Владимир Путин и Сергей Шойгу на полигоне «Цугол». Фото: Alexei Nikolsky / Kremlin / Sputnik / Reuters
Завтра – последний день лета-2019. Минувшие три месяца стали поистине экстремальным сезоном для России. Значительная часть ее территории оказалась охваченной огнем и дымом, а несколько регионов пережили крупное наводнение. Подобное стечение стихий – трагедия. Но в то же время – удобный повод продемонстрировать силу государства и контроль над исключительной ситуацией в момент, когда страна всерьез сомневается в дееспособности федеральной власти.
Такое уже случалось. В 2010 году лесные и торфяные пожары полыхали в двух десятках регионов центральной России. Будучи премьером, Путин тогда объявил их национальной катастрофой, пытаясь добиться от подчиненных хотя бы видимости участия в ликвидации огня. Сам он в августе того года занял место второго пилота на борту противопожарного самолета-амфибии Бе-200 и лично сбрасывал воду на горящие леса в окрестностях Рязани. Пускай это выглядело позерством, типичным для российского лидера. Путин знал: такие вещи работают. Не только российские, но и западные СМИ писали о решительности и эффективности Путина в разгар стихийного бедствия – по контрасту с беспомощностью его преемника Медведева, просиживавшего штаны в Кремле.
Ничто не мешало разыграть ту же карту сейчас. Успех спецоперации по спасению Сибири от воды и огня обещал поднять котировки режима в условиях затянувшегося внешнеполитического штиля – когда отсутствие значимых побед на зарубежных фронтах продолжает сказываться на умонастроениях беднеющего населения, теряющего интерес к телевизору (в особенности летом).
Но, должно быть, Путин устал. Или просто не разглядел потенциала, чего-то большего, чем обычная административная рутина. Поэтому управление кризисной ситуацией в основном делегировал министрам, губернаторам, мэрам – вертикали. Посмотрим, как при этом разворачивались события и что делала власть, чтобы защищать жизнь и здоровье своих граждан.
