«Закончилось бы все это до зимы. Пожалуйста, господи!» Записки украинской беженки в России

Я прихожу в волонтерский пункт уже четвертый раз. Ловить тут нечего — хороших вещей, одеял, подушек, обуви, а уж тем более средств гигиены тут нет. Возможно, бывает, но кто-то неведомый, очень везучий и очень счастливый, успевает получить раньше меня. Неудивительно: приграничный город, концентрация беженцев такая, что, наверное, сейчас тут с синим [украинским — Republic] паспортом каждый четвертый, если не каждый третий. С жильем тяжело, с регистрацией тяжело, цены подмосковные, работы нет, мест в детских садах нет.

И все время страшно. До горячки и паники. Многие на всякий случай и сумок не разбирают. Привычка держать тревожные чемоданы появилась даже у местных.

Приветливая, тоненькая как веточка девочка-волонтер, дежурящая на пункте, смотрит широко распахнутыми глазами. Все время есть ощущение, что она хочет во мне что-то рассмотреть, понять, почувствовать. Мне кажется, так дети смотрят на инвалидов — до боли любопытно им, как же выглядит чужая культя, спрятанная где-то там, под одеждой. И любопытно, и брезгливо, и ужас разбирает. Но не смотреть невозможно. Вот так же, широко распахнутыми, немного изумленными, детскими глазами.

— Ну, что, зимой я опять буду снежинкой? — спрашиваю у девушки-веточки. Она юмора не понимает, но все равно улыбается, старается быть приветливой.

— У вас какой размер? У нас туфли есть! И платья вот очень красивые! Юбки — очень много! Туфлей — целая коробка! У вас какой размер?

О том, что тут много туфлей и платьев, я знаю. Туфли обязательно на высоченном каблуке, а платья — бальные, с выпускного. Если покопаться в этих многочисленных коробках и пакетах, расставленных прямо на полу, то можно найти даже платья с шуршащим подъюбником и пелеринами. Может быть, где-то тут даже боа лежит. Хоть сейчас на бал! Но это и не удивительно, ведь люди отдают то, что не нужно им самим. Эти вечерние платья уже побывали на своих вечеринках, отгуляли свадьбу или званый вечер, а неудобные туфли вышли из моды, так и не успев сноситься. А если и попадается какая-то кофта или брюки, то это одежда для беременных или что-то уже так сильно заношенное, что непонятно, что с этим делать.

— Не беда, — говорит девушка-веточка, рассматривая трикотажную кофточку, прорванную и на рукаве и по боковому шву. — Тут же подшить можно. И тут…

А у меня даже иголки с нитками нет.

Чуть проще с детскими вещами, хотя с обувью так же плохо — все сильно изношено, разваливается просто в руках.

Так что, скорее из вежливости, я осматриваю и туфли, и новую порцию вечерних платьев, что мне показывает девушка-волонтер, и даже охотно признаю, что одно из платьев — просто чудо и на мне хорошо бы смотрелось, но брать не стану, у меня уже есть два. В жизни не имела сразу два вечерних платья. А тут — пожалуйста. Но третье мне уже точно не нужно. Мне бы теплый спортивный костюм…

— О, на вас еще симпатичный пиджак есть!

Во мне просыпается надежда, вдруг можно будет носить вместо ветровки? Уже похолодало, а теплых вещей совсем нет.

— Вдруг на собеседование нужно будет!

Девушка торжественно предъявляет мне приталенный желто-зеленый жакет, похожий на гобелен из декораций «Женитьба Фигаро» в сельском ДК — такой же шутливый, старомодный и ощутимо потрепанный.

Я отказываюсь. На те собеседования, куда меня приглашают, несмотря на два высших образования, жакеты ни к чему. Штукатуру, работнику по благоустройству города и уборщице можно приходить на собеседование, как и на работу, без жакетов. Хотя, судя по тому, что из гардероба мне удалось раздобыть, на каблуке и в вечернем платье. Тут все беженцы так одеты… Впрочем, даже на этих собеседованиях шансов у меня мало не из-за дресс-кода, а просто потому, что у меня маленький ребенок и с ним на работу ходить не получится. А нам двоим хочется есть и нужно как-то платить за жилье, платить за оформление документов и все же приобретать хоть какую-то одежду. Хотя бы теплые носки…

Из волонтерского пункта я опять ухожу с пустыми руками, просто немного по-дружески поболтав с девушкой-веточкой. Людей в город прибывает все больше. Волонтеры сбиваются с ног. Жилья нет. И все на пределе, все устали, начали выгорать. И девочка-веточка вздыхает: