Иосиф Сталин, 1935 год
Wikipedia.org
Совсем недавно некий важный чин из Совбеза высказался против «латинизмов», оккупировавших наш чистый и нежный родной язык. И я об этом, а также о «лингвистической безопасности» что-то такое написал.
Но приходится говорить на эти неисчерпаемые темы еще и еще, потому что «битва за язык», как когда-то, в советские годы «битва за урожай», никогда не прекращается.
Теперь начальство не на шутку встревожилось, — уже, между прочим, в который раз, — смертоносным нашествием так называемой интернациональной лексики, бороться с которым они намерены лишь теми средствами, какими худо-бедно владеют, то есть административно-полицейскими.
«Что им, совсем, что ли, нечем заняться вот прямо именно сейчас?» — недоумевают некоторые пользователи некоторых социальных сетей, имея в виду тот самый властный орган, который вошел в новейшую историю как «не место для дискуссий».
Ну, во-первых, им и в самом деле не особо есть чем заняться, потому что они никому особенно не нужны и от них ничего не зависит. Во-вторых, «неустанная забота партии и правительства о языке» имеет давнюю традицию, столь же изнурительную, сколь и неизменно бесперспективную.
При всей интеллектуальной незамысловатости основной массы «народных избранников» следует признать: они своим нутром, кончиками своих натруженных в беспрестанных нажиманиях «голосовательных» кнопок пальцев чувствуют, кто их настоящий враг.
Их настоящий враг — язык. Язык их — враг их. Тот самый — «празднословный и лукавый».
Язык находится под постоянным подозрением, да. Именно он, язык, — тот самый судия, который все мысли и дела знает наперед.
Вот они и борются с ним всеми доступными им средствами. И откуда им знать, что несколько тысячелетий тому назад один китайский мудрец Кун Цзы, известный также как Конфуций, сказал: «Чтобы сделать мутную воду чистой, нужно оставить её в покое».
Но нет. «Принять закон… Обязать… Контроль за исполнением поручить…» Ну, и бюджет само собой, куда ж без бюджета.
Они борются с ним, с языком, думая, что борются за него и что он на их стороне. Ага, как же…
Когда власть, бросив все дела, начинает вдруг проявлять заботу о родном языке, возникают мрачноватые ассоциации.
В детстве и позже мне приходилось неоднократно слышать о произведении под названием «Марксизм и вопросы языкознания». Масштабы безудержных восхвалений этого научного труда были столь впечатляющими, особенно для чувствительного ребенка, что в моем воображении рисовалась толстенная и тяжеленная книга, сопоставимая по габаритам с не менее эпохальной книгой тех же самых лет, то есть с «Книгой о вкусной и здоровой пище», которую я, ребенок, выросший в условиях гастрономического аскетизма, беспрестанно листал туда и обратно, предаваясь сладостным мечтам о неведомой мне «весенней спарже» и стараясь запомнить на всякий случай, как надо правильно открывать устричные раковины.
Но в отличие от этой священной в своем роде книги, «Марксизм», попавшийся мне в руки лишь много лет спустя, оказался маленькой и субтильной, как крошка Цахес, брошюркой. Даже стало немножко обидно, как это бывает всегда, когда действительность сильно расходится с фантазией.
В тот раз энергично затеянный роман власти с языком довольно скоро был прерван по причине скоропостижной кончины одного из его участников. Нет, не языка.
И еще не раз на моей памяти государство пыталось завести шашни с русским языком, но не помню, чтобы из этого получалось что-нибудь, кроме очередной народной потехи.
Существует устойчивая идиома «владеть языком». «Какими языками владеете?» — спрашивают в анкетах.
Вот и власти разных уровней пытаются «владеть языком», предполагая при этом, что это примерно то же самое, что, например, «владеть оружием». Или, допустим, «захватить языка».
Они не знают, что для того, чтобы овладеть языком, надо сначала с ним совладать. А ты поди попробуй.
Власть может владеть оружием, деньгами, ресурсами — хоть природными, хоть административными. Но вот языком? Ха! Язык, знаете ли, сам, кем захочет, овладеет. И, главное, кем захочет он. Но хочет он, как правило, овладевать скорее поэтами, чем, например, чиновниками, депутатами, и спецпропагандистами.
Власть и язык, власть языка и язык власти — три сосны, в которых можно блуждать бесконечно долго. Время от времени власть предпринимает попытки овладеть языком. Язык же мстит за насилие, выставляя напоказ и на осмеяние то, как именно власть им владеет.
Во дни своих сомнений и своих же тягостных раздумий государство подобно тургеневскому лирическому герою ищет опору в зыбком и топком веществе языка. Но, не зная броду, в нем же и тонет, оставляя на поверхности свой след в виде частушек и анекдотов.
