Дмитрий Домовецких
Дмитрий Колезев / Republic
Бывший инженер-конструктор российского оборонного предприятия Дмитрий Домовецких, участвовавший в работе над крылатыми ракетами, нелегально перешел границу между Беларусью и Литвой и попросил политического убежища. В Вильнюсе он рассказал Republic, что подтолкнуло его к такому поступку, о чем он думал, когда пробирался к границе через белорусские болота, и как сегодня обстоят дела в российском ОПК.
— Расскажи о себе, где ты работал до последнего времени?
— Меня зовут Дмитрий Домовецких, мне 38 лет. Последние восемь лет я работал в АО «ВПК «НПО машиностроения», в оренбургском филиале КБ «Орион». Как инженер-конструктор я занимался разработкой и корректировкой электрических схем и сопровождением производства. Все это оборонная продукция, в том числе идущая на экспорт.
— Что именно это за продукция?
— Крылатые ракеты противокорабельного назначения.
По данным из открытых источников, «АО ВПК «НПО Машиностроения» производит крылатые ракеты «Циркон», «БраМос», П-800 «Оникс», ЗМ25 «Метеорит», П-700 «Гранит», П-1000 «Вулкан» и другие.
— Ты жил в Оренбурге?
— Я родился в Новотроицке, это маленький городок в 300 километрах от Оренбурга. Потом переехал в Оренбург, после окончания института год работал инженером-электриком, а потом нашел работу в этом КБ, сам туда пришел, несколько месяцев ждал. Но несколько лет спустя понял, что надо оттуда уходить.
— Почему?
— По этическим причинам. Сама продукция, как мне кажется, не приносит пользы. Хотелось бы участвовать в производстве изделий, которые будут полезны людям. А это железки, которые встанут на вооружение, бесполезным грузом простоят, а если будут использоваться, то как оружие против людей. И даже если это будет в оборонных целях, все равно — грань между обороной и убийством не очень четкая. В общем, на мой взгляд, применение такого оружия в принципе не оправдано.
Ракеты BrahMos, произведенные российским АО «ВПК «НПО Машиностроения», на параде в Индии
Wang Ye / ZUMAPRESS.com / Global Look Press
После седьмого года работы я стал подумывать об уходе, стал работать с психологом на эту тему. И понял, что это вообще не моя область. Я думал перейти на какое-то другое предприятие, в том числе хотел устроиться в «Боинг». Собеседование прошел, но не стал переходить на новую работу, так как понял, что я вообще не хочу этим заниматься. Мне ближе гуманитарные области. Моя жена Влада — клинический психолог, я в том числе с ней это обсуждал. И в итоге пошел переучиваться на психолога. Прошел профпереподготовку, получил диплом, проходил практику, затем начал работать с клиентами.
— Это параллельно с работой в оборонном КБ?
— Да, и вроде бы все хорошо пошло, но после 24 февраля на «оборонной» работе все обострилось. Я решил, что точно надо уходить, обсудил с женой, что буду работать психологом. Подал заявление, прошелся по всем руководителям, сказал, что однозначно ухожу, причем хочу уйти в один день. Потом мы две недели отдохнули, съездили к родителям, я заканчивал учебные дела. А спустя две недели после увольнения с предприятия к нам с обыском домой пришли сотрудники ФСБ.
— Сейчас расскажешь про обыск, но уточни: при увольнении были какие-то проблемы, угрозы?
— В целом я спокойно уволился, легко прошел Первый отдел (отдел, который занимается безопасностью на предприятии, обычно работает под руководством прикомандированного сотрудника ФСБ. — Republic), получил от них документ, что у меня нет запрета на выезд за пределы РФ. Подумал еще, что раз разрешен выезд, когда-нибудь с женой съездим в Армению или Грузию, когда накопим на такую поездку.
— У тебя был оформлен допуск к гостайне?
— Да, по 2-й форме, это допуск к совершенно секретным документам. Но ознакомлен с такими документами я был в 2015 году, и по закону ограничения накладываются после этого на пять лет. У меня эти пять лет истекли. Все это было описано в заключении Первого отдела и в конце вывод: «Ограничений на выезд за пределы РФ не имеется».
— По какому поводу ФСБ проводила обыск?
— Было написано, что я подозреваемый в совершении преступления по статье 283 УК РФ «Разглашение гостайны». Это было странно. Надо сказать, что у меня на работе до этого были неприятные беседы с прикомандированным к нашему предприятию сотрудником ФСБ. Так заведено, что после загранкомандировок сотрудников обязательно опрашивают.
