Фото: Пресс-бюро СВР России
Феликс Эдмундович вернулся. Пока — только в Службу внешней разведки. 11 сентября в московской штаб-квартире ведомства первому главе ВЧК поставили памятник. Не обошлось, как водится, без небольшой церемонии. Череду славословий в адрес Дзержинского отпустил директор СВР Сергей Нарышкин.
«Образ председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии стал одним из символов своего времени, эталоном кристальной честности, самоотверженности и верности долгу. Его крылатые слова о том, что чекистом может стать лишь человек с холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками, стали значимым нравственным ориентиром для нескольких поколений сотрудников органов безопасности нашей страны».
В маленьком эпизоде скрыто несколько противоречий. Прежде всего, странно, что представители вроде как законной власти считают достойным памятника Феликса Дзержинского — человека, что при жизни демонстрировал к писанным законам искреннее презрение. Ну и, вдобавок, нёс прямую ответственность за гибель десятков тысяч людей — хотя здесь в симпатиях представителей российской власти уже мало что смущает (увы).
Причудливо и что над копией памятника — с «каноничного» монумента, перенесённого ещё в 1991-м с московской Лубянки на Крымский вал — трудился скульптор Владимир Иванов. Ведь среди других работ мастера есть монумент в Петровском парке, посвящённый жертвам Красного террора в Москве. То есть один и тот же человек увековечил память и убитых, и организатора их убийства.
Наконец, абсурдно, что сам Нарышкин за месяц до панегириков в адрес Дзержинского держал нашумевшую речь в ультраконсервативном духе. Ту самую, на Московской конференции по международной безопасности — про угрозу трансгендеров и наступление биомеханоидов. Выглядит загадкой, как в одном человеке могут жить столь разновекторные установки: пиетет перед революционером-коммунистом и любовь ко всему консервативно-традиционному.
Конечно, проще всего объяснить противоречие банальным незнанием истории. Например, пресловутых слов о голове, руках и сердце Дзержинский при жизни, по-видимому, не говорил. Впервые цитата появилась только в изданной в 1941 году биографии основателя ВЧК. Предположительно, автор, старый чекист Николай Зубов, её уже задним числом вложил в уста покойного шефа. Однако странную любовь российских элит к Феликсу Эдмундовичу объясняет не то, что те не знают отечественной истории — знают и ещё как, просто очень по-своему.
Любитель расстрелов и сала с картошкой
Небезынтересно о своём знакомстве с Дзержинским вспоминал историк Кирилл Александров. Конечно, речь не шла о непосредственной встрече скончавшегося в 1926-м первого советского чекиста и родившегося уже в 1972-м будущего учёного. Александрову, как и миллионам других советских школьников, выпало внеклассное чтение рассказов о прародителе отечественных спецслужб.
Само по себе творчество писателя Юрия Германа весьма примечательно. Вышло что-то вроде не то адаптации, не то пародии на христианские жития святых. Юный Феликс там сперва обличает социальные язвы соседнему мальчику, избалованному барчуку. Потом — уже заматерев, примкнув к Партии — отказывается бежать с тюремного этапа, хоть его и умоляет конвоир. Затем, уже войдя в зрелость — еле-еле соглашается поесть картошки с салом, принесённой ему любящими подчинёнными по ЧК. Мол, товарищи, а вы сами-то ели?
«Про то, как сало достали, в рассказе ничего не говорилось. Но как мы с одноклассниками думали, его конфисковали у московских спекулянтов-мешочников. Потому что это несправедливо, когда у каких-то мешочников сало есть, а у чекистов его нет»
— Кирилл Александров
Житийный образ Железного Феликса тронул будущего историка. Он пошёл в библиотеку искать чтиво поосновательнее. По-видимому, попалась повесть того же Германа про Ивана Лапшина. Там писатель много рассказывал про любовь Дзержинского к детям, про искреннюю заботу о беспризорниках и сиротах. Разумеется, не объясняя, благодаря чему и кому в Советской России 1920-х годах оказалось так много потерявших родителей девочек и мальчиков.
Фото: olx.ua
Но Александрова зацепила другая, в общем-то проходная деталь. В повествовании только пришедший в ЧК Лапшин получает по личному распоряжению Дзержинского со склада новенькие ботинки вместо прежних лаптей. Казалось, ну ещё одна агиография — радел Феликс Эдмундович за своих людей, вплоть до таких вот простоватых ванек. А у подростка вышло непонимание: откуда у ЧК в условиях всеобщей разрухи свой склад хорошей обуви? Как признаётся Александров, ответ к нему пришёл лишь в Перестройку.
Во время Красного террора чекисты конфисковывали у жертв предметы одежды и сбывали их за деньги. Говорят, даже Ленину выставили символический счёт за сапоги и костюм с подтяжками.
Однако, как показывает эпопея вокруг возвращения на Лубянку памятника Дзержинскому, нужные ответы ни в Перестройку, ни после неё нашли для себя далеко не все жители страны; особенно те, кому посчастливилось возглавить силовые ведомства. А, возможно, их никакие вопросы попросту и не терзали.