«Когда Горбачев узнал о расколе в «Комсомолке», он сам разыскал нас»

Романтический период | Подарок от цементного завода | Партийная газета | Нобелевские деньги | Надо вовремя уйти | «А, эти несогласные»

Сергей Кожеуров стал первым главным редактором газеты, которую ждала, пожалуй, наиболее трагичная история в современной России. Всемирно известная Анна Политковская и только-только начинающая Анастасия Бабурова, депутат от «Яблока» Юрий Щекочихин и редактор отдела Игорь Домников – это список убитых журналистов только одного издания. К ним позже можно было отнести и правозащитницу Наталью Эстемирову, в последние годы жизни ставшую публиковаться в «Новой». Громкие расследования, кавказская тема, исчезнувшая из всех основных российских СМИ, репутация самого оппозиционного СМИ в стране отличали газету на протяжении двух сроков Владимира Путина и вызывали диаметрально противоположные мнения о ней. С российскими правителями у «Новой», никогда не бывшей бизнес-предприятием, складывались любопытные отношения. Владимир Путин газету традиционно не замечал, а вот Дмитрий Медведев, став президентом, поспешил сделать символичный жест: дал первое печатное интервью именно ей. «Новая» традиционно критиковала Бориса Ельцина и его окружение, но именно ее обозреватель Павел Вощанов был его пресс-секретарем. А Михаил Горбачев, на пару с бизнесменом Александром Лебедевым ставший совладельцем газеты в 2006-м, долгие годы поддерживал теплые отношения с редакцией. О том, из-за чего произошел раскол в «Комсомольской правде», приведший к созданию «Новой», как Старооскольский цементный завод поучаствовал в названии газеты и о том, почему она партийная, в интервью Slon.ru рассказал ныне первый заместитель главного редактора Сергей Кожеуров. РОМАНТИЧЕСКИЙ ПЕРИОД – Известно о том, как «Новая газета» начиналась: был конфликт в «Комсомольской правде». А в чем он выражался?

– В разном подходе к тому, какой должна быть газета, то есть какие принципы она должна отстаивать. Чтобы понять разницу, достаточно сравнить «Новую газету», которой в этом году исполнилось 17 лет, и нынешнюю «Комсомолку». И вот тут важный для меня момент: «после» – не значит «потому что». Объясню. Считается (и в вашем вопросе тоже это есть), что сначала был конфликт, что-то там не поделили, часть журналистов вынуждена была уйти, ну и им ничего не оставалось, как начать делать другую газету. А на самом деле новая газета (тут без кавычек) зарождалась, задумывалась в утробе «Комсомолки».

Это был 1992 год, после путча в стране наступила, я бы сказал, духовная и идейная пауза, разочарование. И пресса, даже та, что считалась рупором перестройки, перемен, реформ, как-то стухла. А в «Комсомольской правде» тогда сформировалось два подхода. Часть журналистов считали, что мы должны держать планку конца 80-х – начала 90-х, то есть оставаться общественно-политической газетой, причем реально независимой от власти (в тот момент это было возможно).

Вторая точка зрения была в том, что газета должна приносить деньги, а значит, с одной стороны, потакать вкусам массового читателя, слегка «пожелтеть», а с другой – демонстрировать лояльность. Потому что без лояльности денег не дадут. И без акционирования не дадут, поэтому надо срочно менять форму собственности, делать газету частной. Акционирование, кстати, – когда акции распределяются между членами коллектива – не с одним известным газетным брендом сыграло тогда злую шутку. Вспомните «Известия», там тоже был и раскол, и исход…

В общем, обе стороны считали, что лучше знают, что делать, и аргументы другой стороны не воспринимали, и это было обоюдным состоянием. Никакого компромисса в тот момент не появилось, диалога не получилось, то есть «перезагрузка», как сейчас бы сказали, не состоялась. А представляете, какой могла бы быть «Комсомолка», победи тогда точка зрения нашей команды! Но выборы главного редактора, состоявшиеся сразу после акционирования, мы проиграли (с небольшим перевесом) тогдашнему главному редактору, которого поддерживали прагматически настроенные товарищи. И когда стало ясно, что вместе работать не получится, достаточно большая часть журналистов – был у нас такой романтический период – сочли, что смогут создать новую газету (пока тоже без кавычек) и всех своих читателей забрать с собой. Вот с этого и началось.

