Колпашевский яр, 2015 год
Фото: Wikipedia / Алексей Березин
Осенью 2023 года можно с уверенностью констатировать: действующий в РФ режим окончательно занял просталинскую позицию в оценке происходившего в СССР в 1930–1950-х годах. Репрессивную политику тех лет авторы нового учебника истории частично оправдывают, частично — отрицают. Местные власти в разных регионах демонтируют памятники жертвам чисток. Всевозможные препоны встречают даже авторы тихой и ни к чему не призывающей акции «Возвращение памяти».
Не одним элитам, но и немалой части населения РФ проще жить с мыслью, что ничего сверхъестественного при Сталине не происходило, а всякие репрессии и лагеря интересны лишь предателям и прислужникам Запада. Точно с таким зарядом жило ещё советское общество во времена Леонида Брежнева.
И против этой установки порой поднималась сама природа, напоминая людям, что всё, о чём писал Солженицын (и многие другие), увы, происходило в реальности. Но людям оказывалось проще перешагнуть через трупы предков — в буквальном смысле слова. В 1979 году подобное случилось в сибирской глубинке, на месте где сорока годами ранее работал конвейер по уничтожению тех, кого государство записало в свои враги.
На Первомай открылись мертвецы
Колпашево — небольшой райцентр посередине Томской области на берегу реки Обь. В 1979 году там жило 28,5 тысяч человек. 1 мая его жителям, как и всем добропорядочным гражданам СССР, полагалось встречать вторую по значимости официальную дату — День международной солидарности трудящихся.
С праздничной атмосферой в Колпашево тогда не сложилось. Накануне 1 мая городок взбудоражила серия инцидентов словно из завязки голливудского ужастика. Кому-то из сибиряков собака принесла полуистлевшую человеческую руку. Другие застали уличную детвору за играми с человеческими же черепами. Вскоре всё Колпашево облетела новость, что на яру, обрывистом берегу Оби, открылся гигантский могильник, не отмеченный ни на каких картах.
Вид на город Колпашево, 1979 год
Фото: tv2.today
В мистицизм горожане не впали: взрослые отчётливо понимали природу неприятного открытия. Почти весь XX век Обь возле Колпашево меняла течение. Река уводила русло в сторону, постепенно забирая площадь у суши. И весеннее половодье 1979 года снова подмыло яр, обнажив массовое захоронение людей. Старожилы помнили, что в конце 1930-х годов на берегу стоял городок НКВД. Так называли обнесённые высоким забором двухэтажный дом из брёвен и соседние постройки.
Поговаривали, что во время Большого террора там расстреливали арестованных по политическим делам из Колпашево и соседних районов.
Жуткие находки подтверждали правоту этих слухов. В нескольких больших ямах находились останки многих сотен людей. К 1979 году тела тех казнённых, что лежали в верхних слоях захоронений, представляли собой уже скелеты. Но трупы их товарищей по несчастью, что покоились ниже, мумифицировались из-за особенностей песчаной почвы и обильного применения креозота, дезинфицирующего средства. На некоторых телах даже сохранилась одежда.
«Сверху такой белёсоватый слой был извёстки, а снизу смотришь — вот, видимо, кровь пропитывалась, были где большие, где поменьше потёки кровяные. Слой [останков] был сантиметров в 70. Невозможно точно сказать сколько там было людей. Много их было, очень много».
— Владимир Панов, народный дружинник
Вдвойне пугающий вид открывался экипажам проходивших по Оби речных судов. Возле места обрушения яр испещряли ямы глубиной по 3–4 метра, вплотную набитые человеческими останками.
Место смерти изменить нельзя
В 1930-х годах Томской области как таковой не существовало. Союзные власти тогда экспериментировали с более крупной сеткой административного деления. До 1930 года территория нынешнего региона входила в гигантский Сибирский край, до 1937 года — в чуть менее масштабный Западно-Сибирский, до 1944 года — в Новосибирскую область.
В 1932–1944 годах Колпашево служило административным центром Нарымского округа, центрально-северной части современной Томской области. Это малонаселённая, покрытая труднопроходимыми болотами территория в 260 тысяч квадратных километров по площади сопоставимая с Великобританией или Новой Зеландией. Ещё с дореволюционных времён нарымские земли использовались как место ссылки. За 200 лет царское правительство отправило сюда около 40 тысяч человек, преимущественно уголовников-рецидивистов.
Советский плакат с агитацией против зажиточных крестьян, 1930 год
Фото: Wikipedia / Шаэн Мирзаянц
В СССР темпы заселения неприветливого края выросли. При Сталине в Нарымский округ выселили до 500 тысяч граждан: раскулаченных, выселенных из крупных городов и приграничных территорий «чуждых элементов», представителей национальных меньшинств. В 1930-х годах уровень смертности здесь троекратно превышал средний показатель по СССР. «Спецпереселенцев» зачастую бросали в необжитых местах без крыши над головой, обрекая на голодную смерть. Наиболее известна Назинская трагедия лета 1933 года. Тогда на одноимённом острове за три-четыре месяца погибли около 2200 ссыльных из-за голода, болезней и невыносимых условий.
