: услуга за услугу, поэтому найти новую базу клиентов и продолжить заниматься, чем я занимался, будет не сложно. Тем более, я уже узнал как работает процедура регистрации, как предпринимателя.

Никита Томилов

Справка: Никита Томилов (25 лет), гей, проживающий в Берлине, Германия. Он родом из небольшой деревни Тарасовки Челябинской области, где прожил до окончания 9-го класса, после чего поступил в театральное училище в Челябинске, но, не окончив его из-за гомофобного скандала, переехал в Екатеринбург. Там Никита поступил Колледж предпринимательства и социального управления, где отучился на юридическом. Параллельно он работал юристом в Межрегиональном центре прав человека в Екатеринбурге. Никита — политический активист и правозащитник, травести-актер и депутат района Марцан в Берлине. Подвергшийся угрозам и травле со стороны гомофобного движения «Пила» и вынужденный бежать из России в 2019 году, он за три года сумел полностью интегрироваться в немецкое общество, создать некоммерческую организацию помощи ЛГБТ-людям в Германии и запустить собственное ток-шоу.

Никита Томилов у себя дома. Берлин, 10 марта 2023

Никита: Я осознал себя геем, наверное, в детстве, потому мне было интересно проводить время больше с девочками, чем с мальчиками, я всегда даже в школе был «белой вороной». Лет в 10–12 лет у меня был панический страх этого всего, я пытался скрыть, затоптать это все из-за страха, но потом наступил пубертатный период и лет в 14–16 оно бахнуло — и я стал понимать, что нифига это не затоптать так просто. Я смирился со своей ориентацией, принял ее и стал жить дальше. Так что я осознал себя геем, еще живя в деревне. Когда ты это осознаешь, во-первых, ты не бежишь к родителям и не говоришь об этом. Это же Россия! Ты прячешь все это, прячешь от родителей и от кого-то еще, потому что гомофобии очень много, особенно в деревне. Во-вторых, даже когда гуляешь с друзьями, и они шутят на эти темы, ты, чтобы не выпадать из компании, тоже поддерживаешь этот диалог и ржешь над этими оскорбительными шутками.

Я открылся сам в 2019 году, когда уже переехал, но родители узнали в 2016 году. Причем это был не каминг-аут с моей стороны, это случилось, когда мать просто прочитала переписку в скайпе с моим парнем. Я ехал от него из Челябинска и тут звонок от нее: там истерика, слезы, крики. После этого я собрал вещи и уехал в Екатеринбург.

Я занимался общественно-политической деятельностью, пока жил в Челябинске и не переехал в Екатеринбург. Я был пресс-секретарем Молодежной организации местного отделения ЛДПР, был пресс-секретарем Общественной молодежный платы Чесменского района, экспертом культуре в Молодежном парламенте при Государственной думе, но после переезда в Екатеринбург, моя хорошая близкая подруга Яна Гельмель, тоже правозащитница, предложила мне пойти работать в Межрегиональный центр прав человека. Я быстро влился в работу, поскольку мне было очень интересно и у меня хорошо шло направление гражданского права — защита прав человека, защита прав потребителей. Потом я стал брать обращения из административного права, ко мне стали обращаться подростки, которых буллил известный русский гомофоб Тимур Булатов. А обращались дети 13–14 лет с просьбой помочь, что его буллят, потому что он состоит в какой-то КВИР-группе, причем сам иногда даже не является этим квиром. Это и для подростка большой стресс, и для его родителей.

Меня стали заваливать этими письмами, и я стал заниматься этими обращениями, стал разговаривать со школами, чтобы как-то снижать этот градус гомофобных буллингов, аутингов. Булатову это не понравилось и на меня была объявлена охота, меня включили в список гомофобного движения «Пила», следы которой вели, по-моему, даже к Кадырову. Меня избивали даже в полиции, когда я приносил туда какие-то заявления, там не хотели по ним работать. Помимо этого мне слали фото отрубленных голов чеченских геев, меня караулили около дома люди в черных масках. А потом в один из дней мне просто подорвали дверь квартиры часа в 2–3 ночи. Дверь влетела просто напросто в квартиру, а на лестничной клетке было написано, если не уедешь, ты умрешь. Это стало последним звоночком, и я решил обезопасить себя и принял решение покинуть страну для того, чтобы не оказаться следующей их жертвой. Я сделал экстренно визу за два дня, доплачивал за скорость для этого, а эти пару дней я прятался у друзей.

Когда мы ехали в машине из этой квартиры в другую, друг позвонил по телефону своему турагенту и тот спросил, куда брать билеты. Первый город, который пришел мне на ум, был Берлин. Я не знаю почему, возможно, потому что я до этого был здесь в рабочей командировке. Я в шоке был. Дверь подорвали 16 августа, и через три дня я уже был в Германии.

