Испытание временем. Уберут ли из школьной программы «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына?

«Первый заместитель руководителя фракции «Единая Россия» в Госдуме Дмитрий Вяткин, — говорится в новостном сообщении, — заявил, что из школьной программы необходимо исключить литературные произведения, которые «не прошли испытания временем».

В качестве примера он привел «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Ну, это понятно. Испытания временем не прошел зловредный «Архипелаг», куда ему угнаться за галопирующим временем и за его «вызовами».

«Как показал исторический анализ »Архипелага ГУЛАГа«, — сообщил в дальнейшем г-н первый заместитель, — многие факты Александром Исаевичем были «высосаны из пальца», придуманы. Историки проверяли все факты. Была попытка получить премию за то, что он вымарал в грязи свою собственную Родину». Конец, как говорится, цитаты.

«Попытка получить премию» — это хорошо. Но это ладно.

А вот «Исторический анализ показал» или «Историки проверяли»…

«Первый заместитель руководителя фракции «Единая Россия» в Госдуме Дмитрий Вяткин, — говорится в новостном сообщении, — заявил, что из школьной программы необходимо исключить литературные произведения, которые «не прошли испытания временем».

В качестве примера он привел «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Ну, это понятно. Испытания временем не прошел зловредный «Архипелаг», куда ему угнаться за галопирующим временем и за его «вызовами».

«Как показал исторический анализ »Архипелага ГУЛАГа«, — сообщил в дальнейшем г-н первый заместитель, — многие факты Александром Исаевичем были «высосаны из пальца», придуманы. Историки проверяли все факты. Была попытка получить премию за то, что он вымарал в грязи свою собственную Родину». Конец, как говорится, цитаты.

«Попытка получить премию» — это хорошо. Но это ладно.

А вот «Исторический анализ показал» или «Историки проверяли»…

Под «историками» — я ничуть в этом не сомневаюсь, — подразумевается в данном случае какой-нибудь коллективный Мединский. Ну, эти проверят! Не извольте сомневаться. Эти врать не будут!

Тут что можно сказать. Солженицын в своем великом труде «высасывал из пальца», а вот историческая достоверность какой-нибудь фадеевской «Молодой гвардии», которую различные первые и вторые «заместители» упорно затаскивают в школьную программу, ни из чего, конечно, не высосана. Вот и «историки» подтвердят!

Что касается «Молодой гвардии» и других шедевров социалистического реализма, коими терзали юные души учащихся моего, многих предыдущих и нескольких последующих поколений, то необходимо, оказывается, «восстановить историческую справедливость в отношении советских произведений, которые воспитывают чувство патриотизма, сохраняют историческую память».

Не сегодня замечено, что само значение таких понятий, как «историческая память» и, тем более, «историческая правда» в версии все того же самого коллективного Мединского дерзко и вполне революционно расходятся с теми представлениями об упомянутой памяти и упомянутой правде, каковые долго и мучительно складывались и кое-как сложились в исторической науке — мировой и отечественной.

Историю можно, конечно, притормозить, что мы и видим сегодня со всей печальной наглядностью. Ее можно пытаться подменить мифологией, что мы наблюдаем с не меньшей наглядностью. Но ни остановить ее, ни обмануть — нет, нельзя.

Когда власть начинает задаваться вопросами искусства, литературы или, допустим, языкознания — с позиций казарменного марксизма или, как теперь, «традиционных ценностей», — становится ясно, что для искусства и гуманитарной науки наступают нелегкие времена.

Но и интересные: искусство, знаете ли, легких путей и не ищет. Иначе оно никакое не искусство, а сфера обслуживания, каковой его столь упорно считает всяческое начальство.

А поскольку литература, как и родина, начинается с картинки в твоем букваре, то и заговорили они вдруг о школьной программе по литературе. Ну, а как еще. До самой литературы они в силу очевидной короткорукости не дотянулись и не дотянутся, хотя и пытаются. Пытаются посредством ублюдочных законов о пропаганде того-сего или попросту квалифицируя неугодных им авторов как агентов мировой русофобской закулисы. Но куда им!

Нормальная человеческая литература — и проза, и, тем более, поэзия — существовала даже при коммунистическом режиме, а там были ребята посуровее.

А школу может обидеть любой. Школа-то вот она, под рукой. И учителя-бюджетники всегда под рукой. В том числе и учителя-словесники.

