Министр экономического развития Максим Решетников, министр промышленности и торговли Денис Мантуров, вице-премьер Андрей Белоусов. Фото: kremlin.ru
Неудовлетворительное состояние российской экономики активизировало поиск путей выхода из кризиса. При этом возник эффект идеологического маятника: если в предшествующие периоды преобладала, хотя и со значительным размыванием, идеология экономического либерализма, то с приходом в правительство премьера Михаила Мишустина и вице-премьера Андрея Белоусова активизировался интерес к централизованной экономике, в том числе к сталинской. Сторонники этого направления называют себя «государственниками».
Суть неосталинского подхода
Первое, что приходит в голову при упоминании сталинской экономики — это ГУЛАГ. Однако в сегодняшней ситуации никто не ставит вопрос о возврате к системе, основанной на массовых репрессиях и принудительном труде. Изменились ментальные основы общества, технологии, кардинально изменилась демографическая ситуация. Правда, определенная ниша для использования принудительного труда (точнее — труда с элементами принуждения) в экономике сохранилась. Сегодня экономическую функцию ГУЛАГа выполняют мигранты — не случайно их массовый отъезд из России в период пандемии привел к кадровому кризису в строительной и сельскохозяйственной отраслях. Возникли даже разговоры о возможном использовании труда заключенных. Но потенциальная численность тех, кто имеет право подать соответствующее заявление, невелика (188 тысяч человек), а социальные затраты значительны, поэтому проект скорее всего будет провальным.
Использование труда с элементами принуждения может быть важным для строительной и некоторых других отраслей, но в целом для экономики не является критическим. Российское правительство не ставит вопрос о массовом привлечении граждан к принудительному труду, почему тогда мы говорим о сталинской экономике?
Если коротко, суть неосталинского подхода состоит в дальнейшем сосредоточении ресурсов в федеральном центре и превращении последнего в основного инвестора страны. К такому решению подталкивают международные санкции, неудовлетворительный инвестиционный климат, наличие крупных «дыр» в ряде секторов экономики (в первую очередь инфраструктуре) и другие причины. Эта тенденция имела место и раньше, но сейчас она получила идеологическое оформление.
Такой путь развития экономики принято называть мобилизационным, и он имеет свою логику.
Во-первых, политика сосредоточения ресурсов ставит вопрос об их источниках. Согласно второму закону Паркинсона, ресурсов никогда не бывает много, их всегда не хватает. Отсюда стремление к увеличению фискального давления на бизнес и население. В отношении последнего широкую известность получила поговорка «население — это вторая нефть».
Во-вторых, и этот вопрос стоял на повестке дня еще в советские времена, центр может более или менее эффективно реализовывать ограниченное число мегапроектов. При этом так называемая «мелочевка» исчезает из поля зрения государства-инвестора и начинает планироваться в обобщенных денежных показателях без конкретно сформулированных целей. Это влечет за собой утрату контроля над реализацией и, как следствие, постоянно возникающий у руководства вопрос «куда пропали деньги?»
О понимании президентом Путиным этой проблемы свидетельствует следующая его фраза, сказанная по поводу госпрограмм, в которых «…говорилось об общей проблеме, и выстраивалась общая работа по достижению, но непонятно было, как (реализовать)».
Больше мегапроектов
Названные тенденции уже начали себя проявлять. На Петербургском международном экономическом форуме вице-премьер Белоусов анонсировал в интервью каналу РБК «50 инициатив», которые, как он обещал, в скором времени будут объявлены. К настоящему времени официально названы семь. Из них пять — крупные транспортные проекты, один связан с модернизацией инфраструктуры ЖКХ и еще один — с развитием Ангаро-Енисейского макрорегиона. При этом транспортные проекты обозначены предельно конкретно (например, строительство трассы Москва-Казань), программа реконструкции ЖКХ в значительной мере утрачивает конкретность, а о проекте развития Ангаро-Енисейского региона вообще не сказано почти ничего, за исключением того, что в проекте будут участвовать Красноярский край, Иркутская область, Тыва и Хакасия.
Сегодня в России, в соответствии с решениями президента и правительства, действуют 44 госпрограммы (реализуются с 2016 года) и 12 нацпроектов (с 2019 года). В случае принятия «50 инициатив» Белоусова общее число государственных проектов возрастет почти вдвое.