– Во главе одной из сторон был нынешний главный редактор «Комсомолки» [Владимир Сунгоркин]?

– В какой-то степени – да, хотя не только. Но я сейчас не хотел бы в эту ситуацию углубляться, тем более кого-то называть персонально. В свое время обе стороны этого, будем говорить по-вашему, конфликта, особо и не договариваясь, воздержались от взаимных упреков и обвинений. Так чего уж сейчас… Иногда в творческих коллективах, в которых люди расходятся, бывает огромное количество взаимных обвинений, разоблачений. Что касается «Комсомолки», то здесь обошлось. К тому же было такое чувство: пусть каждый делает газету так, как считает правильным. Кстати, у многих даже сохранились нормальные отношения. Потому что спор все-таки был идейным, не деньги делили.

– В интервью Slon.ru Владимир Сунгоркин очень иронично отзывался о тех, кто считает, что газета испортилась. Он говорит, что все считали, что надо издавать что-то «духоподъемное», но при этом он финансово спасал «Комсомолку». Он ставит себе это в заслугу – что остался финансово самостоятельным.

– Вот не хотел говорить, но вы меня заводите. А что, «Комсомолку» нужно было спасать? Ну, спас – и хорошо… Я только не понимаю, почему, спасая «финансово», нужно было радикально менять редакционную политику? Ведь не желтизной и не сервильностью газета в свое время набрала миллионы поклонников. И «испортилась» она или нет, судить читателям – тем, кто по-прежнему заглядывает в нее хоть иногда. Если честность в политике, порядочность в бизнесе, независимость от власти (я сейчас практически цитирую некоторые из принципов, которые мы декларировали в первом номере уже «Новой газеты») называть «духоподъемным», то, на мой взгляд, – да, именно это и надо издавать.

И что, больной был так плох, что его «спасение» предусматривало обязательную ампутацию? Я, наверное, никогда не смогу понять тогдашнего главного редактора [Владислава Фронина], которого не смущало, что в случае его переизбрания из газеты уйдет большая группа не последних журналистов: и опытных, и молодых, но очень перспективных. (Может, не верил, замечу в скобках, не допускал, что такое возможно? Говорят, даже усилия прикладывал, чтобы некоторые остались.) А ведь он был (и остается) хорошим редактором, и трансформация, которая случилась с «Комсомолкой», мне кажется, лично ему не близка. Очень скоро ему и самому пришлось уйти из газеты. Я так понимаю: подтянулись деньги крупнейшей российской корпорации, которую курировал один из его замов, и – «мечты сбываются!» – главным стал этот зам. Потом там что-то, видимо, не срослось. Появился новый инвестор, «аффилированный» уже с нынешним главным, и вот – новый главный, нынешний. Но все это к «Новой газете» не имеет никакого отношения.

– А сколько все же людей уходило с вами из «Комсомолки»?

– Где-то человек 35–40. Из 13 членов редколлегии семь ушло. Да ладно бы редактора или заведующие отделами. А журналисты, которые могли составить цвет любой редакции? Зоя Ерошок, Сергей Кушнерев, Леонид Никитинский, Лена Дьякова, Акрам Муртазаев, Юра Сорокин, Дима Сабов, Володя Умнов… Или вот Сережа Брилев, которого вы знаете по российскому телевидению. Правда, он тогда совсем юным был.

– И как случилось, что вы стали главным редактором «Новой»? Вас избрал коллектив?

