Похороны Иосифа Сталина в Москве. Фото: РИА Новости
66 лет назад, в марте 1953 года, когда вождь народов уже лежал остывший в Колонном зале, прошла последняя волна сталинских репрессий. Люди ехали в места не столь отдаленные по обвинениям, которые кажутся нелепыми даже для советского периода: «бросался огурцами в портрет вождя», «громко разговаривал на траурной линейке» или «не захотел плакать». Эти обвинения выросли из кампании за правильный траур по товарищу Сталину.
Траур правильный и неправильный
Траур по почившему политическому лидеру в тоталитарной стране всегда превращается в ритуал интеграции, призванный обновить и поддержать прошлую и будущую связь между властителем и лояльными подданными. Для не столь лояльных граждан это момент, когда такую связь можно символически разорвать. И то и другое требует публичности.
5 марта 1953 года было объявлено о смерти Сталина, а с 6 по 9 марта по всей стане должны были быть организованы траурные мероприятия. Власти были в изрядной растерянности: последние действия такого масштаба состоялись, когда умер Ленин. Партийные органы на местах не очень-то и понимали, что именно в эти траурные мероприятия должно входить, кроме почетного караула у бюста вождя и траурного митинга на предприятии. Поэтому советские граждане, потрясенные исчезновением вождя из их жизни, прощались с отцом народов так, как могли, и часто для этого изобретали свои собственные ритуалы, в которых устанавливали (или разрывали) свою личную связь с вождем. Одна женщина, например, порвала портрет Сталина и станцевала на нем, а другая специально купила его, «дома повесила портрет на стену, обвила его остатками своего пионерского галстука, а потом упала на колени и клялась, что отдаст за дело партии все силы, а если потребуется, то и жизнь».