В околоправительственных кругах обсуждаются также такие мегапроекты, как строительство приливной электростанции в Охотском море (ТАСС сообщил о начале разработки проекта), туннеля или моста на Сахалин, Северного широтного хода (кусок советского проекта Трансполярной магистрали или «мертвой дороги»), судоходного канала Черное море — Каспий, мощностей по производству водорода в масштабах, сопоставимых с сегодняшней добычей природного газа (правительство утвердило соответствующую концепцию) и т.д. Но это в будущем. Сегодня в фокусе внимания транспортные проекты, направленные на повышение логистической связности территории страны и повышение доступности источников сырья. Также в СМИ сообщается о реализации большого числа военно-промышленных программ, разработке и поступлении в войска новых вооружений.
Реализация планируемых и перспективных проектов требует огромных ресурсов. Помимо экспорта углеводородов, доходность которого будет снижаться, их основными источниками являются бизнес и население. Если говорить о бизнесе, то всем известно высказывание Андрея Белоусова о «нахлобучивании» государства металлургическими компаниями и необходимости изъятия полученных ими сверхдоходов в бюджет. Не менее известны меры по деофшоризации российского крупного бизнеса.
В перспективе следует ожидать все большей интеграции крупного бизнеса в систему планирования государственных проектов. Это предполагает контроль за ценами и доходами бизнеса и, возможно, директивное распределение значительной части продукции на нужды госпроектов.
Меньше реальных доходов населения
Что касается фискального обложения населения, то здесь в первую очередь следует назвать повышение пенсионного возраста, повышение НДС (которое в конечном счете оплатил потребитель), введение прогрессивной шкалы налогообложения. Эту политику правительство намерено продолжать. Существенно, что фискальные новшества затрагивают не только «олигархов», но и так называемый средний класс, то есть значительные по численности слои населения.
Важным средством пополнения бюджета за счет населения стали меры по «обелению» экономики. Трудно возражать против тезиса, что налоги должны платить все, однако при этом ни разу не декларировалась цель снижения фискальной нагрузки по мере роста наполнения бюджета.
Мобилизационный путь развития, реализация мегапроектов при одновременном усилении фискального давления на бизнес и население в перспективе может увеличить ВВП, однако не очевидно, что в обозримом будущем повысит занятость и доходы населения. Для мобилизационной (в том числе сталинской) экономики характерен существенный разрыв между экономическим ростом и динамикой реальных доходов населения. Этот разрыв дает о себе знать уже сегодня. Так, по данным Росстата, за период с 2014 по 2019 годы объем ВВП вырос на 4,6%, тогда как реальные доходы населения сократились на 7%. 2020 год эту тенденцию не изменил.
В краткосрочном плане реализация мегапроектов повысит потребность экономики в рабочей силе, однако эта потребность будет в значительной мере восполняться за счет мигрантов (в связи с большим объемом строительных работ). Это ограничит объем мультипликативного эффекта внутри страны.
Что касается долгосрочных перспектив, то может возникнуть ситуация, при которой созданные объекты будут создавать большой доход, но мало рабочих мест. Таким свойством обладает, например, нефтегазодобывающая промышленность.
Очевидно, что слабый мультипликативный эффект будет от создания приливной электростанции в Охотском море. То же касается транспортных проектов, цель которых — повышение доступности источников природного сырья. Эффект от других проектов требует специального анализа, однако велика возможность того, что и в них он будет недостаточен для обеспечения работой и доходами широких слоев населения.
При недостаточном мультипликативном эффекте сверхдоходы от реализации мегапроектов будут изыматься в бюджет и перераспределяться. Это означает, что подлинная (возможно, не до конца осознаваемая) цель мегапроектов — замещение рентных сырьевых доходов государства доходами от гигантских вложений капитала при сохранении структуры рентой экономики.
Вполне вероятно, что многие инфраструктурные проекты будут успешными, хотя существует опасность крупных ошибок в инвестиционных решениях (особенно если учесть долгосрочный характер проектов). Однако на уровень жизни в обозримом будущем они не повлияют, поэтому отчуждение населения от власти будет расти. Фактически уровень жизни населения будет определяться федеральным центром, правда, косвенными методами. В связи с этим возникает потенциальная возможность разрушения политической стабильности, хотя этот аспект не поддается точному прогнозированию.
Малый бизнес стагнирует
В качестве компенсатора диспаритета между объемом финансовой выручки и числом создаваемых рабочих мест правительством рассматривается сфера малого и среднего предпринимательства (МСП), которая должна обеспечить основную часть населения работой и доходами. Однако массированное сосредоточение экономических ресурсов в федеральном центре сужает пространство развития МСП и его доходность.
Тем не менее, надежда государственников на спонтанное развитие этой сферы очевидна. Так, по заявлению Белоусова, «драйвер ускоренного роста, наряду с инвестициями и технологиями, — это малое и среднее предпринимательство. По факту на конец 2020 года, с учетом самозанятых, мы имеем сейчас почти 23 млн человек, 22,95. И я скажу, что эта цифра больше, чем цифра на конец 2019 года, там было 22,7, несмотря на то что этот сектор принял на себя основной удар кризиса, связанного с пандемией».
