Вряд ли можно найти человека, который решил начать гендерный переход и не испытал стигматизации, насилия, разрушенных отношений в семье и с друзьями. Нередко трансгендерный человек рассматривается как раздражающий фактор нормативным большинством людей. Ему или ей приходится переживать стресс, а также бороться со страхом, осуждением и виной, спровоцированными обществом, которое подавляет право свободно выражать сексуальность и гендерную идентичность.

Истории этих людей не являются историями борьбы за права какого-либо конкретного сообщества. Это истории борьбы за основное право человека – право на существование.

В июле 2020 года был утвержден список поправок в Конституцию. Теперь Конституция Российской Федерации гласит: «Брак – это союз мужчины и женщины», и другие варианты невозможны. Эта поправка сделает жизнь ЛГБТ и трансгендерных семей еще более сложной.

Совсем недавно в Госдуму был внесен новый законопроект – планируется ввести законодательный запрет на переход. Если Дума одобрит этот закон, трансгендерные люди не смогут вступать в брак и усыновлять детей. Это еще один шаг к дискриминации и стигматизации этого сообщества.

Алиса

«Самые большие переживания связаны с телом и отношениями с родителями».

С социальной адаптацией у меня плохо получалось и в школе, и в университете. Я жутко стеснялась своего тела. У меня была андрогинная внешность, а в школе маленького города или в сельской школе, если ты чем- то отличаешься, тебя будут буллить. К сожалению, я закончила все 11 классов, а надо было уходить после 9-го. Два последних года очень тяжело дались. Было давление на тему внешнего вида, причем не только от учеников, но и от учителей. Впоследствии обо мне говорил весь поселок, слухи всякие распускали. Я была белой вороной.

В Хабаровске я поступила в институт. Пребывание там давалось тяжело. Те же люди, что и в школе были, но только ты еще и платишь за это. Инициатива с институтом провалилась, мама позвонила в военкомат и сдала меня. Прохожу я комиссию в военкомате, дошла до психиатра, и меня определили в ПНД. Там было неплохо. С нормальными врачами разговаривать – одно удовольствие.

Начала работать. Дальнейшие планы касались только того, чтобы накопить денег и уехать в Питер. Я переехала в Питер к своему другу, ему я очень благодарна и хочу сказать спасибо, что всегда был рядом и поддерживал меня. Он художник. Тут началась моя вебкам-карьера и карьера порноблогера.

Из-за телесной дисфории возникали серьезные проблемы, проблемы с отражением в зеркале. Теперь их намного меньше, приходит понимание своего тела – контакт налаживается. Сейчас я в гармонии с собой. Самые большие переживания связаны с телом и отношениями с родителями. Какого-то конкретного разговора у нас не было, потому что тогда я и сама не понимала, что происходит, а сейчас я в другом городе, и связь с ними есть только по телефону. Как-то я отправляла им свою фотографию, вопросов не возникало. Зачем что-то объяснять?

Я бы хотела перебраться куда-то в Евросоюз и получить там гражданство. Считаю, что для ЛГБТ-человека бесперспективно находиться в России. Помощи какой-то реальной нет. Вся помощь для ЛГБТ сводится к психологической, а этого недостаточно.

Алексей (имя изменено)

«В своей голове я всегда был среднестатистическим мужиком».

Первые 2,5 года мама все еще считала меня красивой девочкой, несмотря на то, что у меня уже началась гормональная терапия и пошла расти щетина с бородой. У нашей семьи есть традиция ездить на рыбалку, и в одну из таких поездок мама начала расспрашивать: «У тебя что, борода растет?» Я ответил, что да, растет, но мы с врачом над этим работаем, правда, я не уточнил, в какую именно сторону идет работа.

Отношения с родителями после перехода стали еще лучше, мы научились говорить друг с другом, стали лучше друг друга понимать. Переход и все трудности, с ним связанные, этому способствовали. Думаю, мне очень повезло. И с моей стороны, и со стороны родителей было огромное желание сохранить общение. Лет с 14 я уже начал подкидывать родителям какие-то истории, новые словечки (гендер, например). Я уже тогда понимал, что живу не в своем теле и переход – это единственный способ для дальнейшей жизни. Еще с детства я ассоциировал себя исключительно с мужскими ролями. В своей голове я всегда был среднестатистическим мужиком.