– Конечно. Возможно, сказалось, что я был поопытнее, постарше других: из «Комсомолки» уходил заместителем главного редактора, отвечающим за политику. Но у меня был и очень сильный друг-соперник – Сергей Кушнерев, ответственный секретарь «Комсомолки», абсолютно креативный и талантливый редактор. Голосовали фифти-фифти, пришлось даже переголосовывать. Нам тогда нужен был человек, который возьмет на себя ответственность за всю команду. Надеюсь, не всех разочаровал.

– Как родилось название? Чье оно, помните?

– Помню, причем абсолютно точно помню, хотя позднее возникали разные версии. Где-то в начале 1993 года в офисе нашего коллеги по «Комсомолке» Андрея Крайнего, который тогда уже немножко занимался бизнесом, мы обсуждали наши финансовые вопросы, и в который раз зашел разговор о названии. Слово «новая» вылетело у Марины Крайней, журналистки «Комсомолки», «Собеседника», а потом и «Новой». Оно случайно так вылетело. А мы подумали: почему бы и нет? Мы же хотели делать новую газету? Потом оказалось, что такое название кем-то уже зарегистрировано. И вот тогда было добавлено слово «ежедневная»: «Новая ежедневная газета» (до сих пор сохранилось первое свидетельство о регистрации). Мы же все равно собирались делать ежедневную газету. Первым учредителем стало зарегистрированное нами товарищество с ограниченной ответственностью, ТОО «6-й этаж». «Шестой этаж» – это символическое самоназвание «Комсомольской правды», и нам хотелось, чтобы соблюдалась некая преемственность. А еще в старой «Комсомолке» было такое понятие «дух шестого этажа». Это к вопросу о «духоподъемности».

«Новая» начала выходить раз в неделю, а месяца через три действительно стала ежедневной. Потом был трудный период – с февраля 95-го и до конца лета, – когда газета в силу финансовых причин в Москве не выходила (хотя какое-то время номера делались и даже печатались в Новосибирске и Ростове, если мне не изменяет память). Возобновилась в августе 95-го года снова как еженедельная. И тогда это слово – «ежедневная» – очень мешало. Пришлось писать его очень-очень мелкими буквами.

Потом была операция по перерегистрации. Мы выяснили, что название «Новая газета» еще на заре перестройки было зарегистрировано трудовым коллективом Старооскольского цементного завода. Но, судя по всему, эта газета так и не выходила. Мы попросили нашего воронежского редактора (у нас уже были региональные выпуски) съездить в соседнюю Белгородскую область. Никакого «трудового коллектива» уже не существовало: вместо завода появилось акционерное общество. Его новые руководители с пониманием к нам отнеслись, написали письмо в Минпечати с отказом от регистрации. Так мы вернули себе свое историческое название «Новая газета».

– Пришлось выпивать, наверное, гонцу из «Новой» с сотрудниками завода?

–Да нет! Встретился, поговорил. Зачем им было держаться за газету, о которой они и не помнили?

– Чем вы отличались принципиально? Что было нового?

– Я уже говорил, что в первом номере газеты, а он вышел 1 апреля 1993 года, было опубликовано что-то вроде манифеста: по форме это пять вопросов самим себе, пять ответов, но там уже многое было сказано.

К этому моменту, если помните, в стране оформилось противостояние, которое потом закончилось разгоном парламента. Общество раскололось, в том числе и пресса. Мы сразу продекларировали, что не будем поддерживать ни тех, ни других. Это была такая позиция неприсоединения. Мы заявляли, что нам интересны другие, новые люди, и не факт, что их нет, потому что не было до сих пор. Вот почему из всех политических сил у нас всегда было хорошее взаимопонимание с «Яблоком», например.

Мне кажется, с самого начала в газете проявилось направление, которое ее и сегодня отличает – расследования. Коррупционные схемы, вытаскивание их наружу, честность власти, порядочность бизнеса – это те вещи, которые были с самого начала в «Новой». Это начало формироваться еще в «Комсомолке» (я сейчас говорю о той команде, которая потом создавала «Новую»), но там это оказалось не сильно востребованным. Когда решаются финансовые вопросы, приходится идти на определенные компромиссы. Отличие «Новой газеты» в момент ее возникновения в том, что свою идейную, общественную и политическую позицию она формулировала на основе мнений своего коллектива, а он не то чтобы состоял из радикально настроенных людей, но мы – бедные, но гордые – могли позволить себе обходиться без компромиссов.