Цифры, приведенные Белоусовым, требуют определенного уточнения, поскольку, по данным ФНС, численность занятых в «традиционном» МСП (ИП и юрлица) за указанный период не изменилась, а прирост был достигнут за счет увеличения числа зарегистрированных самозанятых с 0,6 до 2,1 млн человек.
При этом, по данным Росстата, численность занятых в неформальном секторе экономики (незарегистрированных самозанятых) в 2019 году составила 14,8 млн человек. Льготный режим официальной самозанятости побуждает людей регистрироваться. Это, безусловно, положительное явление, однако по цифрам зарегистрированных нельзя судить о развитии МСП, так как эти люди тоже работали, получали свой доход и «предпринимали». Происходит формальный переток одной категории самозанятых в другую, а роста их общей численности пока не просматривается. Появляется все больше сведений о падении доходов и деградации правовых отношений в МСП. Это приводит к снижению страховых отчислений в социальные фонды, а в будущем — к резкому снижению величины пенсий, которые придется финансировать из бюджета.
Сокращается вклад МСП в ВВП страны. По данным Росстата, за период с 2017 по 2019 годы доля МСП (по кругу юридических лиц) сократилась с 22% до 20,8%. Согласно докладу бизнес-омбудсмена Бориса Титова, в 2020 году произошло дальнейшее сокращение до 19,8%.
Сказанное выше заставляет предполагать, что не только в краткосрочной, но и в достаточно длительной перспективе рост российского ВВП возможен, однако рост реальных доходов населения — нет. Конкретные меры по выправлению этого диспаритета в публичном поле не фигурируют. Наиболее вероятным прогнозом уровня жизни населения будет стагнация, а в случае кризисов — снижение.
Пределы народного терпения
Стратегическое планирование мегапроектов в условиях стагнации или снижения реальных доходов населения требует учета ограничительного фактора, находящегося за рамками экономики — пределов народного терпения. О возможном исчерпании этого ресурса свидетельствуют социологические опросы. Наиболее показательна динамика спонтанного рейтинга доверия Путину: по данным «Левада-центра» (признан Минюстом иноагентом), этот рейтинг с 2017 по 2021 годы снизился с 59% до 33%. Аналогичные данные публикует и ВЦИОМ.
На значимость этого ограничения указывают также события в Беларуси и на Кубе.
Современная российская власть хорошо понимает проблему и пытается решить ее с помощью имеющихся у нее средств — социальных и силовых.
В рамках социального направления государство стремится увеличить объем и качество социальных услуг, финансируя их из бюджета. В советское время совокупность этих услуг называлась общественными фондами потребления. Однако социальная политика государства несколько парадоксальна: с одной стороны, оно вливает бюджетные средства в развитие этой сферы, а с другой — увеличивает фискальное давление на население и «оптимизирует» социальную сферу для пополнения/экономии бюджета.
Вопрос о целесообразности повышения уровня жизни населения через общественные фонды потребления является спорным. Тем не менее такой путь вписывается в логику «государственнической» идеи развития экономики.
Укрупненно ее цели могут быть названы инвестиционными (включая геополитические и военно-промышленные инвестиции) и социальными. Лоббистский потенциал инвестиционного направления, представленного крупными экономико-политическими структурами, намного выше. Социальные программы финансируются по остаточному принципу (по принципу «скорбного минимума», как говорил академик Юрий Яременко о советской экономике).
Уязвимое место неосталинской экономики состоит в предположении ее архитекторов, что реализуемые ими мегапроекты будут «разумными», то есть при всех возможных и даже неизбежных ошибках будут опираться на экспертизу высокого профессионального уровня. Однако превращение федерального центра в денежную «кормушку» активизирует силы, далекие от следования профессиональным стандартам и мотивации службы на благо Родины. Вновь приходится вспомнить академика Яременко, который писал, что в 1970-е годы ослабевшее советское государство могло держать в повиновении население, но не могло остановить процесс возникновения суперведомств — лоббистских структур, которые, не встречая сопротивления, рвали на себя ресурсы страны. Советское государство при всей мощи его силовых структур парадоксальным образом оказалось беззащитным перед такими явлениями, как лысенковщина, «кукурузная» кампания и ввод войск в Афганистан.
Сегодня мы видим повторение этой ситуации. Можно предположить, что проекты Белоусова действительно опираются на высокопрофессиональную экспертизу. Однако идеи министра обороны Сергея Шойгу о строительстве с Сибири от трех до пяти городов-миллионников вряд ли можно отнести к профессионально обоснованным предложениям. Даже людям, далеким от экономики, понятно, что объемы такого строительства непосильны для страны, а главное — с учетом демографической ситуации — в этих городах некого будет селить (экспертная критика проекта здесь).
