Как любой менеджер медиа, я бешусь от разговоров о свободе слова, независимости прессы и государственных дотациях. То есть в буквальном смысле, как Геббельс, хватаюсь за виртуальный пистолет при слове «культура» (о, извините, «свобода прессы»). В случае, когда разговор о независимости заводит высший представитель власти, президент Российской Федерации – хвататься надо, видимо, за ракету «Булава». Принцип свободы высказывания, возникший в ходе работы отцов-основателей США над Декларацией независимости, Конституцией США и Биллем о правах, распространялся по миру долго и непросто. До России, где государственной и церковной цензуре подлежал практически любой клочок бумаги, подлинная свобода слова добралась в феврале 1917-го и довольно быстро покинула нашу землю. Второй раз, осторожно ступая на минное поле советско-российской действительности, она заходила к нам в самом конце 80-х и продержалась почти десятилетие (не во всем, не везде и не для всех).

Собственно, разговор-то о государственных дотациях, а не о свободе слова, кажется – ведь президент Медведев говорил вчера о порочности модели госдотаций для средств массовой информации, о том, что такая практика делает газеты, особенно региональные, зависимыми. Еще он верно говорил, наш продвинутый гарант, о необходимости СМИ найти новый способ существования в цифровой цивилизации, которая активно растет вокруг него (и небольшого количества его избирателей).
Как сообщают нам информационные агентства, получающие государственные дотации, телеканалы, принадлежащие государству в разных ипостасях, газеты, владельцы и руководители которых построены по линеечке все тем же государством, президент Медведев посетовал, что «получая деньги от регионального руководства, (СМИ) начинают обслуживать его интересы».
Интересная какая позиция – от регионального руководства деньги нельзя, а от правительства Российской Федерации можно? То есть независимость прессы у нас должна обеспечиваться «внизу», куда, понимаете ли, мы допустим свободу. Интересно, а как тогда быть с ВГТРК и «Первым каналом»? Они что, интересы общества обслуживают?
В целом, это разговор даже не о цензуре и двойных стандартах. И даже не о самоцензуре, медиакратическом «испанском сапоге», надетом на любое подлинно массовое вещательное СМИ (впрочем, на немассовое – тоже). Независимость СМИ начинается не в нищей провинциальной газете, увы. И президент России, будучи юристом, не может этого не знать. Независимость СМИ начинается ровно там же, где и защита собственности, достоинства, личных прав – в суде. Уважение к независимости – это уважение к суду, заслуженное им, а не вмененное.

Именно поэтому призывы к местным властям расстаться с «газетами, заводами и пароходами» президенту России следует обратить, прежде всего, к себе и своему правительству. Нет ничего порочного в государственных дотациях СМИ – если они осмысленны и открыты, если доступ к ним определяется не вопросами «кто контролирует» тот или иной канал, ту или иную газету, радиостанцию или веб-сайт.
У нас большая и многонациональная страна. Не везде и не во всем медиабизнес может быть прибыльным и интересным коммерсантам. Есть малонаселенные территории, на которых тоже следует соблюдать обязательства государства по доступу граждан к информации, прописанные в уважаемой президентом (но неуважаемой, как мне представляется, большинством его подчиненных) Конституции. 

Есть малые языковые группы, которые не могут экономически поддержать свою газету, радио или телеканал – но им необходимо, в рамках уже упомянутых обязательств, обеспечивать возможность сохранения языка и культуры.
Более того, есть и внешняя информационная политика, необходимость сообщать мнение России окружающему миру, доносить наши ценности и наше видение будущего – деятельность, которая, в общем, даже теоретически не может быть прибыльной.
И снова возникает вопрос: как быть с ВГТРК и «Первым каналом»?
Даже самые демократические государства в мире, самые социальные и самые либеральные, такую форму господдержки практикуют. Регулирование медиадеятельности может быть различным, администрирование такой поддержки различается (например, распределение таких бюджетов делегировано общественным культурным организациям) – но базис-то там в другом.
Средства массовой информации становятся независимыми от власти только благодаря общественному мандату. Он возникает не в связи с отсутствием господдержки, а в связи с выполнением, последовательным и честным, функции общественного контроля и информирования.
Эта функция СМИ возможна только и только в ситуации, когда интересы общества – в том числе и в области информации – защищены уважаемым судом, решения которого исполняются и который есть вершина общественной власти (не государственной!).
Еще одно замечание, потому что про суд, полагаю, и так все понятно. Независимость СМИ базируется еще на одной незначительной концепции – уважении мнения общества в целом, мнения меньшинства (в том числе и такого мнения, которое может очень и очень не нравится) и готовности с обществом же разговаривать, объясняться и отчитываться.
Поскольку по-русски это звучит громоздко, воспользуюсь понятным английским термином accountability: средства массовой информации существуют в том числе и для того, чтоб обеспечивать этот разговор между избранной обществом властью и обществом.
И, парадоксально, обе стороны этого диалога обязаны делать свои «инвестиции» в этот диалог. Граждане-аудитория – через покупку экземпляров газет и журналов, просмотр и прослушивание рекламы, оплачивающей контент телеканалов и радиостанций. Государство – тоже. Временами это инвестиции в господдержку и госрегулирование этого разговора, но чаще всего – в реакцию на общественное мнение, высказанное в СМИ. Но главная инвестиция государства в диалог – это уважение к мнению своих граждан и уважение к глашатаю этого мнения, к средствам массовой информации.
Уважение – это такая удивительная, нигде не записанная, ни в Конституции, ни в законах, субстанция, которой остро не хватает в этом разговоре. Вся система отношений вокруг СМИ, возникшая в 2000-е годы, состоит из неуважения и страха (который всегда сопровождает дефицит взаимного уважения, потому что один субъект другого боится, и наоборот). Контроль за медиаканалами возник из-за страха перед их властью над умами сограждан – власти, конечно же, довольно иллюзорной. Система подачек и экономического контроля – на всех уровнях – как проявление того же страха и неуважения к чужому мнению (потому что оно казалось и кажется опасным). Как следствие этого дефицита уважения к СМИ в целом и их работники-журналисты оказались в положении информационной обслуги оплачивающей их работу власти. Наверное, это и есть болезнь. Именно ее надо лечить, как мне представляется.