– Можно сказать, что это всегда была газета с позицией, со взглядом, с определенным объективом. А что оказывало влияние на позицию?

– Я думаю, что позиция такой газеты, как наша, не может формироваться под давлением извне, если это имеется в виду. Она, безусловно, отражает объективную ситуацию, но, повторяю, складывается из личных позиций людей, которые в «Новой» работают: это какое-то общее направление, иногда и разнонаправленных векторов, но, как правило, все же сумма, хоть и разных, но близких представлений о политике, о стране, о жизни. Никуда от этого не денешься, поэтому у нас и сейчас редко бывает так: начальник сказал – я сделал: ему виднее. То есть позиция газеты – это всегда какое-то коллективное мнение журналистов, у которых, конечно, есть свои лидеры.– Но это не отстраненная позиция, всегда есть какая-то призма? – Призма? Если без общих слов, которых я уже достаточно наговорил, это – «линия партии». В том смысле, что «Новая» – партийная газета, только наша партия – это наши читатели, а политбюро – журналистский коллектив.– Вот здесь нельзя развить мысль, почему газета – партийная? – Нельзя. Потому что это метафора.

– А правда, что Михаил Горбачев в свое время перевел деньги от Нобелевской премии на компьютеры для газеты?

– Правда, это было в самом начале, еще до остановки газеты. Потом их почти все украли. Мы уже месяца три не выходили, с прежнего помещения съехали и квартировали в подвальчике на Шмитовском проезде, спасибо одному доброму человеку. И вот ночью подъехали, выломали железную дверь и вынесли все, что можно. Такие лихие 90-е. Сейчас один чудом сохранившийся монитор, из тех первых, горбачевских, стоит в нашем небольшом музее.

А тогда именно Горбачев помог восстановить газету: нашел спонсоров, которые дали деньги, чтобы погасить значительную часть долга перед типографией и снова начать издание. Но это уже при Диме Муратове было, его заслуга. Основная. Как и потом – Муратов, вообще, за 15 лет, что является главным редактором, столько раз и лично, и с помощью своих многочисленных друзей находил выход, когда казалось – все, выхода нет.

– Все же, получается, вы были близки к какой-то политической силе: Горбачев представлял собой политика.

– Да, но вся политическая сила Горбачева в тот момент была в самом Горбачеве. Он тогда не представлял ни партию, ни движение. Он был просто Горбачев.

Михаил Сергеевич лично знал некоторых из журналистов нашей команды еще по «Комсомолке». После его отставки мы договорились, что он будет раз в месяц комментировать политическую ситуацию в стране. Месяца четыре это проходило. А потом через главного редактора (не верю, что это была его инициатива) нам сказали: хватит. Что называется, приехали… И вот, когда Горбачев узнал о расколе в «Комсомолке», он сам разыскал нас, позвонил Диме по домашнему телефону, мобильных тогда еще не было, предложил встретиться. Встретились у него в фонде, на Ленинградском проспекте. Он сказал, что для него дело чести, чтобы мы могли делать такую газету, какую считаем нужным, и что он лично будет делать все, чтобы помочь нам. (Хотя, замечу, сам он был противником нашего ухода из «Комсомолки».) И помог: сначала – компьютерами. Но главное – все это время он был и остается для нас этаким источником оптимизма: сам верил, что у нас получится, и нам так казалось.

– Кому еще, кроме Горбачева, газета чувствует себя обязанной?

