Роман Протасевич и Ксения Собчак
youtube.com/@sobchak
Когда Роман Протасевич пошел на сделку со следствием и понасдавал причастных к их общей «преступной деятельности», первая мысль была: «Жаль парня — ему теперь до конца жизни с этим жить». То была «милость к падшим» — понимание того, что тяжкий грех предательства обычно сулит человеку муки совести до конца его дней. Прошло время — и я беру свое милосердие обратно. Того обычного обывательского милосердия, какое готова была проявить я и множество других людей, разделяющих, как умеют, христианскую мораль, в случае с Протасевичем ничтожно мало. Здесь нужно милосердие высшего порядка, какого мне, например, не достигнуть.
Потому что повод для сочувствия — «ему теперь с этим жить» — похоже, отпал. Протасевич, как выяснилось, живет «без этого» и даже с обидой на тех, кто пытается ему напомнить о событиях трехлетней давности. В беседе с Ксенией Собчак, неожиданно всколыхнувшей насельников соцсетей, перед нами — вполне степенный молодой человек, уверенный в том, что продать репутацию за свободу — штука для любого нормального человека вполне естественная. «Я бы получил максимальный срок — лет 25, я бы получил свою минуту славы от оппозиционных медиа, вот какой я герой, мне присвоен статус политзаключенного, моим именем назвали какой-то переулок в райцентре европейском. А дальше что?»
По ходу дела герой пускает начиненные обидой стрелы в адрес своей бывшей девушки, Софьи Сапеги, которая была арестована вместе с ним и осуждена на шесть лет (Роман — на восемь). Вскоре после помилования Протасевича помиловали и Сапегу, и она выехала из Беларуси. Роман недоволен: почему-то Софье сочувствуют все, а ему — никто. Более того — родственники и адвокаты Софьи устроили Роману, как он выразился, «настоящую травлю». «Я поменял репутацию в обмен на свободу себя и своей подруги», — жалуется Протасевич сочувственно внимающей ему Собчак.
youtube.com/@sobchak
Это то единственное, что есть интересного в интервью на два с половиной часа. Репутация в обмен на свободу. При этом Протасевич уверяет, что не сдал никого из тех, кто мог бы пострадать от его откровенности, — среди упоминаемых им имен — имена тех, кто или за границей, или уже в тюрьме.
Никакой новой информации в этом интервью нет и быть не может. Человека нет — есть функция. Это функция дрессированной собачки белоруcского диктаторского режима, которую теперь на вечном коротком поводке держат спецслужбы Лукашенко. Шаг вправо, шаг влево — расстрел или что похуже. Что «похуже» — можно только гадать, но в любом случае догадка никому не понравится. Просто так с репутацией не расстаются, даже в обмен на свободу.
Тем более что свобода в гэбистских оковах и с кляпом во рту, который разрешают чуть ослабить по спецразрешению товарища полковника, — это свобода заключенного, которому разрешена прогулка в тюремном дворе. То есть свобода, но якобы.
Но хватит об очевидном. Положение Протасевича очевидно — он заложник. Добровольный или нет — неважно. Когда меня будут знакомить с электрошокером или по старинке заколачивать под ногти гвозди — я расскажу потом, добровольно или нет я записалась в заложники. Мне кажется, тут вообще предмета спора нет — хотя бы потому, что нет информации. Мы не знаем, по собственному почину несет Протасевич всю эту хтонь про стальные яйца Лукашенко и про то, что в этой стране стальных яиц все неплохо, или за кадром стоит товарищ полковник с автоматом и тем же электрошокером. Нам не рассказывают про условия игры. А коли так — ну что мы будем, как бабки у подъезда? Гадливость и брезгливость — конечно, изводит все два с половиной часа интервью, но это опять же не зависит от степени добровольности выбранной судьбы.
