Николай Сверчков. Конный портрет императора Александра II. 1871
Среди событий недели — появление некоего списка запрещенных книг, которые, якобы, были изъяты из продажи в маркетплейсе «Мегамаркет». В «Мегамаркете» подтвердили сначала — да, есть такой список. Случился небольшой скандал: в списке 252 книги, в которых, по мнению непонятных цензоров, пропагандируются, как принято теперь говорить, нетрадиционные сексуальные отношения. Среди пропагандистов — Платон (ну, этот, кстати, за дело), Сорокин, Мураками, Стивен Кинг, но главное — Достоевский Федор Михайлович с «Неточкой Незвановой». Там у него, если помните, девицы восторженные целуются и плачут, обняв друг друга. В общем, срамота.
Сразу многие серьезные люди во главе — почему-то — с депутатом Хинштейном — ринулись оправдываться: нет такого списка, читайте, граждане, Федора Михайловича! Вернее, список-то есть, но он не руководство к действию, наоборот: составили его, чтобы показать всю абсурдность борьбы с гей-пропагандой на книжном фронте.
Министр над книгой
Цензурный комитет. Редакторы журналов отстаивают свои статьи. Редакторы журналов отстаивают свои статьи. (1 — Н. А. Некрасов; 2 — В. С. Курочкин; 3 — С. С. Громека; 4 — М. М. Достоевский.).Карикатура из сатирического журнала «Искра». 1862 год
Думается, вся эта чехарда — из-за того, что механизм цензуры в России пока не проработан. Досадное, конечно, упущение. И ведь главное — есть, на что равняться: есть славный опыт советских цензоров, есть опыт цензоров времен Империи — не менее славный.
И сегодня хочется рассказать одну историю, связанную с запретом книг в царствование Александра Второго, государя-освободителя, и в царствование сына его — Александра Третьего, государя-миротворца.
Государь-освободитель не только отменил крепостное право и взялся за реформы в разных сферах. Он еще и ослабил существенно цензурный гнет. Ослабить-то ослабил, но и чиновники, и верные царские министры, и даже сам царь — все, в общем, здравомыслящие люди печалились: очень их тянуло запрещать и то, что по новым (их же) законам запрещать уже не очень получалось.
Изобретались разные способы разбираться с книгами, напечатанными без предварительной цензуры. Например, такой, совершенно удивительный — сейчас поймете, почему. Императорским повелением в 1872 году в цензоров превратились все министры, весь кабинет («комитет», как тогда говорили). Среди прочих обязанностей у министров появилась еще одна — читать подозрительные книги и решать, можно ли пускать их в продажу.
Работало это так: министр внутренних дел выявлял книгу, которая представлялась ему опасной. После чего должен был составить справку, в которой указывалось, что именно его смутило. Справка эта, а также экземпляры книги высылались всем прочим министрам. Министрам следовало прочесть книгу, обсудить, принять решение о запрете или не-запрете и обосновать его, написав короткую аннотацию. Если к единому мнению прийти не удавалось, обращались к государю — книгу посылали императору, он ее читал и единолично определял ее судьбу.
Сохранился обширный список книг, которые министры читали и обсуждали в течение 19 лет — с 1872-го по 1891 год. Сохранились и аннотации — очень своеобразная литературная критика от высших чиновников Империи. Дальше будут особенно яркие примеры, а пока — пару слов о том, как эти аннотации стали достоянием публики.
«Север» уже вспоминал о журнале Петра Струве «Освобождение» — в связи с грустной историей Ивана Калашникова, политического ссыльного, который покончил с собой, потому что других способов сохранить человеческое достоинство и выразить протест против полицейского произвола у него не осталось.
