"Силуэт человека" (2022), Оксана Смит

"Силуэт человека" (2022), Оксана Смит

Художница Оксана Смит из-за врачебной ошибки с детства лишена возможности самостоятельно передвигаться и говорить. Она может общаться с миром только с помощью компьютера. «Отдел культуры» продолжает публикацию её документальной повести «На грани».

Я должна попросить прощения у читателей, которые, быть может, благосклонно отнеслись к предыдущей статье. Задержка состоит в том, что автора преследовали мелкие и крупные бытовые неприятности и беды. Было такое ощущение, что вещи договорились между собой сломаться одновременно и фатально. А обстоятельства выстроились плотным забором, мешая мыслям прийти в порядок и обрести словесную форму.

Тем не менее, прорываясь сквозь всё это, я смогла-таки сформулировать несколько основополагающих идей и упорядочить несколько воспоминаний.

— Ты полоумная дура, — слышится мне срывающийся от злобы и водки голос человека, которого укусило прошлое. — Ты должна любить Родину, а ты её ненавидишь. Она дала тебе …. Пенсию …. Ты должна..

— Любить государство, Путина и войну?

— Государство дало тебе возможность не сдохнуть. Ты должна быть благодарна. Ты тут родилась. А без Путина ты бы рассыпалась на мелкие кусочки.

— А тебе не кажется, что любовь за деньги совсем не любовью называется? — давлюсь я от хохота, представляя всю глубину моей мнимой неблагодарности и воображая, как рассыпается моё бренное тело лишь оттого, что власть в стране поменялась.

— Да ты… Да я… заявлю на тебя в органы!! Придурошная, жди.., — задыхается слезами голос.

Мне искренне жаль этого человека. Он живёт в глухом провинциальном городе и работает на оборонном заводе. А ещё он инвалид с детства. Когда-то он был мягким и добродушным человеком, но его мягкость превратилась в слабохарактерность, а доброта исчезла под смертоносными лучами пропаганды. Он ненавидит Украину, Европу и Америку с такой яростью, будто они посягают лично на его любимый караоке-бар, где каждую неделю он поёт песенку про 3 сентября.

Нет, он не тролль. У него есть имя и фамилия. И, кроме того, у него есть три сына, которых он по первому требованию скормит ненасытному монстру, в которого так верит. Он блаженно счастлив оттого, что ему удалось добиться у властей города расчистки дорожки около дома, чтобы его мать могла добраться до магазина в зимнюю стужу. Он услаждает слух свой гимном Советского Союза, не испытывая удушья от запаха крови и не слыша, как в гроб забиваются гвозди.

Я всё понимаю. Люди с инвалидностью социализируются разным образом. Но как может человек с ДЦП, прошедший весь адский круг советских больниц, скучать по Советскому Союзу и любить путинскую Россию, понять не могу. Это выше моего понимания.

По своей наивности я всегда считала, что он всё знает и относится к недавней истории адекватно. Но нет. Мой визави мечет в меня молнии, и, не находя аргументов, начинает оскорблять меня. Но молнии попадают в молоко. Его воображение рисует меня высокомерной и злой, хотя единственная моя вина в том, что я отказываюсь слиться в административном и почти физическом экстазе патриотизма. Он глубоко уверен, что российские войска вот-вот дойдут до Киева, а Европа замёрзнет несмотря на летнее время и провалится сквозь землю под тяжестью своих грехов. Искренен ли он ? Сказать трудно.

Думаю, нарушая его зону комфорта, я вызываю в нём страх и вопрос — «тебе, что, больше всех надо»?

Видимо, ответ на этот вопрос краток — да. Потому что я — человек.

Человеком быть больно. Человеком быть физически невыносимо.

Да, моя жизнь после ухода родителей чудесным образом была сохранена.

Да, каждое утро, просыпаясь, я благодарю судьбу за людей, которые, будто ангельским мановением посланы мне в утешение.

Да, я могла бы довольствоваться счастьем струящегося в мои окна солнца и пением пташек—счастьем, которое для многих и есть самое настоящее. Я могла бы слушать весёлые песенки про любовь и беззаботно хохотать над комедией или, как советуют мои более утончённые и возвышенные друзья, включить медитативную и расслабляющую музыку и думать о хорошем. Но я — человек. А это значит, что не могу не видеть происходящего.