Я три раза выезжал в Индию по экспортной тематике, участвовал в технической помощи. И последний раз с сотрудником ФСБ был очень долгий разговор, он откровенно давил, предлагал сотрудничать, сообщать о внутреннем климате на предприятии, в коллективе. Особенно ему нужны были бумажные отчеты с причинами задержки выполнения гособоронконтракта, мое видение. Видимо, он собирал какие-то досье, все эти службистские штучки. Я отказывался, говорил, что сотрудничать не собираюсь. Если есть конкретные вопросы, то вызывайте, спрашивайте напрямую, я отвечу — такое возможно. Но подписывать документ, что я с вами сотрудничаю, точно не стану.
Еще он просил меня составить список телефонных контактов в Индии. Я, когда выезжал в Индию, занимался там скалолазанием с местными ребятами, и он просил их телефоны. Я просто проигнорировал эту просьбу. Может, хотели проверить, может, нужно было просто подшить куда-нибудь, чтобы показать, что какая-то работа ведется. Я не стал этого делать, как-то это все дурно пахло.
— Были какие-то последствия от отказа сотрудничать с ФСБ?
— Полгода была тишина, потом из областного ФСБ на меня пришла бумага, что я в своем резюме на Headhunter раскрываю подробности деятельности предприятия. Но там всего лишь было указано название, моя должность и краткое описание моей деятельности — работа с электросхемами и блоками автоматики летательных аппаратов, совсем общие слова. Никакой служебной или государственной тайны там, конечно, не было. Но это тоже особо ничем не закончилось — провели служебное расследование, вынесли какой-то приказ, сняли меня с доски почета и все.
— Что происходило на обыске? Тебе объяснили, в чем именно тебя обвиняют, был допрос?
— Вообще нет. Я сам пытался сложить в голове, почему дело сейчас возбудили, какие были хвосты, по чьей инициативе возбудили дело.
— И какие предположения?
— Это или с подачи майора на предприятии, который мне предлагал сотрудничество, он очень активный. Но еще в последнюю неделю у меня были непосредственные стычки с начальством, с руководителем сектора. Он на утренней оперативке сказал, что надо всем удалить упоминания о войне из соцсетей.
— А у тебя такие были?
— Да, я размещал антивоенные петиции и свои мысли о войне во «ВКонтакте». Начальник сектора сказал: «Приказано удалить!» Я удивился, говорю — какого хрена кто-то приказывает? Он сказал, что это замначальника КБ по безопасности, майор такой-то отдал приказ. Я ответил, что я гражданский специалист и могу как угодно выражать свое частное мнение.
— В итоге удалил?
— Да, пока я дорабатывал, я решил их все-таки удалить, стало напрягать. Я пролистал соцсети далеко, на несколько лет назад, нашел там у себя сравнения сотрудников полиции с гончими псами, немного грубо…
— То есть ты в целом давно, что называется, придерживаешься оппозиционных взглядов?
— Да, и стычки по этому поводу у меня возникали. Но тут уж начальник сектора сказал: вы на военном предприятии и вы должны придерживаться правительственной линии, у нас все делается во благо безопасности государства, разброда тут быть не должно. Я сильно уже не стал спорить, тем более другие сотрудники такую позицию поддерживали. Не надо, мол, раскачивать лодку. В целом люди очень лояльно настроены к власти, поддерживают «спецоперацию». Ну, понятно, оборонное предприятие — они с этого деньги получают. Вспоминают 1990-е, когда сидели без заказов и делали какие-то сеялки. А тут им контракты, в том числе иностранные. Делают этот «БраМос» — экспортный вариант противокорабельной ракеты.
Дмитрий Домовецких
Дмитрий Колезев / Republic
— Что изъяли во время обыска?
— Два черновика схем. Тут я уж сам сглупил. Мы на работе иногда распечатываем электросхемы, что-то черкаем на них, а потом используем просто как бумагу — ну, там, пиццу на них положили например. В один черновик у меня была завернута книжка, на другом был рисунок машинки. И они лежали у меня дома. Но они не засекречены, не «для служебного пользования» даже. Наверное, это нарушение, но небольшое — это интеллектуальная собственность предприятия. Это кусок схемы, смысла в нем мало, но формально — да, это конструкторская документация, которая принадлежит заводу. Больше ничего не изъяли, даже технику не стали изымать. В общем, обыск-лайт такой был.
— Как себя вели сотрудники ФСБ, не давили?