С Ксенией тоже все примерно понятно: какие бы причины ни стояли за ее готовностью побеседовать с Романом — острое любопытство, стремление к хайпу, какие-то привлекательные посулы белорусcкого режима — они совершенно не важны. Во всем спектакле со стороны Собчак важна только та легкость, с какой она унижает своего собеседника. Унизить и без того униженного, растоптать и без того растоптанного, опустить и без того опущенного (это ее выражение в ходе беседы по отношению к Роману — она интересуется у своего героя, можно ли его считать опущенным режимом) — сколько прекрасных возможностей таит в себе профессия журналиста! Интересно — ходили ли немецкие журналисты во время Второй мировой войны брать интервью у заключенных концлагерей? Вот честно — без подковырок. Интересно же. А потом в какой-нибудь «Der Sturmer» появлялся репортаж о вполне сносной жизни в лагере. Было такое?
И вот это горделивое сравнение себя с Протасевичем — «я/мы Протасевич, мы в России тоже заложники и можем в любую минуту повторить твою судьбу». Ксения не в первый раз героизирует собственную деятельность, красиво заламывая руки перед камерой, словно опасаясь, что ее могут вычеркнуть из списка оппозиционеров. Да не волнуйтесь вы так, Ксения Анатольевна, вас туда никто и не вносил, ну разве что много лет назад было дело, вас ненадолго приняли в компанию, да компании той давно уж нет — кого на мосту убили, кого в тюрьме, кого выдавили из страны. Нет ни страны той, ни оппозиции.
youtube.com/@sobchak
На фоне Собчак Протасевич выглядит как минимум рациональнее — он продал свою репутацию за свободу (ну или ее эрзац, который в тот момент виделся ему свободой). Да и смертную казнь в Беларуси пока никто не отменял. Он продал репутацию, но продал дорого, и никто из нас не знает, как бы поступил на его месте. Ну разве что попробовал бы помолчать, но откуда нам знать, по своей ли воле он пошел на это чертово интервью. Собчак же продает репутацию куда дешевле — за популярность, за большие деньги, за возможность быть, как ей кажется, лидером общественного мнения. И всякий раз ощущение от ее появления, что раскусил пустой орех.
Беседа двух опустошенных индивидуумов, конечно, по-своему интересна — встретились две функции, обе врут на каждом шагу, оба делают вид, что им интересно и что они что-то из себя представляют. Главное чувство по просмотре интервью: стыд. Стыд за всех — за Собчак, за Протасевича, за себя. За себя — потому, что наблюдаю в замочную скважину, как опускают человека. Я бы сказала — до-опускают. На такие вещи нельзя смотреть, надо сразу вставать и уходить. А сидишь и смотришь — потому что в глубине души так приятно думать, что вот сидят перед тобой два человека, каждый гадок по-своему, а ты любуешься чужим грехом и сам-то уж точно никогда до такого не опустишься. На то и рассчитано. С маньяком (помните, Собчак брала интервью у маньяка?) так же было — тошнит, а не выключаешь. Или прямые линии с Путиным — тоже стыдно, бессмысленно, тошно, а смотришь.
И очень тревожно, что в сотнях комментариев про стыд почти ничего нет. В основном — про то, что «он, конечно, виноват, но… он не виноват» ©. Мол, нельзя парня осуждать, потому что вам не идет белое пальто, а гвозди под ногти — это очень больно. Вас не пытали — и молчите. Вам не угрожали чем-то очень страшным — вот и заткнитесь. Кто вы вообще такой, чтобы осуждать.
youtube.com/@sobchak
Это правда, я — никто. И я вовсе не призываю к героизму и красивой гибели на баррикадах. Но делать вид, что предательство — норма, тоже нельзя. Если тебе пришлось предать, потому что тебе заталкивали гвозди под ногти, пытали электрошокером или обрабатывали напильником зубы — это трагедия. В первую очередь твоя личная, собственная. Кто-то осудит, кто-то пожалеет, но поток умилительных комментариев в стиле «Не смейте осуждать, вас не пытали!» — то же самое искривление, что и бурное осуждение, только с другим знаком. И оно враз девальвирует героическую жизнь тех, кто выстоял под пытками.
А Протасевича мне всё-таки жаль.