Приехав из аэропорта в гостиницу, она была снята заранее на три дня, я начал судорожно думать, что делать. Через какие-то сайты я нашел первый пункт приема беженцев, пошел туда, меня там зарегистрировали и заселили. Потом увели на снятие отпечатков, сдачу всех документов и так далее, и через три дня меня распределили в гей-хайм (LGBTIQ Schelter) — общежитие для КВИР-людей. Так я стал просителем убежища. Тут предоставляют жилье, платят пособие, которое было сначала 300 с чем-то евро, потом его подняли до 400. Тут есть льготный проезд, когда за билет ты платишь не полную сумму, а половину суммы, тебе дают продукты, ты можешь покупать их сам, но тут есть организация Тафель, занимающаяся обеспечением продовольствием малоимущих и беженцев, где ты платишь 1 евро и тебе дают большие корзины еды. Базовые потребности на момент, пока ты просишь убежища, у тебя обеспечены. Мне хватало денег для того, чтобы покупать одежду в нормальных магазинах.

После приезда у меня был некоторый ступор, поэтому месяца три мне понадобилось, чтобы прийти в себя. Как только я отошел, я понял, что начинаю деградировать, я не развиваюсь, не получаю новой информации и мне просто становится скучно. В хайме (LGBTIQ Schelter) у нас был один русскоязычный социальный работник, и он мне предложил подать заявку на один грант, который мы в итоге получили.

Это был грант на 500 евро, он выдавался на определенных условиях. Я посидел, подумал, что можно сделать на эти деньги, я решил сделать такое ток-шоу, где гостей интервьюирует открытый гей. Так мы запустили первое шоу «Talk with the gay», оно «зашло», стало развиваться, расти, преображаться и сейчас это достаточно популярное ток-шоу с интересными гостями, которое я веду в образе Drag Queen, и оно теперь называется уже «Talk with Fatal».

Никита Томилов в образе Drag Queen на балконе своей квартиры. Берлин, 10 марта 2023

Кроме этого, у нас был второй проект «20 лет Т.А.Т.У. Свобода, молодость», после которого я как раз и решил, что нужно открывать свою организацию, потому что получать гранты на стороннюю организацию неудобно, и, кроме того, с ней приходится согласовывать свои решения. И в 2020 году мы с коллегами собрались всемером и решили открыть свою организацию, утвердили устав, подготовили все необходимые документы и зарегистрировали ее. Она называется «THE LGBT LIFE».

В 2021 году я переехал из общежития. Я 2 года ждал квартиры, потому что найти квартиру в Берлине самостоятельно, тем более беженцу, очень, очень тяжело. Я встал на очередь на получение квартиры в государственное управление по делам мигрантов и беженцев в Берлине, и вот спустя практически 2 года мне позвонили оттуда и сказали, что есть квартира. К тому моменту я большую часть времени жил у своего парня, но место в общежитии за мной еще оставалось. Я пришел на термин, где мне сказали, что есть квартира-студия 38 квадратных метров, находится в Марцан (нем. Marzahn) — это русскоязычный район Берлина.

В итоге статус беженца я получил в конце 2022 года, в ноябре. Я в 2019 году в ноябре получил отказ. Три месяца мой запрос о предоставлении убежища рассматривал BAMF — это федеральный орган по делам мигрантов и беженцев, который прислал документы с формулировкой, что не видят оснований для предоставления убежища и мне нужно покинуть страну. У меня было 14 дней, чтобы обжаловать их решение в суде, что я и сделал. Этот процесс длился практически полных три года: 2020, 2021 и 2022 годы, и я выиграл его, но рассматривали дело очень долго, нет какого-то регламента по срокам, поэтому есть люди, которые приехали и раньше меня, и вместе со мной, но до сих пор ждут рассмотрения их дел в судах.

Я даже муниципальным депутатом избрался до того, как получил убежище. Здесь это называется Bürgerdeputierte — депутат от граждан, но в российском понимании — это муниципальный депутат. Район Марцан, где я живу, это район, где сильна партия AfD, партия правых, которые против ЛГБТ, против беженцев. Председательницей партии AfD («Альтернатива для Германии»), которая является партией с нацистским уклоном, выступает против беженцев и LGBTQI-людей и которая, скажем так, имеет большее влияние в этом районе, является лесбиянка доктор Алиса Вейдель, у которой есть жена, есть ребенок, но она против геев, против мигрантов. Логики, на мой взгляд, в этом нет. Когда я переехал сюда, в какой-то момент, мне захотелось опять пойти в политику, я стал искать партию, которая мне будет ближе. Наученный опытом российской политики, я прочитал их партийные уставы, и я выбрал Партию зеленых, потому что в ней есть очень много КВИР-людей, которые присутствуют в политике и которых я знал, это было для меня вдохновляющим моментом.