— Нет, достаточно корректно, но специфично — вопросы с подковыркой задавали. Например, не хочу ли я, часом, в Грузию уехать. Переписки в телефоне пролистали чуть ли не на год назад. Фотографии в телефоне у меня посмотрели. Тоже ничего секретного не было, но вот у меня была фотография из нашего КБ, где на входе установили ящики для складывания туда телефонов (требования безопасности). Я эти ящики когда-то сфотографировал, они тоже обратили внимание.
— Что было после обыска?
— Через три дня после обыска мне позвонили из Первого отдела предприятия, сказали, что у них «изменились обстоятельства» и мне надо подписать бумагу, что у меня ограничение на выезд на пять лет. Я решил этого не делать. Звонок застал меня в лифте, когда я собирался ехать писать доверенность на продажу квартиры. Я решил просто не возвращаться домой. Машину бросил посреди города, потому что когда вышел от нотариуса, рядом с ней стояла полицейская машина. Я решил просто уйти пешком, чтобы не рисковать.
— И после этого ты уже не вернулся домой? У тебя был какой-то план, куда двигаться?
— Он был, но очень размытый. Мы с женой собирались лететь в Тбилиси, причем вылетать не из нашего региона, а из какого-то другого. Но после произошедшего я уже решил, что и с территории РФ вылетать не стоит. Решили лететь из Минска. Вечером нашли такси, которое согласилось из Оренбурга до Москвы довезти нас за 30 тыс. рублей. По дороге я нашел минивэн, который ехал из Москвы в Минск. В Москве мы пересели в него, поехали в Минск, на границе машину остановили, россиян попросили выйти и пройти в пограничный пункт. Из россиян были только мы с женой. Наши паспорта ввели в базу данных, спросили, куда едем. Я, конечно, был очень напряжен. Но нас пропустили, мы спокойно доехали до минского аэропорта. Там пробыли до утра, сели в самолет Georgian Airways до Тбилиси. И тут самолет сломался.
— Как это?
— Объявили, что есть техническая неисправность. Тут я уже откровенно начал нервничать. Не знаю, действительно ли была поломка или это было сделано, чтобы меня остановить. Но нас вывели из самолета, и я из транзитной зоны написал адвокату, спросил, стоит ли выходить оттуда. А потом сам понял, что все равно не получится не выйти, ведь на этот рейс будут заново регистрировать, так что придется выходить. Не сидеть же мне в транзитной зоне вечно? Ладно, пошел на паспортный контроль, вроде бы все спокойно. Мы вышли из аэропорта, авиакомпания нас разместила в отеле недалеко от аэропорта. Через сутки повезли назад в аэропорт. Снова паспортный контроль — и на нем меня задержали.
— Как это было?
— Отвели в другое помещение, продержали там до прибытия офицера, начальника погранотряда. Тот очень вежливо мне объяснил, что Российская Федерация аннулирует мой загранпаспорт и его изымают. Через некоторое время принес мне протокол изъятия и копию загранпаспорта — одну страничку. После этого меня отпустили, мы вышли из аэропорта и поехали в Минск ночевать.
Протокол изъятия загранпаспорта, который Дмитрию выдали в минском аэропорту
Дмитрий Домовецких
— То есть забрали у тебя загранпаспорт, но задерживать не стали и отпустили на все четыре стороны?
— Да, российский паспорт на кармане, так что вроде как можно вернуться обратно домой. Жена поехала на поезде назад в Россию. А я остался в Беларуси и три недели искал способ пересечь границу. Я не знал, куда двигаться. Был вариант попробовать с внутренним паспортом улететь в Армению, но из этого же аэропорта я это делать не решился. У меня было ощущение, что все-таки это не просто УФМС РФ мой загранпаспорт аннулировала, а белорусские пограничники сделали все «по звонку», так что могут быть новые проблемы при вылете.
— Что ты делал в Минске?
— Стал изучать информацию, смотреть разные варианты. И понял, что остается самый экстремальный способ — пересечь пешком сухопутную границу с Литвой. Стал прорабатывать этот способ, искать информацию. Три недели рылся в интернете, общался с беларусами — не лично, виртуально. У них там уже налажен такой способ перехода границы. Я писал российским правозащитникам, адвокатам, во Free Russia (организация признана нежелательной в РФ. — Republic) и «Первый отдел», с миру по нитке набрал информации.
— Как ты перебрался через границу?
— Знакомые довезли меня до приграничной зоны, я вышел из машины, пошел пешком.
— Откуда ты знал, куда идти?
— У меня была карта. Там есть дороги, которые раньше вели из Беларуси в Литву, но сейчас по ним проходит граница. Где-то есть пункты пропуска, где-то их нет. Главное, что есть какие-то дороги, тропы, по которым можно идти.