Бабушка рассказывала такую историю. Мне было около трех лет, когда она спросила: «О чем ты мечтаешь?» А я говорю: «Хочу, чтобы у меня был щит, меч и кольчуга». На следующий день мы с дедушкой делали мне меч со щитом. А еще я мечтал вырасти и стать Патриком Суэйзи. Я не видел реализации себя женщиной, потому что я ею и не был. Внутри я не поменялся. Например, могу над фильмом поплакать. Я таким родился и таким остаюсь, а переход – это не про то, как я стал другим наперекор всему. Для меня переход – это работа над собой.

Олег

«В нашем обществе нужны кардинальные перемены. Люди хотят хоть как-то самоутвердиться, за счет кого угодно. Им самим плохо. Если подумать, кто до нас докопался? Два алкаша. Люди в какой-то безысходности живут, злее становятся, вот и хотят на ком-то пар выпустить».

Может, я бы и осознал себя быстрее, но мать постоянно задавала один и тот же вопрос, как-то в упрек: «Ты, может, мальчиком хочешь быть?» И спрашивала она это таким тоном, что ребенок не мог ничего другого ответить, кроме как: «Нет-нет, ты что?» Я не мог сказать то, что ее расстроит. Отец ушел, когда мне было 6 лет, и мама занималась абсолютно всем по дому, а я ей помогал.

Компании друзей у меня не было, я был довольно изолированным ребенком. Мама запрещала к кому-то в гости ходить или к себе позвать. Не знаю, почему. Лет до 9–10 я мог сбегать из дома, пока мама на работе. Она меня запирала, но поскольку мы жили не в квартире, а в доме, я всегда знал, как и где можно выйти. Если она про это узнавала, то прилетало мне добротно, били меня лет до 14.

Я был тем ребенком, который не может сказать что-то вопреки своим родителям. Был страх. Я хотел избегать конфликтов любыми способами и поэтому стал много врать. Проще было соврать, чем получить. Мать была одна, тянула все на себе, понимала, что помощи ждать не от кого, и хоть она и имела проблемы с управлением гневом, я не могу ее в чем-то винить.

Пару раз в год я приезжаю к ней. Эмоционально это нелегко – нужно притворяться, выслушивать претензии о моем внешнем виде, поведении и так далее. Изменения в голосе и внешности почему-то у нее вопросов не вызывают. Может, она все поняла и не хочет поднимать эту тему, а может, и правда не замечает. Не поймешь.

С агрессией я сталкивался и в Петербурге. Шли как-то с другом, разговаривали. К нам докопались двое пьяных: «Эй, пидоры!» Подошли к нам, и мне прилетело кулаком в челюсть, я улетел в какую-то канаву. Второй подошел к моему другу, я с разбега врезался в него головой, но получил от первого битой в затылок. Подбежали прохожие, этих оттащили.

В нашем обществе нужны кардинальные перемены. Люди хотят хоть как-то самоутвердиться, за счет кого угодно. Им самим плохо. Если подумать, кто до нас докопался? Два алкаша. Люди в какой-то безысходности живут, злее становятся, вот и хотят на ком-то пар выпустить. Почему я должен всегда думать о своей безопасности? Я хочу спокойствия, нормального общества, где можно выйти на улицу и не бояться.

Когда я начал гормональную терапию, у меня поднялась самооценка, я перестал бояться смотреть в зеркало. До этого в зеркале был не я. Изменилось телосложение, черты лица, а с ними и восприятие себя. Жизнь до перехода была похожа на выход в обуви на три размера меньше. Вроде обут, но тебе плохо. Ты надеваешь все то, что тебе навязали, и думаешь: «Ок, я это для вас поношу, но когда-нибудь сниму и надену то, что удобно мне». Это отвратительное ощущение. Снимая эти ограничения, я могу делать себя собой. Наконец-то не надо кому-то потакать. Сейчас я гораздо счастливее. Я стал искренним, прямым, перестал врать и бояться высказывать свои мысли, перестал скрывать эмоции.

Дамиан

«Агрессия идет от невежества».

Слово «трансгендер» я услышал только лет в 12, но с самого детства знал, что я не девочка. Было что-то, что позволяло отличать себя от девочек.

Меня воспитывали хорошим человеком – неважно, какого пола, я жил с дедушкой и бабушкой. У бабушки не было предрассудков на тему, как должны выглядеть мальчики и девочки, а дедушка просто безмерно меня любил и поддерживал во всем.

Мама и папа развелись, когда я был маленьким. С 12–13 лет я пытался говорить с мамой о своем состоянии. Она сказала, что это подростковое и поэтому пройдет. Привыкать родители начали уже после смены моих документов. Мне очень повезло с родителями. Мама приняла меня. Когда я показал ей новые документы, она переучилась и стала обращаться ко мне в мужском роде, а отец поддерживал и перестраивался, когда я начал ГРТ (гормональную терапию).

