Статуя Фемиды у здания Верховного суда РФ
Aleksander Polyakov/Global Look Press
Теперь, стало быть, такое:
«Верховный суд РФ признал участие в военных действиях основанием для освобождения от наказания».
Что тут можно сказать …
Всегда, во все времена, существовали категории отечественного населения, по отношению к которым строгости закона, писанного как бы для всех, если и применялись, то в существенно ослабленном виде. А то и вовсе ни в каком.
Когда-то, совсем уже давно, существенно смягчающим обстоятельством служила принадлежность к дворянскому сословию. Но не во всех случаях, а лишь в тех, когда дворянин не сочинял «Путешествие из Петербурга в Москву» и не выходил холодным заснеженным утром на Сенатскую площадь.
Потом случилась Земская реформа, и появился суд присяжных, который под влиянием умеренных, но заметных либеральных ветров повадился оправдывать всех тех, кто пошел воровать и грабить от бедности и дурного воспитания-образования, тех, которых, как тогда говорили, «среда заела». А также суды присяжных любили тогда оправдывать людей тем, что они действовали «по убеждениям». То есть к «идейному» бомбометателю или экспроприатору относились куда ласковее и снисходительнее, чем к обычному безыдейному бандюге и ворюге. Сейчас об этом даже странно, чтобы не сказать смешно, вспоминать.
Сразу же после Октябрьского переворота и директивного установления классового подхода ко всем сторонам и вопросам общественной и частной жизни, железной отмазкой от всяких судебных неприятностей стало так называемое пролетарское или на худой конец крестьянское происхождение. Но пролетарское все же котировалось повыше, так как в большей степени соответствовало Марксовым концепциям.
Некоторое время освобожденную «дворянскую» нишу заняли так называемые старые большевики, среди которых, как и среди старого дворянства, выделялись, можно сказать, «столбовые», то есть имевшие дореволюционный стаж партийности. У них и пайки были пожирнее, и жилье просторнее, и различные органы власти, включая суды, прокуратуры и милицию, относились к ним куда нежнее, чем к прочим категориям граждан.
Но не слишком долго нежились эти избранники богов под ласковыми лучами единственно верного учения, не слишком долго прохлаждались они под сенью простертых над страной сталинских усов. Довольно скоро неумолимая сила законов диалектического и исторического материализмов, а также законов, запустивших в повседневную практику звание «Враг народа», наделила этим титулом многих из ранее неприкосновенных граждан, безо всякого перехода переброшенных из пышных квартир в большом сером здании на Берсеневской набережной в куда менее уютные Лубянские подвалы с последующим перемещением либо куда-нибудь поближе к Колыме, либо совсем рядышком, а именно к одной из внутренних лубянских бетонных стенок, неаккуратно заляпанных чем-то темным и липким.
Некоторые из них все же сохранились, и в годы моего школьного детства, а также студенческой юности становились частыми гостями школ и прочих учебных заведений, рассказывая пытливому отрочеству и любознательному юношеству о своем героическом революционном прошлом. Чем старше они становились, тем ярче, пестрее, искристее и, прямо скажем, сказочнее становились их биографии. И практически каждая включала в себя ставший каноническим эпизод, в котором случалась пусть даже и мимолетная, но непременная встреча с Ильичом.
«Детьми лейтенанта Шмидта» заглазно называли их иногда представители того не слишком почтительного поколения, которое росло в относительно свободные послесталинские годы и к которому принадлежал также и автор этих строк.
Отряд «свидетелей Ленина» мог в те годы составить население не очень большого, но и не совсем маленького города.
Тогда был такой анекдот, не слишком-то смешной для новых поколений, а тогда — ничего, вполне актуальный.