Многие из их более удачливых товарищей спаслись за счёт каннибализма и торговли с охраной отнятыми у попутчиков вещами, а также выбитыми золотыми зубами.
Через несколько лет ссыльных и местных жителей ждало новое смертельное испытание — Большой террор. Следователи НКВД увидели в Нарымском округе настоящий Клондайк. Ведь к 1937 году здесь скопились тысячи бывших кулаков, исключённых членов ВКП(б), ветеранов белых армий и представителей малых наций. Этот багаж чекисты использовали для «разоблачения» вымышленных антисоветских организаций из мнимых троцкистов, эсеров, монархистов, фашистов и разнообразных националистов.
Просил Сталина о репрессиях — оказался «фашистом» с выбитым глазом
Большой террор 1936–1938 годов представлял собой централизованный процесс. Союзный центр спускал в республики, края и области конкретные квоты по расстрелам и лагерным срокам за политические преступления. На местах в ответ просили увеличить эти лимиты, ссылаясь на огромное количество недобитых контрреволюционеров.
Трудно представить, чтобы сколько-нибудь ответственный пост в партии или «органах» достался бы тогда относительному гуманисту и поборнику законности. Но Западно-Сибирский край, осенью 1937 года поделённый на Алтайский край и Новосибирскую область, всё же выделялся на общем фоне. Регионом руководил Роберт Эйхе — вдохновитель массовых репрессий в масштабе всего СССР. Современный новосибирский историк Алексей Тепляков иронично резюмировал насчёт этого уроженца Латвии: «Всегда бежал впереди паровоза, всегда с барабаном на шее. Был уверен, что гораздо правильнее перегнуть, чем недогнуть».
Роберт Эйхе, 1938 год
Фото: Wikipedia / Журнал «Огонёк»
В середине 1930-х годов Эйхе одним из первых публично призывал союзное руководство к массовым репрессиям: не ссылать или сажать в лагеря, а расстреливать всех неугодных.
«Для какого чёрта, товарищи, отправлять таких людей [осуждённых по политическим статьям] в ссылку? Их нужно расстреливать. Товарищ Сталин, мы поступаем слишком мягко».
— Роберт Эйхе, деятель режима, участник репрессий
При непосредственном участии верного сталинца западносибирские чекисты многократно перевыполнили изначальную норму в 5000 расстрелянных. В 1937–1938 годах госбезопасность на территории только будущей Томской области казнила больше 10 тысяч человек, приговорённых к смерти по политическим статьям.
Достойным товарищем Эйхе показал себя и главный чекист Западной Сибири Сергей Миронов. Тёзкой современного российского политика-турбопатриота этот командир НКВД стал после смены имени во взрослом возрасте. При рождении его звали Меером Королём. Чекист из семьи киевского еврея-молочника, как и Эйхе, изначально не имел никакого отношения к Новосибирску или Томску, оказавшись в незнакомом крае по назначению сверху.
Сергей Миронов, 1937 год
Фото: Wikipedia
Миронов придал Большому террору в Западной Сибири откровенно абсурдный характер. Госбезопасность регулярно разоблачала «троцкистов» и «фашистов». Около 25 тысяч человек чекисты записали в один лишь мифический филиал белоэмигрантского Российского общевоинского союза.
Жителей глухих сёл записывали в саботажники и диверсанты, вменяя в вину уничтожение несуществующих заводов и подрывы невозведённых мостов.
Миронов лично учил подчинённых, что нет смысла обременять себя юридическими формальностями. В отношении одного обвиняемого достаточно собственного признания, которое из него можно и нужно выбить силой. А если нескольких фигурантов объединяет деталь вроде общей национальности, то этого достаточно для создания «контрреволюционной группы» или целой партии.
«Лимит для первой операции — одиннадцать тысяч человек, то есть вы должны посадить [к] 28 июля [1937 года] одиннадцать тысяч человек. Ну, посадите двенадцать, можно и тринадцать и даже пятнадцать тысяч, я даже вас не оговариваю этим количеством. Можно даже посадить по первой категории [для будущей казни] 20 тысяч человек».
— Сергей Миронов, деятель режима, участник репрессий (из речи к подчинённым 25 июня 1937 года
Москва сперва оценила рвение Эйхе и Миронова. Осенью 1937 года партиец стал всесоюзным наркомом земледелия, чекист — послом в просоветской Монголии, где курировал репрессии на уровне целого номинально суверенного государства. Но звёзды обоих без лести преданных сталинцев затем так же стремительно сорвались.
В 1940 году режим репрессировал обоих деятелей. Эйхе и Миронова расстреляли по сфабрикованным делам, соответственно, «латышской фашистской организации» и «заговора дипломатов». В хрущёвские времена ветераны госбезопасности вспоминали, что Эйхе на допросах выбили глаз и сломали позвоночник при личном участии Лаврентия Берии — упрямый латыш до последнего отказывался признавать себя фашистом.