У советской власти взаимоотношения с русской классикой и с ее школьным преподаванием были непростыми. С одной стороны, она, власть, всеми силами пыталась приватизировать классическое наследие с целью повышения собственной легитимности. Хотя бы в своих собственных глазах. С другой — вся русская литература, прочтенная непредвзятыми глазами, отчетливо была «против них». И некоторые из них это хорошо понимали.

Не было ничего более разоблачительного для них, чем русская и мировая классика. Вот они и вертелись как могли, оказавшись в сущности заложниками собственных тотальных амбиций. Вот они и камлали тогда с высоких трибун про то, что нужны, мол, нам свои Щедрины и Гоголи. Впрочем, разумеется, нужны-то им были такие Гоголи, которые бы — в соответствии с едкой эпиграммой того времени — их не трогали. И все же…

И так называемая школьная программа делала два дела одновременно. Заставляя учить наизусть, допустим, Пушкинский «Памятник», она не только прививала умение запоминать тексты, но и учила тому, что можно, оказывается, в свой жестокий век восславить свободу и что этот жестокий век отнюдь не закончился с выстрелом «Авроры» и победой колхозного строя.

И в то же время, уныло талдыча о литературе как о громоздкой иллюстрации к «трем этапам освободительного движения», она вызывала устойчивое отношение к классике как к унылому отстою.

Всякое начальство — что тогдашнее, что нынешнее — понимало и понимает литературу исключительно как пропаганду. А что может «пропагандировать» художественная литература кроме хорошего вкуса, недоверия к фальши и ответственного отношения к слову? Если та или иная литература ставит своей целью пропаганду чего бы то ни было, то она по определению никакая не литература, а именно пропаганда и есть. Вот они, начальнички, беспрерывно и говорят о «пропаганде».

Они с утра и до вечера принимают какие-то свои ни к чему не имеющие отношения законы по «противодействию» той или иной пропаганде. Ну, это понятно.

Им сегодня насущно нужна монополия на пропаганду. Неважно чего — чего-нибудь. Главное, чтобы их пропаганда не имела конкуренции.

И, конечно же, все время они талдычат об «опасности».

Неподготовленному человеку, которого не научили восприятию художественного текста как именно художественного, а не «пропагандистского», не научили понимать литературу как искусство, а не как «руководство к действию», не научили тому, что автор и его персонаж не тождественны друг другу, не научили тому, что «сказка — ложь», хотя и есть в ней тот или иной намек, не научили тому, что бывают смыслы прямые и переносные и что существуют на свете такие штуки, как метафора, гротеск, интонация, — такому человеку и правда опасно читать литературу вообще и классику в частности.

Потому что, прочитав, скажем, «Героя нашего времени», он непременно захочет в кого-нибудь пальнуть из дуэльного пистолета, прочитав «Преступление и наказание», испытает мучительную потребность в целях преодоления своего финансового кризиса мочкануть пару-тройку старушек, прочитав «Игрока», он пойдет и продует в казино мамашину пенсию, прочитав «Москву-Петушки», отправится в затяжной запой, а прочитав «Лолиту», потащит в койку первую же попавшуюся пионерку.

Но если литературу — в силу ее сугубой «опасности» — не давать читать вовсе, то и ее адекватному пониманию и восприятию никогда не научишься. Порочный, как говорится, круг.

Хороших учителей литературы во все времена было ничтожно мало. Поэтому их запоминали на всю жизнь. Лишь немногим счастливчикам удавалось сквозь мутный туман школьной литературы разглядеть саму литературу. Но зато эти немногие жили с ней бок о бок всю свою жизнь.

Мне в школе с учителями не везло. А потому и литературу я полюбил не благодаря, а вопреки школьной программе с ее невразумительным «скажи-ка дядей самых честных правил». И полюбил я, конечно же, в первую очередь то, что в школьную программу не входило. Любовь к Гоголю, Толстому, Чехову и Щедрину пришла позже, уже после школы.

Это я к тому, что, может быть, оно и хорошо, что из школьной программы уберут что-нибудь приличное. Хотя бы потому, что дети и молодые люди, вопреки усилиям всякого начальства, в очередной раз вознамерившегося «воспитывать чувство патриотизма» посредством унылой советской макулатуры, начнут наконец читать классическую и современную литературу. Особенно, конечно, наиболее «опасную». И начнут они ясно понимать: то, что опасно для спокойствия начальства, совсем не обязательно опасно для каждого из них и для страны вообще. Уж скорее наоборот.