Если в основе воспитания, образования были любовь, добро, гуманизм, такой человек просто не поймет, зачем ему нужно до кого-то докопаться, унизить. Человек состоит из того, чему его научили в семье, в школе.

В школу я ходить не хотел. Дети жестоки, и им прикольно травить того, кто слабее. У меня даже шрам остался от камня. А агрессия взрослых происходит от отсутствия просвещения. Если с таким человеком сесть и спокойно объяснить, что так бывает, то, на моем опыте, он начинает относиться иначе. Агрессия идет от невежества. Просвещение, сексуальное образование сделали бы общество терпимее, но нужно, чтобы это просвещение исходило из авторитетных источников.

Все чаще выходят истории, которые рассказывают, что вот так есть и это нормально. Все больше ЛГБТ-людей вовлекаются в этот процесс. Их родственники или друзья, сами того не замечая, доносят эту информацию до других, далеких от этой темы людей: упомянули тему ЛГБТ со 100 знакомыми, 50 задумались, 25 поняли, что это нормально. И так дальше.

Переход позволил мне быть собой. Сейчас мне проще общаться с людьми, ко мне не обращаются в женском роде – я стал счастливее. Я чувствую себя безопаснее.

Игнат

«Мама меня любит, я это точно знаю. Папа тоже любит, но как-то по своему. Не могу сказать точно, но думаю, что если бы он узнал, что я трансгендер, он бы от меня отказался».

В 13 лет я начал искать в интернете ответы на вопрос «Почему девочка хочет выглядеть как мальчик?» Попал на какой-то форум о переходе и понял, что я – трансгендер. Я чуть не заплакал. Мама в этот момент находилась со мной в комнате, и на ее вопрос «Что случилось?» я ответил: «Мама, кажется, я мальчик». У нас состоялся странный разговор, но она сказала: «Ладно, я и раньше знала, ты мне не в первый раз об этом говоришь».

С 6–7 лет я иногда говорил ей, что я мальчик. Осознав дисфорию, я наконец понял свои чувства, когда я не хотел видеть себя в зеркале, а смотря в него, прикрывал руками грудь. Когда убирал – хотел сделать с собой что-то плохое. К сожалению, нет возможности начать ГРТ с 13 лет. Если бы я начал тогда, то уберег бы себя от кучи комплексов и проблем, с которыми столкнулся, от которых с трудом избавляюсь по сей день – день за днем. Мама окончательно приняла меня и мой переход за 2–2,5 года. В 13 лет, после моего каминг-аута, она начала обращаться ко мне в мужском роде. Отец вроде бы до сих пор ничего не знает. Мама меня любит, я это точно знаю. Папа тоже любит, но как- то по своему. Не могу сказать точно, но думаю, что если бы он узнал, что я трансгендер, он бы от меня отказался.

Началась школа, и я не могу вспомнить ни одного счастливого дня – кроме того, когда я забрал аттестат. Буллинг не прекращался все 9 классов, 11 я бы там просто не выдержал. Друзей не было. В 8 классе у меня появился пирсинг – это стало злить людей еще больше, к давлению присоединились и учителя. Со мной разговаривали не как с ребенком, а как с преступником.

Когда я приехал в Россию и пошел в 4 класс, все смеялись надо мной, называли обезьяной, китаезой. Школьный психолог говорил всякие гадости. На тот момент по школе ходили слухи, что я говорю о себе в мужском роде (так мне сказал психолог). Я открылся ему и попросил держать это в тайне, он был первым незнакомым человеком, которому я все рассказал, – это была огромная ошибка. Об этом узнала вся школа, оскорбления и унижения стали постоянными. Начался ад.

Терапия позволила мне чувствовать себя собой. Тот список комплексов, который у меня был раньше: феминное лицо, высокий голос – это все ушло, и я стал чувствовать себя более уверенно. Перестал чувствовать себя чужим в своем теле. Работа над собой еще не закончена.

Страх я испытываю и сейчас. Например, из-за внешности. В обществе есть куча стереотипов на тему, как должен выглядеть парень, и я точно не вписываюсь в эти правила.

Тим

«Трансгендеров не существует, справок не выдаем».

В 16 лет начался социальный переход, резко и радикально. Я пришел в ПНД к психиатру и сказал: «Я трансгендер, дайте мне справку, сделайте с этим что-нибудь». Она посмотрела на меня и отправила к психологу, у него я заполнил тесты и вернулся к первой. Она все посмотрела и ушла к заведующему. Заведующий ответил: «Трансгендеров не существует, справок не выдаем». И я ушел.