– О, таких людей очень много, самых разных. Не буду перечислять, потому что кого-то пропустишь – обидишь. Но одного человека назову обязательно, потому что если я не назову, может, никто не назовет; из нынешнего состава редакции его, наверное, мало кто помнит, да и не демонстрировал он как-то особо свое участие в наших делах. Так вот, на самом первом этапе нам очень помог и материально, и морально, а мне – еще и советами по части бизнеса (я тогда мало что в этом смыслил) – Блюдин Анатолий Михайлович. Когда-то он был первым секретарем Ульяновского обкома комсомола. Из комсомольских работников, внутренне либерально настроенных. Хорошо знал нашего Юру Сорокина – земляки. К моменту, когда мы начали создавать газету, у него в Москве был небольшой бизнес и фонд – «Кадры реформы» назывался. За счет его личных средств, за счет фонда вышло несколько первых номеров «Новой газеты». Он считал, что это целевое вложение средств – именно в кадры реформы. Вскоре он свернул свой бизнес, болел, плохо себя чувствовал, говорил, что давно хотел уехать на родину… Но я думаю, что вливания в нашу газету ускорили этот отъезд.

– А как все же складывалось с финансами? Все эти годы, до официального приобретения пакета акций в 2006-м году Александром Лебедевым и Михаилом Горбачевым, за счет чего жила газета?

– Как все: частично – за счет продаж, частично – за счет рекламы, частично – за счет спонсорской помощи.

– Но рекламы ведь всегда было очень мало.

–Ее и сейчас не так много, как хотелось бы. Но мы ведь говорим о периоде становления…

– Да-да, мы говорим о том времени, когда вы были главным редактором.

– «Новая газета» с самого начала достаточно четко проявила свою оппозиционность по отношению к власти. И естественно, что многие бизнесмены осторожничали. Для них это был не совсем удобный партнер. Но некоторые фирмы, их владельцы, может, и не очень нуждаясь в рекламе в «Новой газете» из-за незначительного тогда тиража, заключали с нами рекламные контракты. Или оплачивали бесплатную доставку газеты будущим подписчикам. Фактически, они оказывали спонсорскую помощь, помогая нашему становлению и развитию. Потому что, как и мы, считали, что то, что мы делаем, нужно – для того, чтобы общество развивалось в правильном направлении. Это была, как правило, «безусловная» помощь. А там, где появлялись условия, отношения потихоньку прекращались.

Чего не было никогда, за всю историю «Новой газеты» – не было помощи от государства. Да, мы выживали трудно, и порой газета держалась только на энтузиазме команды, и как было это главным качеством коллектива «Новой», так оно и осталось. Люди здесь в основном работают именно потому, что работают в «Новой».

Был тяжелый момент, когда газета остановилась. Несколько месяцев перебивались без зарплаты. Многим из тех, кто пришел вместе с нами из «Комсомолки», пришлось уйти в другие издания. Костяк остался, а когда газета снова стала выходить, многие из тех, кто ушел, вернулись.

Кстати, именно финансовые трудности были причиной и моего ухода – не из газеты, из главных редакторов.

– То есть вы перестали быть главным редактором из-за денежных проблем?

– Так сложилось. Появился человек, на которого некоторые коллеги возлагали определенные надежды, как вскоре оказалось, не обоснованные – на то, что в силу своих связей он сможет решить финансовые вопросы, прежде всего на государственном уровне, за счет бюджетных дотаций. Он был не из «комсомолкинской» команды, но с первого номера работал у нас политическим обозревателем, неплохой аналитик, сам крутился в политике, стал даже, работая в газете, депутатом Госдумы первого созыва от партии ПРЕС, была тогда такая. Так вот, условием было то, что он станет главным редактором. Да ради бога! Нет, не так… Совру, если скажу, что решение уйти было легким. Переживал. Но было понимание: для такой газеты не страшно, кто главный редактор.

– Кто это был?

– Кто помнит – тот помнит.

