Полина Жеребцова с одной из своих кошек в "нехорошей квартире". Грозный, 2002 год

Полина Жеребцова с одной из своих кошек в "нехорошей квартире". Грозный, 2002 год

Фото из личного архива Полины Жеребцовой

В войну меня спасала йога и медитация. Медленный вдох-выдох, концентрация сознания, замедляющая неистовые энергетические вихри. Особенно хорошо ощущалась польза от дыхательных упражнений под обстрелом, когда грохот от бомб и гранатомётов заглушали крики испуганных бестолково мечущихся соседей. В этот момент мне казалось, что люди не поспевают за дарами смерти — новым испепеляющим оружием, и близок тот момент, который историки назовут технологической сингулярностью.

По стенам жилища, где я медитировала, причудливо текли ручьи талой воды: снег на пробитой снарядами крыше таял, проникал через верхнюю разрушенную квартиру к нам, и вода текла дальше сквозь этажи в подвал. Рядом на высотном недостроенном здании бесновались российские солдаты. Там находился их пост. Русские военные, крепко выпив водки, которую им ежедневно продавала многодетная чеченская семья из квартиры № 1, то бросали вниз, в жилой двор, где жили мирные люди с детьми, боевые гранаты, то расстреливали из автоматов бродячих собак, и, вероятно, мечтали живыми вернуться домой, а чеченские боевики периодически устраивали на них нападения.

Фанерные рассказчики о Чеченской войне, особенно популярные среди правозащитников и журналистов, ничего путного на самом деле рассказать не могут: эксперты по халявной тушенке и сгущенке, они во время настоящих боев прятались в мирных русских регионах или в лагерях беженцев в Ингушетии. Такие эксперты впоследствии стали фантазировать о пространстве и времени, где их с нами под бомбами никогда не было.

Людям, видевшим в родном Грозном беды войны, подобное обстоятельство и горько, и забавно: живые подлинные голоса годами заглушались не только спецслужбами и властью, но и теми, кто оценивает жизнь пострадавших в грантах, желая подзаработать, и выпячивает байки лжесвидетелей с целью той или иной пропаганды. Выбрать в конфликте одну из военных сторон, превозносить и обелять ее, не забывая высмеивать и проклинать другую, — надежный способ создать себе имя и состояние. Но тот, кто видел смерть и страдания, не способны на подобное. Романтизируют террористов и убийц только те, кто на самом деле не испытал ужасов войны.

Истина заключается в том, что мирным людям нужен мир, а их под страхом смерти заставляют выбирать между одним и другим злом. Здесь не допускается заблуждения или лицемерия: те воители, которые с оружием в руках служат энергии разрушения, никакими мирными людьми не являются.

Квартира № 12, в которой я медитировала под обстрелом, располагалась в Грозном по улице Угольной, дом № 304. Оказались мы с матерью по этому адресу после основных боев Второй чеченской, когда наша родная хрущёвка по улице Заветы Ильича практически полностью рухнула, а вернувшиеся в затишье две чеченских семьи решили нас прикончить как ненужных свидетелей. Мы с матерью видели их преступления: убийства земляков-нечеченцев и оголтелое воровство. Опережая российских военных, здоровые сильные мужики, пересидевшие битву за Грозный на халявной тушенке в Ингушетии, дружно обчищали наш район. Они КамАЗами продавали чужие ковры, эмалированные ванны, стеклянную тару, арматуру с огородов, медные теплообменники, выдернутые ими из газовых колонок в квартирах соседних многоэтажек, алюминиевые провода, рухнувшие на трассу вместе с опорами электропередач, и все остальное, что только можно было унести.

Другие редкие соседи в ближайших дворах к этому времени были сильно запуганы, а большинство жильцов из довоенного мира погибли или уехали.

Угроза смерти от негодяев была вполне реальной: пятнадцать семей нечеченцев зарезали чеченские мстители на нашей остановке за один август 1995 года, и дальше было только хуже: русские, армяне, грузины, евреи, болгары, украинцы и другие жители были объявлены «предателями Ичкерии». Выживали самые находчивые: те, кто имел в роду чеченцев или наскоро становился верующим мусульманином. И даже когда формально в республике провозгласили власть России, на деле ощущалась власть Ичкерии, где нечистокровные земляки считались ненужными для исламского государства, их, по мнению националистов, следовало уничтожить ради славного будущего.

Мы слышали под своими окнами разговор соседей. Чеченская семья со второго этажа, выбросившая в мешке для мусора фронтовика Юрия Михайловича Тунзина с пробитой головой и захватившая его квартиру № 38, поделилась планами с многочисленными братьями, живущими в переулке и отгружавшими чужое добро перекупщикам с КамАЗами:

— Зарежем и всё! Иначе будут потом болтать про нас эти русские твари!

— Бабку в любой момент можно зарезать, идея хорошая, — кивнули братья-чеченцы из переулка. — А девчонку мы резать не будем. Харам! Грех! Она ходит в большом платке, Коран каждый день читает. Нам проклятие до седьмого колена от Всевышнего не нужно. Если хотите, то убивайте сами…

Соседи со второго этажа, погрязшие в череде преступлений по району против немощных русских стариков и одиноких женщин с детьми, замешкались: разговоры о том, что среди моих предков есть чеченцы, добавляли им нерешительности.

Древние адаты (устные законы чеченцев) веками стоят выше любых написанных на бумаге. Адаты всегда работали надежно: согласно положению о кровной мести, за мужчину-чеченца убивают любого мужчину из провинившегося рода, а за женщину убивают двоих. Ведь юная девушка, выданная замуж, или взрослая женщина может родить минимум одного ребенка для мужчины, поэтому в случае убийства женщины наказание удваивается. Адаты не защищают нечистокровных, тех, в ком нет ни капли чеченской крови. Воинам дозволяется охота на нечеченцев в определенных исторических ситуациях. Неприменимы адаты и к неверным по всему миру — людям других конфессий. Однако к тем, в чьих жилах течет чеченская кровь, адаты применяются. В человеке побеждает самая сильная кровь, так говорят старики в горах, а это значит, что, будь в нем хоть пять-десять процентов чеченской крови от прапрадеда-абрека, именно эта кровь победит остальных предков: и русских дворян, и еврейскую профессуру, и кабардинских князей.

Пока соседи со второго этажа выбирали день, чтобы нас с матерью казнить, перешёптываясь, найдется ли мститель, или все пройдет, как обычно с русскими соседями по району, я обратилась за помощью к женщинам на рынке, с которыми торговала рядом. И одна из них, Таиса, откликнулась. Так осенью 2001 года мы с мамой переехали на улицу Угольную, а через некоторое время перебрались по этой же улице через дом: та квартира, где мы сделали колоссальный ремонт, срочно потребовалась владельцам.