Не будучи гражданином, ты тоже можешь вступить в партию. Начались различные съезды, начал потихоньку работать, не имея никаких позиций в партии, стал разбираться, как все устроено. Однажды я увидел, что в Марцане организации, которые работают с мигрантами, могут выдвинуть своего кандидата на избрание в состав местного районного парламента. Мы собрались с моими коллегами, провели что-то вроде праймериз, выбрали меня и заполнили все необходимые документы. И меня избрали. Я стал работать уже как депутат от граждан в комитете по интеграции и миграции, это именно общественная деятельность местного муниципалитета — района Марцан города Берлина. У меня нет никакой зарплаты, но есть оплата за определенное время, например, за заседания, на которых ты присутствовал. На них мы рассматриваем документальные, политические и нормативно-правовые вопросы, то есть, как нам улучшить такой-то закон или как нам улучшить такое-то решение, здесь мы накладываем вето на решение бургомистра, потому что нам не понравилось то, что он сделал, здесь мы приняли бюджет или нам в нем что-то не понравилось, и так далее.

Сейчас я полноценный член общества. После получения гражданства изменится только то, что я смогу участвовать в федеральных выборах, пока у меня нет выборного права, но у меня есть определенные политические амбиции, поэтому мне оно нужно.

Конечно, проблема интеграции есть в Германии, но это текущая рутинная ситуация. Как и во всем мире есть какие-то насущные проблемы и глобальные изменения — Германия и Европа не исключение. Большинство политиков понимает, что без иммигрантов экономике не обойтись. И сложность не в их наличии, а в их интеграции. Я, например, считаю, что проблема заключается в том, что сама система так построена, что она очень давит на мигрантов. Объясню: приезжает мигрант, он, например, подает на убежище, ему отказывают, он подает в суд и начинается весь этот длительный процесс. Во-первых, у иммигранта начинаются проблемы с получением работы, любых социальных услуг, он даже банковский счет не может открыть, не может заключить контракт или договор. Он на период отсутствия нормального правового статуса ограничен от общества, как ему в него интегрироваться? А процесс получения убежища может длиться годами.

Во-вторых, человек все это время сидит на минимальном пособии. Когда он только приехал, у него есть желание работать, а спустя несколько лет жизни на 400 евро, при наличии бесплатного места проживания, у него это желание пропадает. Его сначала никуда не берут, а за несколько лет он привыкает к этому своему уровню жизни, обзаводится привычками, и он уже после получения убежища ничего не хочет. Бюрократия все рушит, да, она, конечно ,очень хороший рычаг против коррупции, и это факт. Но я всегда говорю, дайте беженцам возможность сразу работать, пускай идут работать, потому что они быстрее интегрируются в общество. Я понимаю беженцев, когда они спустя несколько лет шпыняний и палок в колеса, ничего не хотят, озлобляются на эту систему.

Желания вернуться в Россию нет, ни в коем случае. Я уже решил, что как только получу гражданство, я от российского гражданства откажусь, оно мне не нужно.

(Проект подготовлен при участии Ксении Шачневой)

*Следующие организации упоминаются в данном материале, которые были признаны иностранным агентом, имеют статус нежелательных или экстремистских:

Федерация ЛГБТ-спорта России — автономная некоммерческая организация социально-спортивных программ «Спортивное ЛГБТ-сообщество», признанная в России иностранным агентом

«Альянс гетеросексуалов и ЛГБТ за равноправие» — организация признана в России «иностранным агентом»

«Радио Свобода» — признано в России СМИ-иноагентом

«Настоящее Время» — признано в России СМИ-иноагентом

«Člověk v tísni, o.p.s» («People In Need») — признана нежелательной на территории России

ФАС — объединение российских феминисток, начатое в феврале 2022 года для координации протестов против вторжения России на Украину, признано в России иностранным агентом

Весна — молодежное демократическое движение «Весна», признано в России иностранным агентом и объявлено российским властями экстремистским

«Российская ЛГБТ-сеть» — межрегиональное общественное движение «Российская ЛГБТ-сеть», признанное в России иностранным агентом

«Сфера» — благотворительный фонд социально-правовой помощи «Сфера», признанный в России иностранным агентом

«Мужское государство» — российское экстремистское мужское движение, признано экстремистским и запрещено на территории России

«Выход» — Санкт-Петербургская ЛГБТ-инициативная группа «Выход», признанная российскими властями иностранным агентом