– Но это не Муратов. – Понятно, что не Муратов. Коллектив и так не воспринимал этого человека как главного редактора, а когда стало ясно, что и денег не будет… Я, кстати, готовясь к нашей беседе, зашел на его сайт и с изумлением для себя узнал, что он ушел из «Новой» «в виду несогласия с общей направленностью газеты по вопросу Чечни». Во как! А вы говорите Муратов… Муратов, если мне не изменяет память, в это время как раз был в командировке в Грозном. А в конце февраля 95-го стал главным редактором «Новой газеты». А через пару дней типография «Правда» (или уже «Пресса»?) за долги отказалась нас печатать. В один день. Даже последний уже готовый номер не взяли. Так что новому главному пришлось начинать все сначала. – Интересно, как это произошло? Я про назначение. Тоже коллектив выбрал? – Конечно. А кто же еще будет это делать? – Ну, сейчас это может быть непонятно. Сейчас владельцы назначают. – У нас не было хозяев, но и сейчас владельцы не назначают главного редактора. В соответствии с уставом редакции он избирается трудовым коллективом. Акционеры (Михаил Горбачев, Александр Лебедев и журналистский коллектив) только утверждают это решение.

– А вы сами не хотели вернуться? Ну, после того, как эта затея с депутатом провалилась?

– Уже нет. Хотя мне и говорили, что надо бы вернуться. Зачем? К этому моменту у нас уже был человек, способный потащить эту ношу. Муратов. Еще в «Комсомолке» я считал его своим учеником. Но ученик вырос и перерос. И меня, и многих.

Я работаю в «Новой газете» 17 лет и прекрасно понимаю, что не за должность здесь ценят человека. Иногда говорят: для того, чтобы что-то сделать, нужны полномочия. А я считаю, что полномочия не дают, полномочия берут. И наоборот, надо уметь вовремя уйти. Если это в интересах дела. Только в первый раз бывает немного обидно…

– И олигархические, и чеченские войны, и выборы 96-го, и вся последующая политическая история были уже не при вас как редакторе. А вот при вас что было самым запоминающимся?

- Да, в 1996 году тираж нашей газеты с весны до осени вырос с 20 000 до 120 000. В шесть раз! Мы даже приз получили как «лидеры роста» по итогам года. Вот как тут считать: при мне, не при мне, если я был генеральным директором? А самое запоминающееся в первые два года… Наверное, Указ № 1400 в сентябре 93-го. Мы уже номер сделали, когда получили сообщение: «Ельцин распустил парламент». Пришлось переверстывать. По-моему, мы тогда первыми («Новая» и, кажется, еще «Коммерсант») употребили это словосочетание – «государственный переворот». А на следующий день в типографии уже сидели цензоры, и мы привозили наши полосы вместе с заранее заготовленными листками, на которых было набрано: «Снято цензурой». И заклеивали не понравившиеся цензору абзацы. Впечатляюще выглядело в газете! Через три дня цензуру отменили

– Скажите, а в то время было какое-то давление на газету? Или время было другим, и попытки влиять на редакционную политику появились позже? В те времена недовольство сильных мира сего как проявлялось

– Да почти никак. То ли власть была великодушнее, то ли мы по малости своей в первые годы нашего существования не представляли для нее серьезной проблемы. Когда тому же Ельцину передали просьбу «Новой» об интервью, он отреагировал так: «А, эти несогласные…», впервые, наверное, употребив это слово в отношении оппозиции. Но интервью дал. Тогда это должно было восприниматься примерно так же, как и первое интервью Медведева российскому печатному изданию, для которого он выбрал «Новую газету». Правда, про саму газету тогда знали меньше.

– Я глупый вопрос задам, из серии «если бы». Но задам. Если бы вы знали, что будет впереди, что газете предстоит пережить, вы бы согласились ее создавать?

– А я глупо отвечу. Знаете, что я до сих пор считаю своей большой ошибкой в профессиональной жизни? То, что мы тогда, в 92-м, бросили «Комсомолку». Да, эмоции. Да, амбиции. Но надо было побороться. А с другой стороны, как бы мы узнали, что можем создать свою газету? С нуля.