«Неопутинизм представляет опасность для Владимира Путина сегодня, поскольку превращает его в лишний элемент созданной им же конструкции». Политолог Никита Савин о том, почему путинизм — это не идеология и почему это хорошо

настоящий материал произведен и распространен иностранным агентом ⁠железновой м.м. 18+

Почему путинизм — это не идеология и где тут хорошая новость? Как он будет описан в учебниках лет через 20? Зачем вообще спорить о том, есть ли у нынешнего российского режима идеология или нет? Почему в России будущего может быть востребован неопутинизм и как он может выглядеть? А что-то более-менее здоровое из него может получиться? Об этом «Мнения» поговорили с политологом Никитой Савиным

Republic: Когда мы говорим «путинизм», что, собственно, мы имеем в виду: особенности режима или идеологию, которая его питает?

Никита Савин: Это понятие находится в состоянии становления и до сих пор, несмотря на значительный к нему интерес, остается несколько неопределенным. С одной стороны, Владимир Путин находится у власти уже почти четверть века, за это время много чего произошло и изменилось — от технологического уклада до конституции, но Путин остается константой российской жизни. В этом смысле нет ничего удивительного, что именно его именем мы называем тот политический уклад, который сложился в России за эти почти 25 лет.

С другой стороны, что за этим термином скрывается, концептуально остается непонятно. Это и политический режим, и некоторые идеологические практики, кто-то видит за этим цельный набор идей и принципов, кто-то предпочитает говорить, наоборот, о техниках и практиках управления, понимая под этим главным образом репрессии, кто-то имеет в виду захват государства, который произошел в России в начале нулевых. От этой расстановки акцентов многое зависит в том, какие политические выводы мы делаем, обсуждая это понятие.

Если подразумевать режим, то насколько это уникальная конструкция, чтобы быть названной именем одного только Владимира Путина?

Это совершенно типичная конструкция для авторитарных режимов правого толка, и в этой типичности — ее же уникальность, поскольку такого рода консервативные диктатуры выстраиваются вокруг определенного лидера, заигрывают с культом личности и, как правило, такого рода режимы как раз маркируются по имени лидеров: «франкизм», «перонизм» и т.д. Пример немного дальше этих двух — говоря о режиме сильной президентской власти во Франции времен де Голля, мы используем термин «голлизм». Кстати, на ранних этапах президентства Владимира Путина именно де Голль был некоторой точкой референции: что для создания сильного государства нужен сильный лидер, сильная президентская власть, а там дальше уже все само как-нибудь демократизируется. Конечно, в последние 10–15 лет аналогии с де Голлем окончательно отошли на второй план, сегодня более актуальны аналогии именно с Франко и Пероном, т.е. уже со стопроцентно оформленными диктатурами.

И я бы сказал, что

Владимир Путин не предлагает ничего радикально нового в добавление к тому набору инструментов, которые использовали его предшественники в этом своеобразном клубе диктаторов правого авторитарного толка:

здесь есть и элементы популизма, и поиск внутренних врагов, образ осажденной крепости, заигрывание с религией.

Последний публичный памятник Франсиско Франко был снесен в 2008 году

Фото: Felipe Trueba / Zumapress.com / Global Look Press

Тот же Франко, например, очень много говорил о католицизме, у него была своя версия традиционных ценностей и духовных скреп. Хотя более близкий нам в религиозном плане пример — это режим «черных полковников» в Греции, когда много говорилось о том, что мы здесь восстанавливаем подлинный христианский порядок, который в отличие от протестантизма и католицизма ближе к изначальному смыслу христианства и т.д.

Исследователи сходятся в том, что персоналистские автократии редко живут долго после смерти своего «основателя», но вы в одной из своих статей писали, что в России в будущем может быть востребован неопутинизм, или путинизм без Путина. Почему?

Персоналистские режимы на то и персоналистские, что они завязаны на фигуре одного человека и им довольно тяжело дается то, что политологи обычно называют транзитом власти, а социологи и философы — проблемой рутинизации харизмы. Это большая проблема для любого политического режима, от демократии до монархии, но именно для персоналистской автократии это — ахиллесова пята.

И режим Владимира Путина вряд ли переживет самого Владимира Путина, то есть после его отхода от власти по какой-либо причине режим будет меняться. Вектор этих изменений пока остается неопределенным.

Означает ли это, что сам Владимир Путин отойдет в политическое небытие и перестанет оказывать какое-либо существенное влияние на то, что будет происходить в российской жизни, в российской политике?