Sobhan Farajvan/Keystone Press Agency / Global Look Press
Одно из самых душераздирающих видео первого дня вторжения террористов ХАМАС в Израиль — запись, на которой боевики похищают 26-летнюю Ноа Аргамани, увозя девушку на мотоцикле от её молодого человека, 30-летнего Авинатана Ора. Ноа плачет, кричит и тянет руку к Авинатану, которому заламывают руки за спину и уводят в неизвестном направлении несколько человек в штатском. Двум молодым израильтянам не посчастливилось стать одними из участников фестиваля Nature Party близ кибуца Реим, где палестинские террористы устроили резню безоружных рейверов, убив 260 человек.
У этой аморальной жестокости есть лицо — и вовсе не абстрактное. Это «собирательный портрет радикального антисиониста», который можно составить, более внимательно просмотрев зачастую публикуемые самими же ХАМАСовцами ролики. Например, запись с видеорегистратора, на которой террористы в упор расстреливают автомобиль с мирными израильтянами, в ужасе уезжающими с злополучного фестиваля. Или же резонансный ролик с 22-летней Шани Лук, чье, вероятно, уже бездыханное, обнаженное тело с вывернутыми ногами поочередно оплёвывают взрослые мужчины, вскрикивая «Аллаху Акбар».
Как отметил Джилл Трой в своей колонке для The Wall Street Journal (WSJ), 7 октября 2023 года во многих отношениях стало для израильского общества тем же, чем для американцев — 11 сентября 2001 года. На повестке дня вновь оказались позабытые вопросы о чрезмерно сентиментальном отношении Израиля к врагу, нюансах сочувствия западных левых к Палестине, моральном сплочении нации перед лицом агрессора и, конечно, самóй сущности исламского терроризма, уже довольно давно не проявлявшегося столь масштабно и эксплицитно. Том самом «духе терроризма», о котором в одноимённом эссе 2002-го года писал Жан Бодрийяр, о его «символических вызовах» и стратегиях.
На мой взгляд, нападение террористов на Израиль преисполнено символизмом, вскрывающим множество идеологических противоречий арабо-израильского конфликта в целом и неожиданно роднящего взгляды исламистов с постулатами позднего путинизма. Что довольно трудно назвать утешительным симптомом для современной России.