Мне повезло с родителями, пока они меня вели до 12 лет. Мне не навязывали гендерные роли, не одевали в платья. Я чувствовал себя бесполой каплей. В 15 я ушел из дома и начал пытаться разобраться в том, что со мной происходит, до этого были дела поважнее и я не думал о себе – в 12 лет у меня появились первые вопросы к себе, но этот период совпал с разводом родителей.

В 16 я узнал, что существуют трансгендеры, и наконец-то понял, что все это было. Я сбрил волосы, начал говорить о себе в мужском роде, и мне резко полегчало. На тот момент я учился в колледже, и неожиданно все парни приняли меня позитивно: «О, у нас еще один мужик». А девушки стали относиться с агрессией. Меня затравили учителя, из-за них я ушел оттуда со второго курса. Они говорили: «Что ты такое? Ты не мужик. Хватит придуриваться». Когда кто-то в их присутствии называл меня по имени и обращался ко мне в мужском роде, они срывались на этом человеке, говорили: «Чтобы никто не смел подыгрывать этому цирку».

С агрессией я сталкиваюсь довольно часто. Меня как-то подловили знакомые знакомых, которые прознали, что я не «тру пацан», и побили арматурами. У нас нет просвещения, люди не хотят ни в чем разбираться, а человек склонен агрессивно относиться к тому, чего он не понимает.

Катерина. Активистка организации «Т-Действие»

«Когда я соотносила себя с внешним миром, то немножко сходила с ума, а сходить с ума страшно».

Условно с 12 до 25 я пыталась выбрать, что вкуснее – шизофрения или раздвоение личности. В 25 лет я узнала, что трансгендерность – это про меня.

Я была жената, с супругой мы были с 17 лет. Четкая мысль о переходе появилась года в 33. Информации тогда почти не было. Я как-то нашла тест шкала Бенджамина, где получилось, что у меня трансвестизм двойной роли – это было зашибись, потому-то, когда я узнала про транссексуализм, мне стало страшно. С одной стороны, я понимала, что это про меня, но гормоны, операции, а у меня жена, дети – мрак, невозможно. Где-то на полгода после этого я вообще закрылась от информации. Был внутренний вопрос: «Зачем мне быть женщиной, если мне нравятся женщины?»

Страшно было ломать всю жизнь. Так прошло 8 лет, и чего только за эти годы не было: кроссдрейсинг (переодевания), макияж, эксперименты с образами. Эти шаги помогают сбавить дисфорию, но они перестали помогать. Однажды я пришла из какого-то клуба и поняла, что снимать образ не хочу. Сидела в ванной с ощущением полной опустошенности.

Самый активный период, который изменил все, занял 4–5 месяцев. Как-то я пришла на мероприятие, которое делали «Т-Действие» вместе с организацией «Выход». Я увидела людей, которые заявляют: «Я трансженщина и лесбиянка». Для меня это было невероятно, было такое внутреннее освобождение, что так можно! Не в другой стране, не где-то там в Интернете, а вот человек на расстоянии вытянутой руки. Я встала перед аудиторией и сказала: «Я транссексуалка и лесбиянка». После я сделала каминг-аут перед женой. Потом были каминг-ауты на работе, перед сыном, я вливалась в активизм.

С нынешним мужем мы прикалываемся, что по паспортам мы геи, внешне гетеро, секс у нас лесбийский. Если говорить в этой системе координат, то я не знаю, что такое ориентация. Хотя в начале перехода идентичность лесбиянки была для меня очень важна – важнее, чем идентичность трансженщины. Трансженщина-лесбиянка даже внутри транссреды – тогда это было не очень.

Еще до перехода я прониклась феминизмом. Позже каждый микросексизм я прочувствовала на себе. Начиная со знакомств на улице – все эти вопросы, хватания за руки и так далее. Меня поразило то, что мне пришлось стать жестче на работе. Например, в продвижении своих идей на совещаниях. В противном случае я могла по несколько раз высказываться и не быть услышанной.

То, что я сейчас из себя представляю, стоило мне очень многого. Стоило ли оно того? Конечно же, стоило.

Вторая часть проекта «Переход»

Другие проекты автора

Идеальный наблюдатель Анфиса. Фотосерия

Жертвоприношения в священной роще. Во что верят марийцы?

Последние голоса народа водь. Фотоистория