Олег Буклемишев. Фото: P B / Youtube.com
Денег нет, но вы держитесь — этот мем, наверное, сейчас популярен у российских чиновников, особенно работающих в экономическом блоке. При расходах на войну, оцениваемых почти в 3 трлн рублей — и это не считая роста расходов на силовые структуры внутри России, — сопровождаемых обрушением доходов от экспорта почти вчетверо, свести бюджет без дефицита трудно. Вернее — невозможно, что подтверждено официально. Но цифра дефицита, запланированная по итогам года — 2,9 трлн рублей, до запятой соответствующая оценке расходов на войну в Украине, уже побита, по итогам года ожидается дефицит в 6–8 трлн рублей, звучат и оценки в 10 трлн. Не мудрено, что правительство лихорадочно ищет новые источники пополнения казны. Насколько успешны эти попытки и так ли уж надо стараться покрыть дефицит — об этом «Деньги» поговорили с директором Центра исследования экономической политики экономического факультета МГУ Олегом Буклемишевым.
— Дефицит бюджета по итогам этого года прогнозируется наблюдателями в 6–8 трлн рублей против запланированного Минфином 2,9 трлн. И мы довольно часто узнаём о том, что правительство пытается найти пути пополнения бюджета. На этом пути уже было изменение расчёта цены экспортируемой нефти и налог на сверхдоходы. Сейчас Минфин рассматривает вариант переноса на несколько лет налоговых льгот на выработанные месторождения. С вашей точки зрения, меры, которые приняты и озвучены, могут уменьшить дефицит до плановых 3 трлн? Или этого недостаточно?
— Если впрямую отвечать на ваш вопрос: никто такой задачи не ставит. По всей видимости, когда бюджет принимался, он принимался — и многие об этом тогда говорили, что принимается он такой, с фантастическими цифрами. Что вряд ли, после неизбежного увеличения расходов на оборонные и правоохранительные расходы, удастся сохранить [те параметры], что были в 2022 году. То есть, уже с самого начала года говорили о нереалистичности заложенных в бюджет цифр, это, мне кажется, было очевидным уже тогда.
И пусть не введут в заблуждение сравнения с прошлым годом. Все-таки доходы прошлого года — это фантастические по нынешним меркам доходы и с точки зрения цен, и, наверное, в каком-то смысле, еще и с точки зрения объемов продаж основных энергоресурсов. Поэтому тут есть какие-то эмоциональные выплески, они, мне кажется, излишне настроены на алармизм. Никакого алармизма нет, никто не ставит задачу вот этот дефицит, который мы сегодня действительно наблюдаем, который уже достигает, по сути, трех с лишним триллионов. Умножаем на 2, получаем под 8 трлн за год.
Действительно, вот этого в конце года, по всей видимости, придется ожидать, если ничего сверхъестественного не произойдет. Но на горизонте одного года казна легко, на мой взгляд, это дело переварит, и как раз решения, которое вы назвали — может быть, за исключением льгот на месторождения, которое так или иначе надо было принимать, — все остальные решения выглядят относительно небольшими с точки зрения размеров той дыры, которую мы наблюдаем. Но главное — дело даже не в том, что это малая величина, а в том, что это временные способы финансирования: то, что называется финансированием дефицита. В то время как надо изыскивать доходы, доходные источники, если вы действительно не собираетесь сокращать расходы. И вот это задача совершенно другого масштаба, она другая с точки зрения политической. Потому что нужно выходить к тем, кто будет повышенные налоги платить, и как-то им все это объяснять.
Надо закладывать другие показатели — в том числе, и в расчеты экономического роста. Потому что повышение налогов никак не скажется позитивно на экономическом развитии.
А вот сейчас позатыкать дыры — это такое временное решение. Будет принят какой-то комплект ходов, которые позволят добиться того, что концы в этом году с концами сойдутся. В этом я никакого сомнения не имею.
— То есть вы считаете, что будет произведена чисто математическая пертурбация, которая позволит Минфину сказать: вот, наш прогноз в 3 триллиона сбылся, все в порядке — и ничего при этом менять не будут?