— Они не охраняются?
— Охраняются, но я хорошенько изучил путь, наметил маршрут. Решил самый опасный участок проходить поздно вечером. Весь день я провел в лесочке. Ночью шел аккуратно. Однажды чуть не наткнулся на человека, думаю, какого-то пограничника, но он сидел у дороги и слушал радио, так что я его заметил и смог обойти. Обходить пришлось далеко, я потратил часа 4–5. Долго лежал на краю леса, ждал, пока можно будет пройти по открытому месту, на противоположной стороне которого мелькал какой-то свет.
— О чем ты думал в тот момент?
— Я думал, что каждая секунда очень важна. Нельзя накосячить. И эта секунда важна, и следующая, и так далее. Я думал про каждый шаг, чтобы не слишком хрустели ветки. Устал. Чертыхался. Иногда впадал в отчаяние, что еще очень далеко идти. Я запутался в кустах, ночь, темно. Было холодно. Наконец я преодолел открытый участок и дошел до белорусской деревни. Встал в полный рост и внаглую пошел по дороге как местный житель.
— Тебя кто-то заметил?
— Нет, все спали, было три часа ночи. Пока шел, немного успокоился, посмотрел по сторонам. Затем снова углубился в лес и шел еще километров шесть вдоль дороги. Потом пробрался по кочкам через болото и увидел вычищенную от деревьев приграничную полосу. А на самой границе — ров с водой. Ну что делать — стал снимать обувь, одежду. Тут я почему-то затормозил. Стою перед самой границей и думаю — снимать джинсы или нет? Вроде нет никого, но вдруг кто-то появится? Ладно, разделся до футболки. Убрал подальше документы, держал одежду над головой, нашел шест, чтобы щупать дно. Воды оказалось по грудь. Холодная, конечно. Дно илистое. Вылез продрогший, оделся. Проверил телефон — связи нет. Я помнил, что рядом находится литовская деревня, надо было идти туда.
— Ты и телефон взял с собой?
— Да, но не мой, «левый». На нем была GPS-карта, худо-бедно работала. Я на этот телефон сфотографировал на память пограничный столб. Вообще, как только перешел границу, сразу восприятие реальности изменилось. Вроде как впереди неизвестность, но все равно — огромное облегчение. Иду, лес на телефон фотографирую, даже кадр пытаюсь правильно выстраивать. В общем, дошел до литовской деревни и стал там сдаваться.
— Как это выглядело?
— На самом деле, просто обратился к первому попавшемуся человеку и попросил его позвонить в полицию или погранслужбу. Там встретился такой человек, русскоговорящий. Очень благожелательно отнесся, спросил, из Беларуси ли я.
— Ты там, видимо, не первый такой.
— Я тоже так подумал. В общем, этот литовец сразу позвонил куда надо, приехали пограничники — двое мужчин и одна женщина. Осмотрели мои вещи, попросили документы, я сказал, что у меня только копии. Посадили меня в машину, отвезли на погранзаставу, там русскоговорящая женщина отвела меня в помещение, где содержат тех, кто незаконно пересекает границу. Я там себя чувствовал прекрасно — просто отдыхал.
— Там комфортно?
— Не как в отеле, но на тот момент это было намного больше, чем я мог желать. Я там провел трое суток, потому как была католическая Пасха, длинные выходные. Потом приехал сотрудник департамента миграции, очень дружелюбный молодой парень. Помог мне заполнить анкету для получения убежища. С его телефона я наконец написать своей жене, он для этого специально поставил Telegram.
Потом меня отвезли в МВД, возбудили дело о незаконном пересечении границы, но это формальность. Был адвокат, переводчик, мне все очень четко объяснили. И отвезли в лагерь беженцев. Собственно, все. Семь дней я провел на карантине, потом перевели меня в общий сектор. Там люди из разных стран, они свободно перемещаются. Мне выдали пропуск с зеленой полосой, который позволяет выходить в город и перемещаться по Литве.
Примечание. Нелегальный переход границы рассматривается как нарушение закона не только в России и в Беларуси, но и в странах Евросоюза, в том числе в Литве. Такой шаг вовсе не гарантирует получения убежища, поэтому не стоит воспринимать историю Дмитрия как пример для подражания.
Пограничные столбы на границе Беларуси и Литвы
Дмитрий Домовецких
— Сейчас ты живешь в лагере беженцев? Где это? Какие у тебя перспективы?