Хотя с профессиональной точки зрения проект Шойгу явно несостоятелен, его аппаратный вес по всем признакам выше веса «теоретика» Белоусова. Пока еще остается надежда, что проект Шойгу в силу его очевидной нелепости будет заблокирован. Но на смену ему придут другие проекты, не столь афишируемые и имеющие видимость обоснованности. Особо надо отметить, что в последние годы все больший приоритет получают геополитические проекты, под которыми вообще нет экономической экспертизы.
Массированная откачка ресурсов, направляемых на реализацию мегапроектов, вновь возвращает ситуацию к финансированию социальных отраслей по принципу «скорбного минимума», дальнейшее понижение которого ограничивается лишь протестами населения — реальными или потенциально возможными.
Важный аспект состоит в отсутствии линейной связи между объемами социальных благ и лояльностью населения. Несомненно, большую роль здесь играет не только восприятие текущего положения дел, но и ожидания на будущее, которые становятся все более пессимистичными. Как сказал генеральный директор ВЦИОМ Валерий Федоров, «время надежд закончилось в июне 2018 года, когда вместо ожидавшегося повышения зарплат и пенсий нам повысили пенсионный возраст. Тут-то все и поняли, что ждать улучшений больше не стоит. Позитивные ожидания сменились на преимущественно негативные».
В складывающейся обстановке бюджетные вливания в социальную сферу лишь отчасти могут снять социальное напряжение. Поэтому возникает необходимость в использовании второго инструмента — силового. Идеологи «государственнической» экономической политики ничего не говорят об этом и, по-видимому, считают это не своим делом. Однако весь комплекс неосталинской политики (в нашем понимании этого слова) предполагает активное использование силовой составляющей в числе мер экономического развития.
Вопрос о том, в какой мере силовая составляющая может стабилизировать политическую ситуацию и обеспечить условия для устойчивого экономического развития, остается открытым. С одной стороны, события в Беларуси демонстрируют, что силовое подавление массовых протестов может быть успешным, по крайней мере, на какой-то промежуток времени. С другой — произошедшие во многих странах «оранжевые революции» указывают на существование пределов стабилизирующих возможностей силовой политики (другой вопрос, что революции обычно не оправдывают надежд и ситуация после них значительно ухудшается).
В сегодняшних условиях федеральная власть сконцентрировала на себе не только ресурсы, но и ответственность. В частности, этому способствовали поправки в Конституцию, законодательно включающие муниципалитеты в государственную «вертикаль власти». По этой причине федеральная власть уже не может ответить на претензии населения словами: «Эти вопросы не ко мне». Все возникающие вопросы ныне адресуются федеральному центру, у которого зачастую нет ясных ответов.
Прогноз
В итоге прогноз развития России выглядит неоднозначным. Неосталинская политика в определенных аспектах может быть успешной, особенно поначалу при устранении наиболее очевидных логистических «дыр». Это определяет оптимистичный настрой властей, проявивший себя в выступлениях на ПМЭФ в 2021 году. Однако этот настрой резко контрастирует с пессимизмом основной части населения, преодолеть который в обозримом будущем вряд ли удастся.
Поворот к неосталинской политике, очевидно, будет долгосрочным, в том числе из-за отсутствия внятной альтернативы. Сторонники экономического либерализма утратили инициативу и практически исчезли из публичного поля. В недавнем выступлении Алексея Кудрина не прозвучало ни новых идей, ни конкретных предложений. Утрата конкретности не оставляет «либералам» шансов на идеологическую и аппаратную победу (или хотя бы победу в общественном мнении).
Особая причина усиления позиций неосталинского направления состоит в международной изоляции страны, ограничении доступа на внешние рынки, преодолеть которое в ближайшем будущем вряд ли удастся. Сужение рынков и логика геополитического противостояния с необходимостью влекут за собой повышение значимости централизованных механизмов сосредоточения и распределения ресурсов.
Огосударствление экономики будет сопровождаться отчуждением населения от власти и ростом числа адресуемых ей претензий. В перспективе это создает риск политической дестабилизации, которая может на неопределенный срок остановить реализацию мегапроектов и развитие российской экономики в целом.
Для предотвращения дестабилизации власть будет все больше опираться на силовой ресурс, как это сейчас происходит в Беларуси. Вопрос о продолжительности нарастающего противостояния государства и общества, а также путях его преодоления остается открытым.
Что еще почитать:
Сергей Шойгу и мясо. Сколько городов построит Минобороны в Сибири?