— Лагерь находится примерно в 50 км от Вильнюса. Я на электричке езжу в Вильнюс подрабатывать. Мы с моим товарищем помогаем выносить строительный мусор. Мне нравится — не надо ничего планировать и думать, просто оцениваешь физическую работу и делаешь ее. Скажем, надо вынести 150 мешков мусора с третьего этажа. Я хорошо отношусь к физической работе. В конце дня платят деньги, я их откладываю, а часть уже выслал жене в Тбилиси.
— Супруга в Грузии? У нее были проблемы при выезде?
— Нет, хотя мы переживали. Но она улетела через Казахстан совершенно спокойно. Хотя когда она вернулась в Россию из Беларуси, ее с матерью вызвали в администрацию города, там были сотрудники ФСБ и вели с ними беседу о том, что, мол, не надо страдать шпиономанией, что мне надо просто вернуться и подписать документ о том, что я невыездной, и ничего страшного не будет. И они даже убедили в этом мою тещу, которая в целом поверила, что никаких проблем у меня не будет, что это какой-то казус, ведь я ни в чем не виноват.
Супруге в Грузии немного помогла Free Russia (организация признана нежелательной в РФ. — Republic), хотя бы не совсем одна оказалась. Теперь я надеюсь получить вид на жительство в Литве и выслать ей приглашение, чтобы она могла сюда приехать, как это называется — для воссоединения семьи. Владе сложнее, чем мне, поэтому надеюсь, что скоро у нее получится сюда приехать.
Лагерь беженцев в Литве
Дмитрий Домовецких
— Ты бы хотел остаться в Литве?
— Да, хочу здесь жить и работать психологом. Пока хотел бы поработать с русскоговорящими беженцами из Украины, уже обращался по этому поводу в Красный Крест.
— Как твои родственники и друзья в России отнеслись к твоему побегу?
— Они только-только узнали про это. Друзья в основном поддерживают, коллеги супруги тоже. Родители меня поняли и приняли. Я месяц с ними не связывался, они очень беспокоились, моя жена им говорила только, что со мной все хорошо, но пока я не могу выйти на связь. Очень важно, что родители не говорят, что я зря это сделал, я чувствую от них поддержку.
— Как ты считаешь, ты являешься носителем секретов, которые могут быть интересны разведкам других стран?
— Думаю, что мои знания об оружии, которое мы делали — это сущая ерунда. Да, наверное, такая информация должна быть защищена, но в чем смысл запрета выезда? Это нонсенс. Если я захочу что-то кому-то рассказать, я что, не смогу в том же телеграме это сделать?
Про себя лично я думаю, что у меня нет никаких знаний, которые даже теоретически могли бы подорвать обороноспособность России. Я старательно избегал ознакомления с грифоваными документами. Не думаю, что в моей голове есть что-то, чего нет в интернете. Фрагменты радиосхем, с которыми я работал — это, наверное, два процента всего изделия. Тактико-технические характеристики этих ракет раскрыты, я знаю их из тех же источников, из которых и все, кому это интересно — из интернета. Я не генеральный конструктор, который может знать, реальны ли эти характеристики или они только на бумаге.
Дмитрий Домовецких
Дмитрий Колезев / Republic
— Как бы ты охарактеризовал ситуацию в российском оборонно-промышленном комплексе?
— Я не вижу в нем последовательного развития технологий. До сих пор многое делается на старых советских разработках. Про разрекламированные характеристики нашего оружия как будто бы пишут люди, которые вообще не знакомы с западными аналогами. Сейчас стало очевидно, насколько эффективно, например, западное противотанковое оружие, хотя мы привыкли считать, что в этом мы сильнее. Что касается того вооружения, с которым работал я, то оно эффективно, но культура производства оставляет желать лучшего.
— Сейчас на ОПК наложены санкции, такая продукция действительно зависит от импорта?
— Много говорили об импортозамещении, но замещали не сильно важные отдельные элементы. В системах наведения полупроводниковая элементная база почти вся иностранная, и тут ничего не заместишь, потому что Россия этого никогда и не начинала производить. Так что зависимость от импорта действительно высочайшая. Железку изготовить можем, а электронику, которая используется для наведения, даже никто не пытается.
— Санкции ведь начались несколько лет назад, как ОПК с этим справлялся?
— С 2014 года многое запретили поставлять из США, но поставки продолжались, просто не в Минобороны, а в гражданские институты. Все работало по цепочке хитрого импорта — гражданские институты формально устанавливали у себя, а на деле передавали в оборонные НИИ. Люди, которые работают в российской оборонке, понимают, как выглядит действительность.
